Шрифт:
Другой берег
Сразу выдвинуться в путь не удалось, пришлось потратить почти день на то, чтобы сжечь все подводы и имущество обоза – никаких следов его присутствия в этом месте оставлять было нельзя. Когда справился и с этим, объезжая дальней стороной Андреевку неожиданно наткнулся на такую картину: на большой лесной поляне трое военных гоняли по траве раздетую догола девку, громко смеясь и подстёгивая её прутьями. В стороне, у леса, стояло несколько деревянных строений небольшого хутора, в дверях одного из них, видимо жилой избы, торчала фигура старой бабки, в панике наблюдавшей за происходящим. Туманов спешился в кустах, на выезде к поляне, и скорее всего обошёл бы нехорошее место стороной, но в этот момент девка со всех ног рванулась в его сторону, и совсем скоро влетела под ноги коню, которого он держал под уздцы. От неожиданности взвизгнула, и упав ничком закрыла голову руками. Вздохнув, Туманов стащил с седла шинель и накинул на неё, вполголоса сказав:
– Не бойся…
На поляну вышел ведя коня в поводу, а к нему уже подбегали, распалённые от возбуждения, трое воинов в краснозвёздных фуражках на головах. Вид неожиданно появившегося из кустов человека их не смутил и не отвлёк от намеченной цели: словно не замечая его они побежали мимо, явно собираясь продолжить увлекательное занятие. Туманов подсёк первого, толкнул второго на другого. Когда все трое повалились на траву, страшно матерясь и хватаясь кто за наган, кто за нож, ждать не стал – выбил оружие, отобрал нож и двумя точными ударами упокоил самых активных. Третий же, резко потеряв целеустремлённость, рванул от него через поляну, втянув голову в плечи и спотыкаясь на кочках. Бежал резво, Туманов догнал его на коне уже у самого края поляны, сбив с ног ударом шашки плашмя. Тут же и допросил, надавив коленом на причинное место. Из похотливого самца удалось выдавить весьма полезную информацию. Все трое оказались из 218-го полка, известной уже ему 25-й стрелковой дивизии. Вместе с 217-м полком их часть заняла деревни Уязытамаково, Заитово, Андреевку и Кажай-Андреевку, где сейчас остались тыловые и санитарные службы, в то время, как полки ушли дальше, отодвигая фронт на северо-восток. Такие же подразделения хозяйничали в соседних деревнях, что узнать тоже было не лишним. Насильник, убедительно принуждаемый к искренности, инициативно вывалил всё, что счёл полезным для собеседника: 225-й полк занял Старошахово, 223-й вошёл в Суккулово, а штаб дивизии расположился в Белебее. Другие подробности Туманов посчитал неинтересными, и прекратил его словоохотливость ударом по сонной артерии, отправив вслед за дружками.
Пока возился с этими самцами, девица успокоилась, и через поляну ушла в его шинели к дому, где её поджидала бабка. А ему пришлось потратить время, чтобы прибрать за собой: не оставлять же этих местных наедине с такими соседями. Попросил лопату у старухи, и когда уже притаптывал закиданную землёй яму, рядом оказалась девушка. Она была одета в сарафан и блузу, держа его шинель в руках и протягивая ему.
– Спасибо тебе. Не помог бы – руки на себя наложила бы. Честно. Меня Дарьей зовут.
Смотрела в глаза открыто, с вызовом. С характером девка.
– Откуда они появились? – он ткнул лопатой в могилу.
– С Андреевки, откуда-ж ещё. Вон он, Екатериновский тракт-то, – она кивнула головой в другую сторону поляны, – ищут чего покрасть да сразбойничать.
Пока Туманов заканчивал землеройные дела, неторопливо рассказала о себе. Хуторок назывался Мочищем, стоял в лесу, у старого пруда, в котором вымачивали лыко. Жили тут старики и их внучатая племянница, решившая спрятаться от военного лиха подальше. Дед был совсем стар и почти слеп, копал в другом конце поляны медоносную руду, складывал её в землянке и сдавал на завод. Часто и ночевал там же, где трудился. Бабка возилась с невеликим хозяйством, мочила и сушила лыко, да за дедом смотрела. Коротко говоря, жили тихо-мирно, пока не началось…
– Вы не болтайте о том, что случилось, – задумчиво проговорил Туманов, проверяя коня и готовясь ехать дальше.
