Наемник
Шрифт:
Потом он плавал в бассейне, принимал душ, завтракал в компании Спайдера и Арады и ровно в шесть тридцать поднимался к себе. Время до десяти утра предназначалось для чтения; затем – ланч, работа с референтами до трех, обед и, если бизнес не поджимал, прогулка в парке, конный променад в окрестностях либо поездка на пляж, в Нижнюю бухту. Ужинал босс в восемь, а в десять ложился спать. Этот промежуток, по словам дежурившего вечером Сэмми, был посвящен изучению звездных небес либо карточной игре. В большой телескоп Халлоран любовался величием Галактики, обозревая ее периферию и звезды Млечного Пути, а играл неизменно в бридж, и партнеры его были неизменными – Хью Арада и Спайдер. Министры внешних и внутренних дел в негласной иерархии Иннисфри. Внутренние дела касались покоя и монаршей безопасности,
Таким же, по мнению Каргина, был и сам Халлоран. Сходство их характеров и нравов казалось почти мистическим и не случайным; то ли старик подобрал Араду в процессе долгих поисков, то ли имелись иные обстоятельства и связи, тянувшиеся с тех еще времен, когда Халлорана назначили консулом в Аргентине. Во всяком случае, по возрасту Арада годился ему в сыновья, а медный отлив шевелюры Хью и серо-зеленые зрачки наводили на некоторые подозрения.
Случалось, старик был разговорчивей обычного – опять вспоминал войну и годы, проведенных в Москве, бомбежки и артобстрелы, темное небо, гул самолетов, пронзительный вой сирен, а временами вдруг принимался расспрашивать Каргина об Африке и о России, о Легионе и делах семейных, о матери и об отце – где познакомились они и как, в каких местах служил отец и до чего дослужился. Однажды приказал найти в библиотеке книгу, большой альбом с московскими видами, и долго изучал его, припоминая, что было полвека назад на месте тех или иных строений, и требовал от Каргина подробностей – что тут за улица, какая площадь и почему на месте церкви сквер. Каргин не смог дать объяснений и признался, что хоть москвич наполовину, по матери и бабке Тоне, непутевой переводчице, но детство провел не в Москве и с городом знаком неважно. Казалось, этот ответ удовлетворил Халлорана; кивнув, он снова принялся листать альбом.
Такие беседы бывали не часто, но и не редко, раз в три-четыре дня. Какой-то закономерности в них не ощущалось; старик их начинал и обрывал по настроению, и темы тоже были случайными. Быть может, он просто нуждался в новизне, в каких-то новых собеседниках и свежих людях, с коими стоит потолковать не о делах, не о военном бизнесе, а о чем-то отвлеченном и совсем ином; вспомнить ли молодость и повздыхать о безвозвратно ушедшем, расслабиться, поспорить, расспросить. Но расслаблялся и вздыхал старик не часто, можно сказать – никогда; обычно спорил, поучал, расспрашивал. Характер кремень, думал Каргин, припоминая после эти разговоры.
Однажды, оторвавшись от книги, Патрик ткнул костистым пальцем в берет Каргина:
– На свалке подобрал? Зачем таскаешь?
– Реликвия, сэр, – откликнулся Каргин. – Счастливый амулет.
– Ты веришь в этакую чушь? Ну, и много принес он счастья?
– Много, и не только мне. Главное, сэр, я жив. И жив отец.
Берет был отцовским, прошедшим афганскую кампанию, ни разу не пробитым пулей, не посеченным осколками. Даже во время бомбежки под Сараевым его не задело, так что у веры Каргина имелись кое-какие основания.
Старик хмыкнул и в очередной раз принялся расспрашивать об отце – какого тот рода-племени, где воевал, чем награжден и за какие подвиги произведен в генералы. Узнав о казачьем происхождении Каргиных, приподнял рыжую бровь, проскрипел:
– Казаки – из беглых русских каторжников? Изгои, разбойники и неплательщики долгов?
Судя по тону, последнее из этих преступлений казалось ему самым чудовищным.
– Можно и так сказать, – кивнул Каргин, – но время те долги списало. Время, честный труд и пролитая кровь… – Он вдруг ухмыльнулся и добавил: – В Австралии тоже живут потомки каторжан, однако народ вполне миролюбивый и приличный. Или взять ирландских эмигрантов… тех, что бежали
Морщины на лице Патрика сделались резче, на висках вздулись и запульсировали синие жилки.
