Наемник
Шрифт:
— А они пойдут сушей, — закончил за нее Сэвидж. — Они захотят помочь крепости Доукс Ферри прежде, чем мы сможем взять ее в тесную осаду. По крайней мере, именно таков план Джона Кристиана, а он обычно прав.
Гленда Рут изучала в бинокль дорогу. Там ничего не было. Пока…
— Этот ваш полковник. Что тут за интерес для него? Никто не разбогатеет на том, что мы сможем заплатить.
— Я бы подумал, что вы будете достаточно рады, что мы здесь, — произнес Джереми.
— О, я, безусловно, рада. За двести сорок часов Фалькенберг
— Удача, — пробурчал Джереми Сэвидж. — Большое везение — и все наше.
— Хе, — презрительно бросила Гленда Рут. — Я в это не верю, и вы тоже. Разумеется, при конфедератах, рассеянных на оккупационной службе, всякий, кто мог заставить войска двигаться достаточно быстро, мог разрезать конфедерашек на части прежде, чем те соберутся в достаточно большие формирования, чтобы сопротивляться. Факт тот, майор, что никто не верил, будто это можно сделать, кроме как на карте, не с настоящими войсками. А он сумел это сделать. Это не удача, это — гений.
Сэвидж пожал плечами.
— С этим я спорить не стану.
— Не больше, чем я. А теперь ответьте — что же делает настоящий военный гений, командуя наемниками на отсталой сельскохозяйственной планете? Такому человеку следовало бы быть генерал-лейтенантом Кодоминиума.
— КД не заинтересован в военных гениях, мисс Хортон. Гран Сенат хочет послушания, а не блеска.
— Может быть. Я не слыхала, чтобы Лермонтов был дураком. А его сделали Гранд Адмиралом. Ладно. Кодоминиум для Фалькенберга бесполезен. Но почему Вашингтон, майор? С таким полком вы могли бы захватить любое место, кроме Спарты, и там уж заставили Братстона попотеть.
Она провела биноклем вдоль горизонта, и Сэвидж не мог видеть ее глаз. Эта девушка его беспокоила. Никто из прочих деятелей свободных Штатов не ставил под вопрос большую удачу с наймом Фалькенберга.
— Полковой совет проголосовал отправиться сюда, потому что нас тошнило от Танит, мисс Хортон.
— Разумеется, — она продолжала сканировать лишенные растительности подножия гор перед ними. — Смотрите-ка. Мне лучше пойти отдохнуть немного, если нам предстоит бой. А он нам предстоит. Смотрите прямо на горизонт по левой стороне дороги.
Когда она повернулась, загудела рация центуриона Брайанта. Аванпосты заметили разведчасти танковых экспедиционных частей.
Когда Гленда Рут возвращалась в свой бункер, с головой у нее было такое ощущение, будто она начинает кружиться. Она родилась там, на Новом Вашингтоне и привыкла к сорокачасовому периоду обращения планеты, но даже и так, отсутствие сна почти отравило ее.
«Ходишь по подушкам», — сказала она себе. Именно так описывал Харли Гастингс то, как они себя чувствовали, когда не ложились спать до рассвета.
— Не был ли Харли там, с танками? — гадала она. Она надеялась, что нет. Из этого никогда бы ничего не вышло, но
У ее бункера стояли в карауле два ранчеро и один из капралов Фалькенберга. Капрал вытянулся по стойке «смирно», ранчеро поздоровались. Гленда Рут сделала жест, полувзмах-полуответ на честь капрала и прошла в бункер. Контраст не мог бы быть больше, подумала она. Ее ранчеро не собирались выглядеть глупцами со взятием на караул, честью и всем прочим.
Спотыкаясь, она прошла внутрь и, не раздеваясь, завернулась в тонкое одеяло. Инцидент снаружи как-то беспокоил ее. Люди Фалькенберга были военными-профессионалами. Все, как один. Что они делали на Новом Вашингтоне?
Их пригласил сюда Говард Баннистер. Он даже предложил им землю для постоянного поселения, а делать это он не имел права. Нет никаких средств контролировать военную силу, не держа большой постоянной армии, а такое средство хуже болезни.
Но без Фалькенберга революция была бы обречена.
«А что произойдет, если мы выиграем? Что станет делать Фалькенберг после того, как все будет кончено? Уедет? Я боюсь его потому, что он не того типа, чтобы просто уехать. И, — подумала она, — если быть честной, то Фалькенберг очень привлекательный человек. Мне понравилось, как он устроил тост. Говард дал ему превосходный выход, но он не приял его.»
Она все еще помнила его с поднятым стаканом, с загадочной улыбкой на губах — а потом он сам полез в упаковочную тару, вместе с Яном и своими солдатами.
Но смелость — это не что-то особенное. В чем мы здесь нуждаемся, так это в верности, а этого он совсем не обещал…
Некому было посоветовать ей. Ее отец был единственным человеком, которого она когда-нибудь действительно уважала. Прежде, чем погибнуть, он пытался объяснить ей, что выиграть войну было только малой частью проблемы. На Земле были страны, прошедшие через пятьдесят кровавых революций, прежде чем были достаточно удачливы, чтобы, дав тирану захватить власть, прекратить их. Правление после нее — нечто совсем иное.
Заснув, она видела во сне Фалькенберга. Что, если Фалькенберг не позволит им сохранить свою революцию? Его твердые черты смягчал клубящийся туман. На нем была военная форма, и он сидел за столом со стоящим рядом с ним главстаршиной Кальвином.
— Эти могут жить. Этих убить. Этих сослать в рудники, — приказывал Фалькенберг.
Рослый старшина передвигал крошечные фигурки, выглядевшие, словно игрушечные солдатики, но только они не были солдатиками. Одна была ее отцом. Другая была группой ее ранчеро. И они были совсем не игрушечными. Они были реальными людьми, уменьшенными до миниатюрных размеров, чьи крики едва можно было расслышать, когда строгий голос продолжал решать их судьбы.