Наглец
Шрифт:
Течение так течение.
* * *
И всё-таки я должен быть благодарен судьбе за то, что в этот вечер пил меньше всех, потому что именно мне пришлось снимать этих тарзанов с заборов, которыми были огорожены вольеры с животными; к счастью для Лёхи, я успел вовремя, потому что его знакомство с белыми медведями закончилось бы не так весело, как он рассчитывал. А вот Максу повезло меньше, и теперь на его шее красуется укус мартышки, которой не понравилось такое пристальное внимание в его стороны. Хотя, если закрыть глаза на одежду, Соколовский очень даже вписывался
Вспоминаю, как Егор пытался поцеловать змею сквозь стекло террариума, и думаю, что она с удовольствием поцеловала бы его в ответ, и это было бы последним, что Ёжик сделал бы в своей жизни.
Кир вёл себя как-то более осторожно — может, сказывается скорое отцовство сразу двух малышей — но к животным он почти не лез, а вот нырнуть в сторожку к охране и угостить трудяг ромом ему прям пекло. Разбудить охранника, который уже без нас был бухим, ему не удалось, а вот селфи на память наделать получилось — там целый альбом вышел.
— Ты его ещё поцелуй, — угарает Лёха. — А я потом это ваше совместное фото по всем соцсетям разошлю!
Пока Шастинский с Романовым выясняли отношения, Макс хмуро потирал царапину на шее.
— Нина меня грохнет, — ворчал он до самых ворот. — Подумает ещё, что это какая-нибудь баба оставила…
— Я думаю, если б ты полез к мартышке-девочке, проблем бы не было — на твою смазливую рожу разве что слепая не поведётся, — ржёт Егор.
— Интересно, как это я должен был понять, кто из них девочка, а кто мальчик? — злится Соколовский.
— Проявил бы фантазию, — фыркает Лёха.
— Лучше молчи, Шастинский, — кривится Макс. — А то я твоим языком щас тут весь асфальт подмету.
— Так я не понял, а что у нас за спасительная миссия-то была? — чешет затылок Кир. — Кого спасать надо было?
Прикрываю глаза рукой: вот нахера он напомнил?!
И да, Лёха тут же пользуется моментом, и разворачивается обратно к вольерам.
— Стой, малахольный! — шиплю ему в спину, но в ответ получаю только призрачный хохот.
Этому идиоту совсем жить надоело?
Догоняю друга, когда тот уже воюет с замком на решётках, за которыми сидели волки.
— Ты придурок, последние мозги пропил, — оттаскиваю его от клетки.
— Да отпусти ты! — отталкивает меня. — Ты видел, что с ними творят в таких заведениях! Нам ещё спасибо скажут!
— А куда, по-твоему, эти животные пойдут? — теряю терпение. — Думаешь, купят билеты до своих естественных мест обитания и укатят в закат?
— Представляю, — закатывается Егор. — Садишься ты в самолёт, а на соседнем кресле страус газетку читает!
— Не смешно, — кидаю на него предупреждающий взгляд, и Корсаков затыкается. — Прикинь, что будет, если они начнут нападать на людей на улицах города! Да их же всех перестреляют!
Лёха пару минут смотрит в сторону волков, которые, почуяв что-то неладное, начали нарезать по клетке круги.
— Чёрт, это я не подумал…
— Гринписовец недоделанный, — ворчу себе под нос, но парни всё равно слышат и начинают ржать.
Иногда
С горем пополам перелезаем обратно через забор и вызываем такси до своего коттеджа — допивать. И всю дорогу к дому я не могу выбросить из головы фразу Лёхи.
«Слушай, Матвеев, тебе не похер? Может хватит постоянно париться о том, что будет, и вместо этого просто плыть по течению?»
Не верится, что я это говорю, но, может, Лёха в каком-то смысле прав? Что, если я зря пекусь о чувствах Полины; быть может, в её случае я наоборот должен поступить неправильно, потому что иначе нельзя? Или наоборот престать за неё бороться и просто ждать, когда она сама поймёт, что со мной ей будет лучше? Нет, второй вариант — точно не вариант; зная её характер, можно сделать стопроцентный прогноз на то, что она выйдет за Аверина, даже если будет всю жизнь страдать. Она же упёртая и независимая; лет десять добивалась своего призрачного статуса и иллюзорности лучшей жизни. Считает, что находится на верхушке мира и имеет всё, о чём можно мечтать, а на самом деле добровольно заперла себя в клетке и позволила надеть на свои ноги кандалы покорности и послушания.
Словно тряпичная марионетка, но она этого будто не замечает.
А может, не хочет замечать.
В любом случае, у меня есть ещё два месяца, чтобы переубедить её и открыть глаза на её «конфетную» жизнь.
Ну а если нет, тогда у меня будет только один радикальный метод с кардинальным подходом, но тормозить я всё равно не намерен.
В субботу, проснувшись первым — и слава Богу, потому что под боком снова дрых Шастинский — растолкал парней и, дабы не сидеть в четырёх стенах, потащил их в лес по сугробам, которые уже начали таять и чвякали под ногами. Парни тащились следом, не забывая покрывать меня матом.
— Какого чёрта мы вообще потащились в эту тайгу? — ворчал Кир.
— В тайге, между прочим, нормально ходить можно, — пыхтит Лёха. — А это, мать их, джунгли!
— Ой, да хорош уже ныть, Маугли! — кипятится Макс. — Костян, нахрена ты нас сюда вытащил?
Хмыкаю.
— У нас в коттедже камин? Камин. Его дровами топят? Дровами. А дрова где? Правильно, в лесу. Вот щас веток-палок наберём и назад.
— И ради этого надо было заморачиваться? — ржёт Егор. — Можно было Лёху использовать, он вчера тоже в дрова был.
— Ну-ка цыц, мелочь! — шикает на друга Шастинский. — Я был не дровее тебя, между прочим! Кто вылакал последнюю бутылку коньяка?
— Мляяя, ясельная группа детсада вышла на прогулку, — хохочет Кир.
— Ой, да заткнитесь уже, — ржу в ответ.
— Слушаемся, воспитательница! — хором произносят Егор и Лёха.
Ей Богу, детский сад.
Сбор дров прошёл, мягко говоря, отстойно, потому что Шастинский усложнял и без того нелёгкую задачу, как мог: толкал всех в сугробы, закидывал снежками, которые от ударов рассыпались, превращаясь в кашу, и скатывались за воротник. И хотя он вёл себя как дитё и дико бесил, я всё равно не променял бы эти выходные ни на что другое.