– Что ты знаешь об ирландцах, идиот? – каркнул он. – Ирландцы – великое древнее племя! Не выскочки-саксы и не славянские недоумки! Воины, не разбойники! Люди, чтившие Библию, потомки кельтов, владевших Европой… – Голос его стал глуше и тише, морщины разгладились. – Каждый ирландец – эрл, человек благородной крови… каждый, в ком есть хоть капля…
Внезапно старик смолк, потом, не глядя на Каргина, заговорил опять – резко, отрывисто, короткими рубленными фразами, будто с усилием проталкивая их сквозь узкую щель рта. То была сага о семействе Халлоранов – о пращуре, переселившемся за океан и сгинувшем в схватке с британцами, о Бойнри Халлоране, воителе и основателе ХАК, о Шоне и Кевине, ловких дельцах, и о самом Патрике, сорок без малого лет возглавлявшем семейный бизнес. Еще говорил он о том, что всякому делу нужен хозяин с твердой рукой, железной волей и сильным духом; человек, который не ведает жалости и не боится крови, способный утвердить себя и отстоять принадлежащее ему богатство. Не только отстоять и сохранить, но приумножить! Ибо в богатстве – могущество, сила и власть, а они нуждаются в непрестанном приумножении. Таков их смысл в современном мире, где много разных сил и множество рвущихся к власти; поэтому сила, которую не растят, оборачивается слабостью, а власть, которую не умножают – потерей влияния и безвластием.
Не об этом ли толковала Кэти? – подумал Каргин. Слова старика: отстоять, сохранить, приумножить!.. – звучали в его ушах грохотом артиллерийских залпов. Видно, тема была больной для Халлорана, и что-то за всеми этими рассуждениями стояло – что-то конкретное, связанное с дальнейшим сохранением и приумножением.
Бобби, наследник… – мелькнула мысль. Любитель патронов большого калибра, больших машин и толстых задниц… Может, он не боялся крови, не ведал жалости, но вряд ли был человеком с твердой рукой и железной волей, достойным своих ирландских предков. Тех, что приумножали силу, богатство и власть уже второе столетие.
Глупец, фанфарон и самовлюбленный идиот, сказала Кэти… Видимо, были к тому основания, и старый Патрик знал о них. Может быть, знал и больше – скажем, о мишенях, в которые палят его наследнички.
Сдохнет волк, и все достанется шакалам, не без злорадсва подумал Каргин и, дождавшись паузы, пробормотал:
– Ваш племянник, сэр, мистер Роберт Паркер… Я познакомился с ним во Фриско. Очень энергичный джентльмен и превосходный стрелок. Тверд во всех телесных членах.
Губы старика сжались, на впалых щеках заходили желваки. С минуту он сидел, уставившись в раскрытый на коленях фолиант, потом откинулся в кресле и прикрыл глаза. Веки у него были морщинистые, с редкими рыжеватыми ресницами.
– Порченая кровь… – донеслось до Каргина. – Порченая, в этом-то все дело… кровь проклятого англосакса… деньги промотал и бросил дурочку с двумя щенками… Были б еще щенки породистые!.. Так нет… Каков кобель, такие и его ублюдки…
Вероятно, речь шла о супруге Оливии, сестры Патрика, и данный отзыв не предназначался для чужих ушей. Подумав об этом, Каргин бесшумно выскользнул из комнаты и поглядел на часы. Без трех восемь… Солнце уже поднялось над иззубренной восточной стеной кратера, безоблачные небеса сияли яркой синью. На лестнице послышался шорох, затем возникла черноволосая макушка Томо Тэрумото. Быстрым скользящим шагом он приблизился к Каргину, сложил руки перед грудью, поклонился.
– Саенара, Том.
– Саенара, Керк-сан. Как прошла ночь? Все спокойно?
– Спокойней не бывает.
– Как уважаемый сэр Патрик?
– Предается воспоминаниям. Думает об ошибках юности, и потому слегка раздражен.
– Не суди его строго, Керк-сан. Он стар, а у старости есть свои привилегии. И главная из них – право на понимание и жалость… – Японец вздохнул и опустился на пятки у дверей пентхауза. – Знаешь, был у нас поэт, Исикава Такубоку… хороший поэт, только умер совсем молодым… и говорил он так… – Снова вздохнув, Том прищурился на солнце и прочитал: