Нагие и мёртвые
Шрифт:
наверное, участвует в бою. Рота охватило какое-то странное чувство. Ведь Гольдстейна, может быть, даже убьют. Любого из ушедших туда могут убить: Реда, Галлахера, сержанта Крофта, Ваймана, Толио, или Мартинеса, или Риджеса, или Уилсона. Все они сейчас там, в самом пекле боя. На том свете может оказаться любой из них.
Страшно подумать, что человека могут вот так, запросто, раз – и убить.... Роту захотелось высказать свою мысль Минетте.
Но Минетта уклонился от разговора.
– Да ну тебя. Я рад, что отстоял свое время. – Он уже пошел было, но вернулся и спросил: – А ты знаешь, кого тебе будить для смены?
– Сержанта Брауна?
– Ага. Он спит на одеяле вместе со Стэнли, вон там. – Минетта указал рукой в
– Такой большой участок, а нас только пять человек, – недовольно пробормотал Рот. – Ты только подумай, – продолжал он, – пять человек на участке, который должен оборонять целый взвод.
– Вот и я об этом говорю, – согласился Минетта. – Не везет нам. Хорошо еще, что там, где первое отделение, ребят достаточно...
Ну ладно, я пошел, – сказал он и решительно зашагал прочь.
Когда Минетта скрылся, Рот почувствовал себя ужасно одиноко.
Напряженно всматриваясь в джунгли и стараясь не делать никакого шума, он залез в пулеметный окопчик. Усевшись на двух патронных ящиках позади пулемета, Рот вскоре обнаружил, что ручки ящиков больно давят на крестец. Переставляя ноги и перемещая вес тела то на одну, то на другую сторону, он испробовал несколько различных положений, но сидеть по-прежнему было очень неудобно.
В результате вчерашнего дождя в окопчике собралось много жидкой грязи; одежда на Роте была все еще влажной. Вчера она была совсем мокрой, а спать пришлось на одеяле, расстеленном на влажной земле. «И что это за жизнь», – с горечью подумал Рот. Он был почти уверен, что к утру у него обязательно появятся признаки простуды. Это просто будет счастье, если он не заболеет воспалением легких.
Вокруг было очень тихо. Зловещее молчание джушлей действовало на Рота так, что он боялся даже вздохнуть полной грудью. Он долго сидел не шевелясь. Неожиданно ощущавшаяся им до сих пор тишина исчезла, его слух обострился, и он стал улавливать все, даже самые слабые шумы и звуки ночи: стрекот сверчков, крик лягушек, треньканье ящериц в кустах, шелест деревьев. Потом все эти звуки как будто пропали; вернее, слух Рота снова перестал воспринимать их, до сознания доходила только жуткая тишина. Такая смена тишины и звуков продолжалась в течение нескольких минут.
Рот начал размышлять. Где-то вдали слышались страшные раскаты грома и сверкала молния, но угроза дождя не пугала Рота. Он долго прислушивался к артиллерийским залпам, которые были похожи на приглушенные удары большого колокола в тяжелом влажном ночном воздухе. Рот поежился и скрестил руки. Ему вспомнилось, что говорил сержант на занятиях с новичками, когда рассказывал им о боевой обстановке, о том, как ведется бой и как японцы могут подкрасться к часовому сзади и пырнуть его ножом. «Он даже не успеет ни о чем подумать, – сказал сержант, – разве только в какуют нибудь долю секунды пожалеет, что не был бдительным, но будет уже поздно».
Рота охватил терзающий животный страх. Он повернулся, чтобы осмотреть участок позади окопчика, нервно вздрагивая от одного представления о возможности такой смерти. Как это должно быть ужасно! Его нервы были напряжены до предела. Когда Рот попробовал рассмотреть что-нибудь в джунглях позади узкой расчищенной полосы за проволочным заграждением, он почувствовал такой панический страх, какой испытывает ребенок, когда смотрит срильм ужасов, в котором безобразное чудовище подкрадывается сзади к ничего не подозревающему герою.
В кустах послышался шорох, Рот сразу же сжался и, насколько было возможно, спрятался в окопчике. Медленно распрямляясь и высовывая голову, он старался обнаружить в мрачных тенях джунглей человека или по крайней мере какой-нибудь знакомый предмет.
Шорох прекратился, но секунд через десять возобновился. Это был довольно четкий скребущий звук, и Рот совершенно оцепенел от страха. Его уши превратились в мощный усилитель, они улавливали всю гамму звуков: скольжение, шорох, хруст веток, шелест листвы, все, на что до этого он не обращал никакою внимания. Опершись на пулемет, Рот вспомнил, что не спросил у Минетты, заряжен ли он или только подготовлен к зарядке. Чтобы проверить, надо было оттянуть затвор назад и вытащить магазин. Рот ужаснулся при одной мысли, какой он поднимет шум, если попытается проделать все это. Он взял свою винтовку и попытался как можно беззвучнее откинуть предохранитель, но, отскакивая в свое обычное положение, предохранитель, как назло, громко щелкнул. Рот вздрогнул и начал пристально всматриваться в джунгли, пытаясь определить то место, откуда доносится шорох. Однако шорох, казалось, слышался повсюду, и Рот никак не мог определить ни расстояния, ни направления, ни причины, вызывающей этот шорох. Он услышал слабый шелест веток, неуклюже повернул свою винтовку туда, где, как ему казалось, кто-ю шевелится, и стал ждать. По его спине скатывались капельки пота. В какой-то момент Рот хотел уже выстрелить, просто так, для острастки, но вспомнил, что это опасно. «Может быть, они тоже не видят меня», – подумал он, но сам в это не верил. Он не стрелял только из-за опасения, что скажет на это сержант Браун.
«Если ты выстрелишь просто так, наобум, никого не видя, ты просто-напросто выдашь противнику свое местоположение, и он бросит в тебя гранату», – говорил ему Браун. Рот весь дрожал от страха.
Он начал возмущаться: он был уверен, что японцы наблюдают за ним. «Почему же вы, черт возьми, не вылезаете?» – думал он. Его нервы к этому моменту были настолько напряжены, что он был бы рад нападению противника.
Рот уперся ногами в загустевшую грязь окопчика. Не отрывая взгляда от джунглей, он снял одной рукой комок глины с ботинка и начал мять его пальцами, как замазку. Он делал ото совершенно бессознательно. От напряжения, в котором находилось все его тело, начала болеть шея. Ему казалось, что окопчик ужасно маленький, в нем очень тесно и он не обеспечивает никакой защиты. Ему стало очень обидно, что солдат должен находиться на посту почти на открытом месте, имея перед собой лишь пулемет.
Позади ближайшей к нему стены густмх зарослей происходила ожесточенная схватка. Рот крепко сжал челюсти, чтобы не закричать от испуга. Звуки становились все более ясными и, несомненно, приближались к Роту, как будто люди проползали несколько футов, потом замирали, потом опять ползли... Он пошарил рукой под треногой пулемета в поисках гранаты, нашел ее, но сразу же задумался: куда ее бросать? Граната показалась ему очень тяжелой. Он чувствовал себя настолько ослабевшим, что начал сомневаться, сможет ли бросить ее дальше, чем на десять ярдов. На занятиях им говорили, что гранату надо бросать не менее чем на тридцать пять ярдов, и Рот опасался теперь, что убьет себя своим же оружием. Он положил гранату на место и решил просто сидеть и ждать.
Постепенно страх начал ослабевать. Прошло около тридцати минут, в течение которых Рот все время ждал, что звуки в джунглях должны повлечь какое-то страшное действие. Но когда так ничего и не произошло, к нему начала возвращаться уверенность. Роту не пришло в голову, что, если в джунглях были японцы, они могли осторожно преодолевать разделяющие их пятьдесят ярдов в течение целых часов. Он не допускал такой возможности, потому что сам не выносил длительной неизвестности и считал, что и другие тоже не могут выносить. Поэтому постепенно Рот убедил себя, что в джунглях ничего особенного не происходит и что там просто возятся и дерутся какие-то звери. Он откинулся спиной на заднюю стенку окопчика и расслабил мышцы. Его нервы постепенно успокаивались, а приступы страха с каждым новым усилением шумов в джунглях становились все слабее и слабее, как волны уменьшающегося прилива. Прошел час, и Рота начал одолевать сон. Он ни о чем не думал и прислушивался только к безмолвию отяжелевшей от влаги растительности...