Награда для Иуды
Шрифт:
– Четверо. Было четверо. Было. Но это вся информация, что вы из меня вырвали.
– Спасибо. Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.
– Прощайте, – Мальгин протянул руку Антонову. – И простите меня за то, что однажды я грубо вломился в вашу жизнь. Лучше бы я этого не делал.
Мальгин сел в темно зеленую «девятку» и набрал телефон, что Барбер оставил в клубе «Зеленое такси».
– Привет, – сказал Мальгин, услышав в трубке знакомый голос. – Нам надо встретиться.
– Я не против. Когда и где?
– У метро «Сокольники» в десять. Кстати, какова сумма твоей премии?
– Сто тысяч.
– Хорошие
– Он был крысятником.
– Возможно. Но Чинцова… О смерти Чинцовой и ее водителя я узнал из новостей криминальной хроники. Ее сын находится в больнице.
– Чинцову и водилу мочканул один психопат, с которым я связался. Потому что на этом свете у меня не осталось нормальных друзей. Не к кому было обратиться за помощью, и я сунулся к этому типу, который с головой не дружит. Ты только для этого искал меня? Хотел спасти Полуйчика и его жену?
– Сначала меня втянули в эту грязную историю. Позже я начал кое-что понимать. Хотел сам вылезти из этого дерьма, но увяз слишком глубоко. Хотел, чтобы ты вслед за мной не наделал глупостей, но не успел тебе помешать.
– А насчет премии не ты передумаешь?
– Передумал. Хозяина, точнее, хозяйки этих денег уже нет в живых. Поэтому поступим так. Ты убил телохранителя Полуйчика.
– Он сам налетел на нож. Вопрос стол так: или он или я.
– Не имеет значения, как стоял твой вопрос. У мужика остались дети. Узнай адрес этого человека, точнее, его детей и жены, переведи им мою премию телеграфом.. – Это не ко мне. Я не потомственный идиот. Поэтому не занимаюсь благотворительностью.
– Но ведь деньги мои.
– Хорошо, если ты просишь, я сделаю это, – Барбер усмехнулся. – Но зачем нам встречаться, если ты отказался от премии?
– Я хочу получить квитанцию о денежном переводе. Это и есть моя премия.
Идея отдать сто тысяч долларов каким-то детям, которых он в глаза не видел, казалась настолько дурной, что Барбер засмеялся.
– Хорошо, я приду с квитанцией. Но, боюсь, теперь ты меня не узнаешь. Я немного изменился. Внешне.
– Я узнаю, – пообещал Мальгин.
Пару дней Олежка Кучер отсиживался в квартире своего старшего брата Сергея, но сегодня, бреясь в ванной, он вдруг отчетливо понял, что так долго продолжаться не может. После бессонной ночи Кучер выглядел паршиво, словно дохлый гомик. Глаза ввалились, кожа приобрела какой-то серый мертвенный свет. Короче, посмотришь на себя в зеркало – испугаешься. Сполоснув лицо, он вышел в коридор, открыл дверь в комнату брата и убедился, что тот спит. Сергей работал заведующим мясным отделом в крупном универмаге, возвращался с работы поздно, и, усаживаясь перед телеком, вливал в себя пару литров пива. Потом шел в свою комнату, гасил свет и просыпался ближе к полудню. Вот и сегодня он не нарушил эту традицию.
Кучер отдернул занавески, подошел к изголовью кровати, потеребил брата за плечо. Когда тот открыл глаза, сказал:
– У меня неприятности.
– У тебя всегда неприятности, – брат раскрыл пасть и зевнул. – У тебя их больше, чем блох у паршивой собаки. Если будешь и дальше вязаться со своими бандитами, плохо кончишь.
– А что, мне нужно идти к тебе в ученики? Топором махать?
– А почему бы и нет? – брат зевнул.
– Я знаю пацанов, которым директор твоего мясного павильона Артур Валиеевич, мать его, отстегивает деньги. Нет, не за крышу. На него никто не наезжает. Артур боится, что в один прекрасный день его замочат, и платит за то, чтобы меньше бояться.
– Хрен с ним. Меня это не касается.
– У меня большие неприятности, – Кучер перешел на крик. – И ты мне поможешь. Отвезешь меня на своей тачке в Волоколамск к одному приятелю. Поживу у него пару месяцев.
– А электричкой нельзя? Я дам денег на билет.
Сергей хмыкнул, так понравилась собственная шутка. Перевернулся на другой бок, пружинный матрас жалобно заскрипел под его тяжестью. Кажется, он снова хотел захрапеть и дрыхнуть до обеда. Но Кучер выдернул подушку из-под головы брата, бросил ее в дальний угол комнаты. Сергей сел на кровати, похлопал глазами.
– Ты что, совсем ошкалел? Коровье бешенство подхватил?
– Ты его лет десять назад подхватил, и ничего, живешь. Я говорю: ты сейчас же поднимешь свои телеса и отвезешь меня в Волоколамск.
– Придурок, послал черт тебя на мою голову. Я сегодня работаю в вечернюю смену.
– Значит, ты отпросишься.
Сергей, решив, что спор проигран, сунул ноги в шлепанцы и, подтягивая трусы, поднялся. Кучер отправился на кухню, заглянул в забитый харчами огромный холодильник, надеясь соблазниться куском свежей ветчины. Но аппетит не появился, а ветчина не полезла в горло. Он налил себе крепкого чая, сел у окна и стал дожидаться, пока Сергей обмоет в ванне свою тушу, весившую больше центнера, и соберется в дорогу.
Олежка Кучер искренне не понимал тайного смысла событий, происшедших в последние дни и часы. Сначала неизвестно куда провалился Алексеенко, а в пошивочную мастерскую «Олаф» нагрянули менты. На следующий вечер, когда он набрал номер мобильного телефона своего близкого кореша Поляковского, ответила женщина, видимо, та самая баба, под юбкой которой Поляк прятался в трудные моменты жизни. Тростина всхлипывала, голос звучал устало. До того, как в ее дом слетятся со всей округи менты со своими бумажками и расспросами, а тело любовника увезет труповозка, Тростиной пришлось отдать на сохранение соседям ворованные вещи, которым был битком набит платяной шкаф и антресоли.
Соседи люди не слишком надежные, поэтому лучше не надеяться, что дорогие шмотки вернутся к хозяйке в целости и сохранности. Скажут, не брали и точка. Какой с них спрос? И расписки не возьмешь. Эта мысль переполняла чашу женского горя. Кроме того, спальня и гостиная ее дома были залиты кровью любовника. Казалось, что покойный, перед тем как окончательно испустить дух, поставил своей задачей доконать Тростину, испортить все ее с трудом нажитое имущество. Ладно, шкафы и тумбочки легко оттереть от крови, дырки в стене заделает один знакомый маляр, и обои переклеит. Но пуховая перина, одеяло, два ковра, самые дорогие в доме вещи, вещи на которые хозяйка едва ли не молилась, они – на выброс. Поэтому во время беседы с Кучером, Тростина беспрестанно всхлипывала, вытирала набегавшие слезы, но не могла успокоиться, бормотала что-то невразумительное.