Накаленный воздух
Шрифт:
В длинной палате с двумя рядами деревянных кроватей Магдалина в мятой одежде сидел неподвижно и безучастно. Одной рукой опирался на спинку койки, другой разглаживал складки на рубахе. На остальных кроватях больные громко болтали между собой.
Все повернулись на писк открывшейся двери, уставились на врача и Пантарчука. Парень поднялся. Еще раз разгладил пальцами мятую ткань, смущенно пояснил вошедшим, что другой одежды не имеет. Потом посмотрел на Петра:
– Я вас помню. Вы кто?
Пантарчук хмыкнул, лучше бы не помнил. Но безобидный тон парня несколько смягчил ресторатора. Он назвал себя.
Магдалина
Петр машинально спросил:
– Не вспомнил свое имя?
В голове у Магдалины возникло имя врача, и он хотел произнести его, но язык, вдруг сам по себе выдал другое: Василий. Почему Василий, объяснить себе не мог. А Петру было все равно: Василий, так Василий.
– Стало быть, Василий Магдалина, – заключил он, шумно развернулся к двери и добавил уже на ходу: – Одежду неплохо бы поменять.
Парень двинулся следом. Врач молча посторонился. Больные на кроватях не проронили ни слова.
За дверями больницы для Василия все было незнакомо. Он глазел по сторонам, жадно впитывал дома, деревья, прохожих, улицу.
Пантарчук тяжело придавил заднее сиденье в машине, усадил рядом Магдалину и распорядился водителю тормознуть у магазина одежды.
В бутике парень перебрал ворох брюк и отвернулся, заметив Петру, что не видит ничего приличного. Продавец крутился вокруг него, но навязать ничего не сумел. Продавцу ничего не оставалось, как состроить недовольную гримасу и отступиться. Прошлись еще по нескольким бутикам, но все попусту. Привередливость Магдалины начинала напрягать. Однако скоро покупки состоялись: брюки и рубашка были безупречны. Пантарчук отметил про себя, что у парня неплохой вкус. Василий тут же переоделся, а Петр сунул его старые вещи в руки продавщице для мусорного контейнера и рассчитался за покупку.
Магдалина ждал Пантарчука у двери, когда услыхал сбоку женский голос. Невысокая японка показывала спутнику на новые брюки Василия и предлагала примерить такие же. Хвалила цвет, фасон и говорила, что сидят очень прилично. Японец кивал в ответ, поддакивал, соглашался.
Василий неожиданно для себя поблагодарил их за хороший отзыв. Увидал, как у японцев удивленно вытянулись лица и остановились взгляды. Сообразил, что произнес благодарность на японском языке. Стушевался и замешкался. Вспомнил, как врач в больнице хвалил за перевод с английского, а теперь, оказывается, японский с языка слетает.
Пантарчук наблюдал за происходящим с любопытством. Занятный экземпляр этот Магдалина. Занятный. Интересно, что еще можно ожидать от него?
Покинули бутик. Подумав, Петр решил поехать в один из своих ресторанов.
Роскошное заведение с дорогим интерьером оживило Василия, по лицу пробежало волнение, потом удивление, затем растерянность. Память будто бы за что-то зацепилась, но тут же потеряла нить.
Парень разочарованно вздохнул и открыл меню. Попытался углубиться в текст, но буквы долго скакали перед глазами, не собираясь выстраиваться в слова. Наконец сделал заказ. Жевал задумчиво и неторопливо. По окончании еды без энтузиазма, но хорошо отозвался о кухне, польстив Пантарчуку, и медленно вышел наружу.
Петра задержал
Водитель буркнул, что Василий, видать, тот еще ходок: с пол-оборота увязался за какой-то кружившей здесь девицей, только его и видели. Петр подумал, что ж, увязался и увязался: обстоятельства разрешились сами собой, ненужная проблема свалилась с плеч. Он махнул рукой, сел в машину и скомандовать водителю возвращаться в офис.
– Шустер Вася, – хохотнул водитель. – Хлыщ что надо. Отоспался в больничке, приоделся без бабла, брюхо набил на дармовщинку и кинул всех, как лохов. Тот еще Вася, не дурак чухать в полицию. Там его образина, видать, кнопкой к доске пришпилена, мигом расшифруют. Вот он и дал деру.
Пантарчук кашлянул, и кожа сиденья под ним зашуршала. Черт его знает, может, водитель прав. Обвел парень вокруг пальца, даже медиков поставил в угол: заглотили крючок, как глупые караси. Ай, да Вася. Ничего не скажешь, обстряпал все по высшему разряду, глазом не моргнул. Петр поморщился, не привык от проходимцев получать под дых. Будто окунулся с головой в болотную жижу, аж в горле запершило.
Достал мобильник, набрал Грушинина, чувствуя себя полным идиотом.
Тот в ответ прокатился негромким смешком:
– Не мучайся, и на старуху бывает проруха.
– Вот гусь, – зло сплюнул Пантарчук. – В дураках оставил. Разыграл как по нотам. Профи, явно – профи. Наизнанку выверну, гаденыша, попадись он только мне на глаза. Ты бы копнул по своим каналам. Словесный портрет нарисую.
– Не забивай голову, время покажет, кто есть кто. Главное, не украл ничего и никого не убил. Понадобишься, разыщу.
Вечером, приехав домой, Петр недовольно сообщил Екатерине:
– Губошлепом я оказался, Катюша, причем полнейшим. Противно на себя в зеркало смотреть. – Собственное отражение показалось ему идиотским, и он раздраженно отвернулся.
С Магдалиной же после ресторана произошло вовсе не то, что предположил Пантарчук.
Выйдя на крыльцо, рассеял взгляд по прохожим и вздрогнул, как от удара током. Глаза выхватили девушку. Спина, светлые волосы, плечи, длинные ноги, высокий каблук, бедра, походка притянули как магнитом и не отпускали. В памяти что-то колыхнулось, изнутри обдало жаром. На миг почудилась нечто знакомое в девушке, как будто он готов был узнать ее. Ноги сами понесли по следу. По чужому городу. По шумным улицам и дворам. Мимо неприветливых построек и незнакомых людей. Он спешил за девушкой, захлебываясь безвкусным воздухом.
В памяти зияла дыра, парень хотел быстрее заполнить ее, чтоб не тянуло холодом и безысходностью, как из пропасти. Мозг не находил главного ответа. Но если собственный мозг отказывал, думал Василий, то наверняка должны найтись люди, которые знают, кто он такой. А вдруг эта девушка обернется и увидит знакомое лицо? И станет для него спасительной соломинкой.
Но девушка стремительно прыгнула в такси. Парень заметался. Припустил по тротуару вдогонку, сбивая прохожих. Отстал, потерял из виду. Дикое опустошение сдавило сердце. Надежда рухнула. Он отдышался, уныло опустил плечи и голову, поплелся невесть куда.