Теперь он был свободен от необходимости соблюдать скрытность или конспирацию: был мобилен, двигался быстро, его маршрут был непредсказуем, преследователи его потеряли, словом, угрозы для этих людей от своего присутствия он не видел. Будут молчать и этого должно хватить.
– А кому-ж болтать то? Дед не видит ничего, бабка тоже всё забывает, да и глуха. Я и подавно буду молчать. Только… – она взяла коня за узду, – не уезжай так быстро, а? Послушай, чего скажу…
Туманов смотрел в сторону, интуитивно понимая, о чём сейчас пойдёт разговор. Воин не должен отвлекаться на мирское в ходе войны, так учил его дед. Не красть, не изменять долгу, присяге и жене. Он на войне. Но…
– Думаешь, только красные такие? От белых тоже пряталась, ни капельки они не лучше. А я не хочу рожать от насильников, коли уж всё так… И жениха у меня нет, да и будет ли… Останься на ночь, а? Утром отправлю, дорогу покажу…
Смотрели друг на друга не долго. Потом она молча взяла коня за повод и повела за собой.
До Белебея добрался к вечеру второго дня – спустился лесным урочищем до Старошахово, а там вдоль речки Стевензи выбрался на Белебеевский тракт (дорогу ему объяснила Дарья). Из документов при себе была книжка красноармейца на имя Доронина Тимофея, бойца отряда ЧОН, добытая ещё в бою под Еланью, а на голову нацепил трофейную-же фуражку, украшенную красной звездой с плугом и молотом, которую забрал с одного из Дарьиных насильников. Когда въезжал в город, ничем не выделялся из общей массы конников – пропыленная и застиранная гимнастерка, карабин, шашка, да шинель за седлом, скаткой. В Белебее он рассчитывал получить всю необходимую информацию о положении на фронте и за ним, а потом уже решать, в каком направлении продолжить движение. По вечернему времени не стал объезжать улицы незнакомого города, направился прямиком в комендатуру, дорогу к которой ему показал первый же красноармеец. Выяснилось, что в здании бывшей Земской управы, оказавшейся по адресу, кроме коменданта располагался уездный революционный комитет, созданный политотделом 5-й армии. Уверенно пройдя мимо караульного, не решившегося спросить у него пропуск, Туманов дёрнул дверь кабинета коменданта, и обнаружив её запертой поднялся на второй этаж. Там вовсю кипела работа местного большевистского актива. Не смотря на позднее время сновали по коридору люди, в военной и полувоенной форме, несколько гражданских собрались вокруг разложенных на большом столе карт, громко обсуждая проблемы продагита и спущенных сверху норм продразверстки. Быстро же освоились…
Решительно открыл дверь с табличкой «Предревкома» и приписанной к ней чернилами фамилией: «товъ Маслов». В кабинете, в который он так бесцеремонно вошел, находились трое. Один из них, судя по всему тот самый «товъ Маслов», расположился во главе стоящего буквой «Т» дубового стола, под зелёным сукном. Двое сидели по бокам и смотрели на таблицу, по которой водил карандашом начальствующий.
– Тебе чего, товарищ? – Маслов задержал руку над бумагой и вопросительно взглянул на посетителя.
– Я краском части особого назначения, Доронин. – Туманов с рук показал документы, – где мне найти коменданта или штаб 25-й дивизии?
– Чапаевцев? Опоздал ты, Доронин. Вот только вчера ушла твоя дивизия дальше. Дуй на угол Складской и Большой Луговой, может штаб ещё там. – и потеряв интерес к посетителю, Маслов заново ткнул карандаш в бумагу, – Значит так, товарищ Касымов, это зерно нам нужно собрать до посевной…
Двухэтажный дом был почти пуст, штаб действительно сменил дислокацию, но в окнах второго, деревянного этажа горел свет: кто-то задержался с отъездом. Туманов привязал коня у входа и поднялся через каменный цоколь на второй этаж. В большой комнате находились двое, упаковывали документы, папки и карты в большие связки. Больше в здании никого не было.
– Тебе кого, братишка?
– не отрываясь от дела поинтересовался долговязый кучерявый парень.
– Я сейчас, – Туманов спустился вниз и запер входную дверь на засов. Затем вернулся в комнату, улыбаясь подошёл к смотревшим на него бойцам и молча ткнул долговязого пальцем под кадык, второго коротко рубанул локтём в висок.