Накопление капитала
Шрифт:
В 1899 г. это же общество получило концессию на постройку и эксплоатацию в Гайдар-паше порта с относящимися к нему сооружениями, ему была также предоставлена концессия на выдачу варрантов, на постройку элеваторов для хлеба и депо для всякого рода товаров, а также право производить все выгрузки и погрузки при помощи собственного персонала. Оно получило, наконец, — это относится уже к области таможенной политики — право устройства своего рода портофранко.
В 1901 г. Анатолийское железнодорожное общество получило концессию на Багдадскую дорогу, т. е. на линию Копия-Багдад-Басра-Персидский залив (2400 км), которая при помощи линии Кония-Эрегли-Бургурлу присоединяется к анатолийскому участку. Для выполнения концессии старое общество основало новое акционерное общество, которое передало основанному во Франкфурте-на-Майне обществу постройку дороги на первых порах до Бургурлу. С 1893 г. до 1910 г. турецкое правительство доплатило за линию Гайдар-паша-Ангора 48,7 млн. франков и за линию Эскишегир Кония 1,8 млн. турецких фунтов, итого 90,8 млн. франков [320] . Наконец концессия 1907 г. передала в руки общества работы по осушке Каравиранского озера и по орошению кенийской равнины. Эти работы должны быть проведены за счет правительства в продолжение 6 лет. На этот раз общество авансирует правительству необходимые капиталы — до 19,5 млн. франков — с уплатой 5% годовых и с погашением в 36 лет. Этот заем турецкое правительство гарантировало: 1) 25 000 турецких фунтов в год из избытков от десятины, остающихся после удовлетворения железнодорожных гарантий и гарантий по разным займам; заведывание десятиной, как известно, находится в руках Administration de la Dette Publique Ottomane; 2) разницей между десятинным сбором с орошенных земель и средним сбором, полученным с них за последнее пятилетие, предшествовавшее концессии; 3) чистым доходом, который получается от оросительных сооружений, и 4) доходом от продажи осушенных или орошенных земель. Для выполнения названных выше работ общество основало во Франкфурте-на-Майне строительное общество «для орошения конийской равнины» с капиталом в 135 млн. франков.
320
SaIing, Borsenjahrbuch 1911/12, стр. 2211.
В 1908 г. общество получило концессию на продолжение Конийской железной дороги до Багдада и Персидского залива опять с гарантией валового дохода с километра.
Четырехпроцентный багдадский железнодорожный заем в трех сериях (54, 108 и 119 млн. франков), заключенный для доплаты разниц между действительным и гарантированным валовым доходом, был обеспечен десятиной Айдинского, Багдадского, Моссулского, Диарбекирского, Урфского и Алеппского
321
Sаling, I. с., стр. 360–361.
Относительно общей суммы доплат на железнодорожное строительство, которую турецкое правительство вносило европейскому капиталу, вюртембергский инженер Прессель, который в качестве помощника барона Гирша отчасти сам участвовал в этих делах в европейской Турции, дает следующий недурной счет:
Все это, надо заметить, уплачено до конца 1899 г., с этого времени километровые гарантии вносятся только отчасти. Из 74 санджаков Азиатской Турции не менее 28 были заложены со своими десятинами в обеспечение километровых гарантий. При всех этих доплатах в Азиатской Турции от 1856 до 1900 г. было построено 2513 километров (W. von Pressel, Les chemins de fer en Turquie d'Asie. Цюрих, 1900, стр. 59).
О манипуляциях железнодорожных обществ за счет Турции Прессель, как знаток дела, дает следующий отзыв. Он утверждает, что Анатолийское общество обещало в концессии 1893 г. провести сперва дорогу через Ангору в Багдад, но затем оно заявило о невыполнимости своего собственного плана, чтобы бросить эту обеспеченную километровыми гарантиями линию на произвол судьбы и взяться за другую дорогу через Копию. «В тот момент, когда обществу удастся приобрести линию Смирна-Айдин-Динер, оно будет требовать доведения ее до Конийской линии. И после того как эта ветвь будет закончена, общество примет все меры, чтобы вызвать перевозку товаров по ней и взять в свои руки эту новую дорогу, которая не обеспечена километровыми гарантиями, но которая — что гораздо важнее — ни в коем случае не должна делиться своими доходами с правительством, в то время как другие линии должны были отдавать правительству часть валового дохода в случае, если он превышал определенную сумму. Результат должен был быть таков: правительство от Айдинской линии ничего не будет получать, а общества будут загребать миллионы. Правительство будет платить за линию Кассаба и Ангора почти всю сумму километровой гарантии и напрасно будет ожидать прибыли от обеспеченного ему по договору 25-процентного участия в излишке валового дохода над 15 000 франков» (I. с., стр. 7).
