Наихудший сценарий
Шрифт:
— Будем надеяться. Кстати, завтра или послезавтра надо пройти по магазинам, отоварить талоны на всё.
— Да, выбери, пожалуйста, время, в понедельник уже конец месяца. Возьми, хотя бы, подсолнечное масло и соль, их даже в буфете уже нет. Круп пока много, можно не брать.
— Основные очереди, всё равно, за водкой и сигаретами, а без них никуда, — вздохнул я. — Сантехника и то не вызовешь, а если мусоропровод – вообще труба. Ничего, уйду пораньше.
— Опять не обедал? — подозрительно прищурилась она, наблюдая, как я после всего делаю ещё бутерброды.
— Нет,
— Желудок портишь!
— Слушай, Лад, выходила б ты замуж за своего Анатоля и составляла рацион ему, — шутливо огрызнулся я. — Мне в космос не лететь, я за монитором сижу.
— Тем более, нельзя наплевательски относиться к своему здоровью. Чай?
— Да, спасибо.
Несколько минут мы сосредоточенно пили горячую ароматную жидкость – снова заслуга сестрицы. Краснодарский, который дают нынче на талоны, с этим чаем и близко не валялся.
— Разбери, пожалуйста, — попросила кузина, вставая из-за стола и поворачиваясь спиной. Я расстегнул сначала её ожерелье – коллеги гадали, в каких-таких парижах и миланах она их заказывает, не подозревая, что и они, и серьги сплетены Олиным мужем из обыкновенной серебряной проволоки, какой кроссируют печатные платы. Затем со знанием дела повыдёргивал шпильки из причёски, освобождая длинные волосы. На сооружение этих конструкций кузина каждое утро тратила не менее часа, но, как я уже упоминал, результат того стоил.
— Посуду вымоешь?
— Угу, — кивнул я. Ритуальный вопрос – ритуальный ответ. Будучи дома, посуду всегда мою я. Поскольку готовит всегда Лада. У меня, кроме варки макарон… ну, не будем о грустном.
После ужина я решил посидеть над статьёй в институтский альманах. Текст шёл плохо, фразы строились с большим трудом, выходили длинными и тяжеловесными. Иногда, заканчивая предложение, я видел, что получилось не совсем то, что я имел в виду. Приходилось браться за ластик, стирать до одной из запятых и дописывать по-другому.
— Пишешь? — спросила неслышно вошедшая кузина.
— Да. Пытаюсь.
— А я почитала немного. Телевизор смотреть вообще невозможно, либо мыло, либо политика. Что тебе приготовить на завтра?
— Непринципиально. У тебя всё одинаково хорошо получается.
— Хорошо. Ну, не буду мешать…
Утром сестра растолкала меня довольно грубым образом.
— Ты будильника вообще не слышишь? — сердито спросила она.
— Не-а. Который час?
— Без четверти восемь.
— Уй-й! — я пулей вылетел из постели. Вот что значит засиживаться до часу ночи!
И был обычный день: лабораторные, потом компьютерный класс, переоборудованный из старого терминального зала…
Сегодня я опять немного не рассчитал и пришёл домой раньше сестры. Привычным движением сунул на вешалку куртку, включил на кухне свет, зажёг плиту, поставил чайник… Вскоре щёлкнул дверной замок, в прихожей послышался стук каблуков. Кузина заглянула на кухню:
— Привет.
— Привет, — сказал я.
— Всё на плите? Умница. Это в морозилку, сейчас руки вымою.
Я как раз начал раскладывать на столе тарелки, вилки и ложки, когда кузина вошла в кухню. Щёлкнула кнопкой старенького "Таураса". Передавали новости.
"Сегодня в Берлине состоялось подписание исторического соглашения, — торжественно читал диктор. — Президент СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв и канцлер Объединённой Германии Гельмут Коль скрепили подписями договор…"
— Выключить? — спросила кузина, заметив, как я поморщился.
— Да, не порть аппетит.
— Сегодня на пленарном обсуждали развитие Дальнего Востока… — выключив телевизор, сказала она. — Что? Почему у тебя такое лицо?
— Сестра, тебе не кажется, что всё это уже было?
— Что именно?
— Ну, вот это. Новости о договоре, потом ты нажала кнопку и вот так же сказала про Дальний Восток. Вчера.
— Ты путаешь. Вчера Горбачёв подписывал Энергетическую хартию в Страсбурге.
— Хорошо, а число у нас какое?
— Двадцать пятое, среда.
— А вот мне кажется, что двадцать шестое, четверг.
— Брат, ты просто заработался, — улыбнулась она.
— Возможно.
После ужина я решил посидеть над статьёй в институтский альманах. Текст шёл плохо, фразы строились с большим трудом, выходили длинными и тяжеловесными.
— Пишешь? — спросила неслышно вошедшая кузина.
— Да. Пытаюсь.
— Слушай, я тут поразмыслила над твоими словами… И правда, что-то непонятное. Никак не могу вспомнить, что мы обсуждали и что голосовали на вчерашнем заседании. И на позавчерашнем. Пожалуй, надо показаться механикам. Ой, что это у тебя?
Я опустил глаза на лист бумаги перед собой и увидел, что в задумчивости расчертил почти всё свободное место какими-то рисунками. На каждом повторялось одно и то же. Стремительный гранёный силуэт, заострённый в передней части и дальше резко расширяющийся, короткие крылышки с чёрными вилками ионизаторных батарей, цилиндры переходных галерей, восьмигранный колпак верхнего блистера…
— Космический корабль? — неуверенно произнёс я. И в этот миг словно пелена упала с глаз. Ну, конечно! Мы на корабле, а это не комната – каюта! Стены, облицованные светлыми пластиковыми панелями, покрытыми тонким узором, мягкое, слегка ворсистое покрытие пола, сдвижная дверь, столик, сложенный диван-кровать у стены, в конце – дверца, ведущая к душу и санузлу.
Я посмотрел на кузину. Она в замешательстве тёрла лоб кончиками пальцев.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил я.
— Как-то странно себя чувствую, — она покривилась. — Не могу дотронуться до систем…
— А до меня? — я взял её за локоть, потом коснулся волос. Лёгкое электрическое покалывание пробежало по подушечкам пальцев. Это не страшно, такое случалось время от времени, главное, рука её имела плотность и вес. Я облегчённо вздохнул. Было бы худшим из кошмаров, если бы произошёл какой-нибудь сбой, и она опять сделалась нематериальной голограммой в компьютерной системе корабля, как в первые месяцы нашего знакомства.
— Тебя я чувствую нормально, — сказала она, — а корабль – нет. Совсем.