Наират-1. Смерть ничего не решает

Демина Карина

— Быстрее!

Туран свистнул, и Красная послушно приняла в галоп, в котором не было ничего лошадиного, равно как и кошачьего. Она бежала так, как, наверное, бегают только сцерхи: мелькали широко расставленные лапы, спина оставалась неподвижной, и лишь хвост извивался красно-бурой лентой.

— Стой! — крикнул Куна, и Красная остановилась, повинуясь — Эй ты, пристегни пока и можешь выйти.

Туран вздохнул с облегчением: кажется, обошлось. Или нет?

Кавалькада всадников появилась не со стороны поместья, а с Гушвинской дороги. Первой их почуяла

Красная, втянув морозный воздух, она вдруг выгнулась и зарычала. Обернулся Куна, за ним Ирджин. Мэтр Аттонио отвлекся от чистки Кусечкиного глаза и как-то очень уж поспешно сунул стекляшку в глазницу, а тряпицу в карман.

Конников же было пятеро: четверо на хороших лошадях, в волчьих плащах, из-под которых проглядывал доспех, пятый — на лохматой кляче и в тулупе. Когда подъехали ближе, стало заметно, что руки у него связаны.

— Простите, как это понимать? — нарушил затянувшуюся паузу Ирджин.

— Я же говорил — попробуем зверюгу в деле, — спокойно ответил Куна.

— Г-господин! Г-господин, Всевидящего ради, г-господин! — Мужичок обеими руками вцепился в седло, безбородое лицо его было красно от мороза, а глаза слезились. Он все бормотал и бормотал про Всевидящего, про милость, про отменные шкурки, которые он господину управителю поставляет, про то, что с долгами всенепременнейше расплатится.

— У тебя будет шанс, — махнул рукой Куна, спустившийся с башни.

Туран оцепенел. Он сам несколько минут назад желал спустить Красную с цепи, и вдруг понял: между хотеть и мочь — пропасть. А моста нету. И одна часть придавлено шепчет: нельзя. А другая кричит об опасности бездействия. Куна и так считает Турана шпионом. Ему лишь повод нужен.

На повод он и надеется.

А человек… Люди умирают. И так ли велика разница, сегодня или завтра? Если Наират развяжет войну, то погибнет гораздо больше. Но прежде всего — сам Туран. На дыбе погибнет, и умирать будет долго, болезненно.

Мужичка стянули с седла. Он неуклюже распластался на снегу, кое-как поднявшись на колени, попытался отползти.

— Эй ты. У тебя будет оружие. Копье. Ты же охотник и умеешь обращаться с ним?

Один из солдат положил на землю протазан, так похожий на кхарнский.

— Г-господин! — взвыл человек. — П-помилосердствуйте!

— Всё просто: убьешь зверя — останешься жить. И получишь награду за помощь.

— Не-е-е, не пойдууу!

— А вы, дорогой Ирджин, говорите о свободе воли и выбора. Да государство, которое даст черни право выбирать, обречено на гибель, ибо нет такого человека, который поставит государственную необходимость вперед собственного блага.

— Ну а как же вы?

— Я — наирэ, — спокойно ответил Куна и, указав на ворота, велел:

— Начинайте. Ты и ты. — Хлыст, коснувшись Турана, поднялся, указывая на мэтра Аттонио, взиравшего вниз с башенки. — В загон.

— Помилосердствуйте!

Один из солдат отвесил охотнику подзатыльник. Второй, рывком подняв с земли, разрезал веревки и подпихнул к протазану.

— Простите, а я там зачем? — Аттонио

поднял выпавший глаз голема и снова попытался сунуть в глазницу, но что-то у него не получалось.

— Вы ведь говорили, что дяде нравятся ваши работы? Вот и порадуете его. А для достоверности, я слышал, нужно видеть происходящее. Вот я вам и предоставляю возможность.

Мэтр Аттонио ответил не сразу. Куда только подевалось его обычное возмущение? И имена «друзей», которыми он щедро сыпал?

— И все же… Все же, молодой человек, сверху мне было бы виднее. Ирджин, подержите. — Мэтр сунул Кусечку каму и, ласково проведя по зеленой голове, тихо сказал: — Вы в очередной раз ошибаетесь, уважаемый Гыр, но это у вас семейное.

Ирджин! Он же разумный человек, ученый, почему он не остановит это?

По знаку Куны солдаты распахнули ворота, подтянули скулящего, вцепившегося в древко мужичка. Кто-то черканул его кинжалом по лицу, отворяя кровь, и пинком отправил за забор.

— Прошу вас. — Мэтр Аттонио указал на проем. — А то говорят, понимаешь ли, что я не даю дороги талантливой молодежи. Пожалуйте.

Туран неловко ступил за ограду. Он шел, примечая мельчайшие детали, вроде собственных следов на снегу, взрытой когтями земли, черные крошки которой валялись по всему загону и натянувшейся до предела цепи. Охотник прижался к забору, выставил перед собой протазан и махал им, только раздражая сцерху.

Красная на цепи и пока не может дотянуться. Поднялась во весь рост. Ей интересно. Играть хочет… И жрать. Мелко дрожит хвост, шея медленно выгибается вверх-вниз, ноздри расширены, ловят кровяной запах.

— Уйди! Уйди, слышишь! Кыш пошла!

Свист и рывок в попытке опуститься на все четыре ноги. Слабый звон цепи, скрип столба.

— Уйди!

— Тихо. — Туран вышел вперед, оказавшись между охотником и Красной. Положил руки на морду, толкнул, заставляя отступить. Сцерха подчинилась. — Все хорошо, девочка.

— Ну надо же! — мэтр Аттонио хлопнул в ладоши. — Признаюсь, отсюда он выглядит внушительно, куда более внушительно, чем сверху.

— Она.

— Даже так? Как мило.

— Эй, кашлюн, спусти ее с привязи! — крикнул сверху Куна и склонился, опершись на перила. — Давай, ты знаешь, что делать.

Красная вертелась рядом, то привставая и касаясь мордой уха, то припадая к земле и щелкая зубастой пастью.

— Туран, вы бы и вправду поторопились. Откладывать неизбежное не только глупо, но и болезненно.

— Г-господин! Умоляю вас, добрый господин! Не надо! Милостью Всевидящего!

Замок открылся легко, цепь выскользнула из рук, но сцерха осталась на месте. Не будет она нападать. Сама — точно не будет, хоть и рвет свиней да родичей. А человека не умеет. Пока не умеет, и надо научить. Она привыкла, что Туран учит. Она послушная.

Если за горло сразу возьмет или шею сломает, то это не больно… Наверное… Как объяснить, чтоб убивала не больно? Как объяснить, что вообще нужно убивать?

— Давай, — прикрикнул Куна. — Или ты думал, что тебе просто так платят?