Наемник
Шрифт:
Невероятное перемещение в прошлое изменило его ощущения, мгновенно включив весь опыт прожитой жизни. Одновременно он чувствовал себя Главой Совета Свободных и босоногим парнем, осторожно крадущимся по ночной каменистой пустыне.
Он вглядывался в плотный мрак, пытаясь понять, где находится, и был готов встретиться с любой опасностью, подстерегавшей его когда-либо в прошлом.
К тому же он оказался совсем без оружия: мало того, что под рукой не было жнеца, в случае опасности нельзя было даже ощериться примитивным копьем с острым кремниевым наконечником, не раз выручавшим
В темноте силуэты высоких деревьев вокруг озера казались мясистыми бирюзовыми стволами гигантских кактусов. Из тени цереуса могли выскочить челюсти ненасытной саги, страшного сверчка огромной величины, бросавшегося на жертву даже с десяти метров и способного за целый день без труда проглотить всю семью, ютящуюся в пещере, от крохотных сестренок до иссушенного прожитыми годами деда Джомара. В юности Найл после заката солнца очень редко выходил из своего логовища, потому что каждый шаг за пределами укрытия означал смертельную угрозу. Голодные хищники в обманчивой тишине в поисках добычи рыскали по ночной пустыне, поджидали в зарослях, зарывались в песок.
И сейчас, бесшумно продвигаясь вперед, Найл был начеку и готовился к тому, что в любой момент из тумана может стремительно взмыть изогнутый хвост песчаного скорпиона. Если сразу не уклониться от укуса, сопротивляться было бы уже бессмысленно, яд этих тварей действовал почти мгновенно, парализуя волю, после чего невозможно было даже двинуть пальцем, и оставалось только безропотно ждать, когда скорпион с голодным шипением набросится на тебя, – впиваясь, вгрызаясь в тело, разрывая в клочья, чтобы нетерпеливо пропихнуть истекающие кровью куски в смрадную утробу.
Пока Найл осторожно продвигался вглубь небольшой рощи, то вздрагивая от треска сучьев под ногами, то принимая изогнутый корень за влажные клыки тарантула, между темными облаками обозначился просвет. Яркий свет полной луны, щедро пролившийся с небес, позволил сделать небольшие открытия.
Сливаясь со стволом дерева на краю зарослей, Найл зорким взглядом жителя пустыни уткнулся в темноту и обнаружил, что опушка пересечена тремя узкими полукруглыми дорожками, усыпанными чем-то вроде гравия и разбегавшимися в разные стороны.
Да и сама поляна оказалась обширным газоном, даже в темноте было заметно, что сочная трава вокруг идеально круглых цветочных клумб подстрижена так ровно, словно над ней работал опытный парикмахер с острыми ножницами. Значит, сообразил Найл, его выбросило не в дикую местность, где-то поблизости должны встретиться люди.
Ментальный рефлектор помог собрать мысли в узкий пучок, направленный в мрачный туман.
Мысленный щуп продвигался вперед, раскидываясь в разные стороны невидимой пульсирующей сетью, но не мог обнаружить даже слабых признаков живого существа. Сознание встречало лишь сонные отклики растений, отдыхавших в ожидании восхода солнца.
Все равно, открытое пространство еще со времен юности всегда рождало чувство незащищенности, поэтому он с трудом подавил в себе желание продвигаться дальше ползком.
Подходящей защитой стали заросли густого декоративного кустарника, обрамлявшего каждую дорожку
Вскоре однообразная картина изменилась, и из тумана проступили очертания человеческой фигуры, замершей на возвышении. Найл приблизился и понял, что перед ним мраморная статуя, вознесенная на парапет примерно метровой высоты.
Скульптура, выполненная в рост человека, явно относилась к классическому стилю, возможно изображая какого-нибудь древнеримского императора, триумфальным жестом встречавшего победившие центурии.
Мраморную голову мужчины с царственным профилем украшал лавровый венок, а складки патрицианской тоги величественно вздыбились, напоминая канелированные колонны храма Юпитера.
Примерно через двадцать шагов слабо угадывался другой неподвижно стоящий силуэт, за ним еще, и еще, – во мглу уходила целая вереница фигур, вытянутых в одну линию на массивной балюстраде.
Знание истории подсказывало Найлу, что подобные архитектурные сооружения, кроме Древнего Рима, если и встречались в древности, то только в парках, окружавших дворцы европейских аристократов. Насколько помнилось, это означало семнадцатое или восемнадцатое столетие. Неужели расчет Белой башни оказался неточным и его забросило не в 2175 год, а на несколько столетий раньше?
Найл подошел еще ближе и легко вскочил на парапет, чтобы миновать ограждение и углубиться дальше в парк. Он взобрался на широкую каменную полосу, собираясь спрыгнуть с противоположной стороны на траву…
Много раз потом кошмарные сны возвращали его к этому мгновению, когда углубленный в свои тревожные мысли, он двинулся вперед, занес ногу и в ужасе застыл, лихорадочно вцепившись в спасительную поднятую руку безымянного цезаря.
Если бы Найл не задержался и сделал хотя бы один единственный шаг вперед, то оказался бы не в тихом ухоженном парке, а рухнул бы в бездну, открывшуюся под подошвами.
Оказывается, все это время он бродил по крыше исполинского небоскреба, бетонного утеса, отвесно вздымающегося в холодную ночную дымку. Каким-то чудом Найл в последний момент промедлил и замер на краю парапета, окаймлявшего по периметру искусственный сад, разбитый на высоте нескольких сотен метров над землей…
Почтенный Стииг, требовательный компьютерный наставник, учил не только преодолевать страх высоты, но и ходить по воздуху. Найл делал это в Белой башне – преодолевал древние инстинкты самосохранения, превозмогал первобытный страх и не только шагал в бездну, оттолкнувшись от заснеженной вершины Джомолунгмы, но и одолевал долгую дорогу до скованного льдом гребня Канченджанги. Тогда все обошлось прекрасно, он с замиранием сердца балансировал в воздухе над загадочной синевой волшебных непальских долин, раскинувшихся во все стороны на сотни и сотни миль, и белоснежные облака ласкались у ног, плавно проплывая и прикасаясь к обнаженным ступням нежными пуховыми перинами.