Здесь совершенно ясно обнаружилась основа накопления. Германский капитал строит в Азиатской Турции железные дороги, гавани и ирригационные сооружения. Всеми этими предприятиями он выжимает из азиатов, которых он применяет как рабочую силу, новую прибавочную стоимость. Но вся эта прибавочная стоимость и примененные в производстве средства производства, полученные из Германии (железнодорожные материалы, машины и т. д.), должны быть реализованы. Но кто способствует их реализации? Отчасти вызванное железными дорогами и портовыми сооружениями товарное обращение, которое развивается в среде натуральнохозяйственных отношений Малой Азии. Но поскольку товарное обращение растет не настолько быстро, как это нужно для потребностей реализации, натуральные доходы населения при посредстве государственной машины насильственно превращаются в товар, а затем в деньги и обращаются на реализацию капитала и прибавочной стоимости. Таков смысл «километровых гарантий» валового дохода самостоятельных предприятий чужого капитала, таков же смысл реального обеспечения (Pfandbtirgschaft) при займах. В обоих этих случаях в бесконечных вариациях отдаются в обеспечение так называемые «десятины» (Ueschur), а эти десятины являются натуральными налогами с турецких крестьян — налогами, которые малу-по-малу были доведены до 12–12 1/2%. Крестьянин азиатских вилайетов должен платить «десятину», потому что она в противном случае попросту взыскивается с него при участии жандармов и государственных и местных чиновников. «Десятины», которые представляют собой старинное проявление азиатской деспотии, основанной на натуральном хозяйстве, собираются турецким правительством не непосредственно, а через откупщиков, своего рода собирателей налогов ancien regime; государство продает им с аукциона предстоящий сбор податей, причем эта продажа производится для каждого вилайета (провинции) отдельно. Если десятина какой-нибудь провинции куплена отдельным спекулянтом или консорциумом, то они продают десятину каждого санджака (округа) другим спекулянтам, которые в свою очередь уступают свою долю целому ряду более мелких агентов. Но так как каждый желает покрыть свои расходы и загрести по возможности больше прибыли, то десятина по мере приближения к крестьянину растет лавинообразно. Если откупщик ошибся в своих расчетах, то он старается возместить свои убытки за счет крестьянина. Имея почти всегда долги, крестьянин с нетерпением ждет того момента, когда он будет иметь возможность продать снятую им жатву; но, собравши хлеб, он часто неделями должен дожидаться молотьбы: он должен ждать пока откупщику десятины заблагорассудится взять причитающуюся ему долю. Откупщик, совмещающий обыкновенно в своем лице и хлебного торговца, пользуется этим положением крестьянина, весь сбор которого может сгнить в поле, чтобы принудить его продать этот сбор по низким ценам; против жалоб недовольных он защищается при помощи чиновников, в особенности при помощи муктаров (старост) [322] .
322
Charles Morawitz, Die Tiirkei im Spiegel ihrer Finanzen. 1903, Стр. 84.
Международному Conseil d'Administration de la Dette Publique Ottomane, который заведывал между прочим налогами на соль, табак и спиртные напитки, шелковой десятиной и податями с рыболовов, в качестве километровых гарантий и обеспечения займов отдавались в залог десятины с соблюдением в каждом отдельном случае следующего дополнительного условия: Conseil принимает участие при заключении контрактов на сдачу в откуп этих десятин, выручки же десятин должны доставляться откупщиками прямо в вилайетские кассы и конторы Conseil. Если не оказывается откупщика, то турецкое правительство складывает поступающую десятину в магазины и вручает ключи Conseil, а он уже принимает продажу десятины на собственный счет.
Экономический обмен веществ между малоазиатским, сирийским и месопотамским крестьянством, с одной стороны, и немецким капиталом — с другой, происходит таким образом следующим путем. Зерно производится на полях вилайетов Кония, Багдад, Басра и т. д. как простое средство потребления первобытного хозяйства, но в качестве государственного налога тотчас же попадает в руки откупщика. Только в его руках зерно превращается в товар, а из товара в деньги, которые переходят в руки государства. Эти деньги, представляющие собой не что иное, как превращенную форму крестьянского зерна, которое даже не производилось как товар, отчасти служат для уплаты государственных гарантий предприятиям, строящим и эксплоатирующим железные дороги; эти деньги служат, стало быть, для реализации средств производства, потребленных при постройке и эксплоатации железных дорог, и прибавочной стоимости, выжимаемой при этом из азиатского крестьянина и пролетария. Но так как при постройке железных дорог применяются средства производства, произведенные в Германии, то превращенное в деньги зерно азиатского крестьянина служит в то же время для превращения в деньги прибавочной стоимости, выжатой из немецкого рабочего при производстве этих средств производства. При этой функции деньги переходят из рук немецкого государства в кассы Deutsche Bank; отсюда они в виде учредительской прибыли, тантьем, дивидендов и процентов попадают в карманы господ Гвинеров, Сименсов, их управляющих, акционеров, клиентов Deutsche Bank и всей ее разветвленной системы дочерних обществ и накопляются как капиталистическая прибавочная стоимость. Если откупщик как посредствующее звено отпадает, что предусмотрено в концессиях, то весь запутанный ряд метаморфоз сводится к своей наиболее простой и ясной форме: крестьянское зерно прямо переходит в руки Administration de la Dette Publique Ottomane, т. е. в руки представительства европейского капитала, и еще в своей натуральной форме становится доходом немецкого капитала и капитала других иностранных государств; крестьянское зерно осуществляет накопление европейского капитала еще раньше, чем оно сбрасывает свою собственную крестьянско-азиатскую потребительную форму; оно реализует капиталистическую прибавочную стоимость раньше, чем оно стало товаром и реализовало свою собственную стоимость. Обмен веществ протекает здесь в своей грубой и неприкрытой форме — непосредственно между европейским капиталом и азиатским крестьянским хозяйством; турецкое государство сводится при этом на роль политического аппарата для эксплоатации крестьянского хозяйства в интересах капитала, — такова подлинная функция всех восточных государств в период капиталистического империализма. Предприятие, кажущееся с внешней стороны нелепой тавтологией, расплатой за немецкие товары в Азии немецким же капиталом, при котором бравые немцы лишь уступают хитрым туркам «удовольствие» пользоваться огромными культурными сооружениями, по существу представляет собой обмен между немецким капиталом и азиатским крестьянским хозяйством — обмен, который совершается при помощи принудительных методов государственной власти. Результаты этого таковы: мы имеем на одной стороне прогрессирующее накопление капитала и возрастающую «сферу интересов», как предлог для дальнейшей политической и хозяйственной экспансии немецкого капитала в Турции, и на другой стороне — железные дороги и товарное обращение на основе быстрого разрушения, разорения и ограбления азиатского крестьянского хозяйства государством и возрастающей финансовой и политической зависимости турецкого государства от европейского капитала [323] .
323
«Впрочем, в этой стране все сопряжено с трудностями. Если правительство хочет ввести монополию на папиросную бумагу или на игральные карты, то появляются тотчас же Франция и Австро-Венгрия, чтобы в интересах своей торговли наложить свое veto. Если речь идет о керосине, то возражает Россия, и даже наименее заинтересованные державы обусловливают свое согласие на то или иное предприятие турецкого правительства под условием тех или иных компенсаций Турции везет точно так же, как Санхо-Пансо за едой. Лишь только министр финансов пожелает взяться за что-нибудь, как подымается какой-нибудь дипломат, чтобы остановить его и наложить свое veto» (Morawitz, I. c., стр. 70).
Глава тридцать первая. Охранительные пошлины и накопление
Империализм является политическим выражением процесса накопления капитала в его конкурентной борьбе за остатки некапиталистической мировой среды, на которые никто еще не наложил своей руки. Географически эта среда охватывает еще обширнейшие пространства земной поверхности. Но по сравнению с колоссальной массой уже накопленного капитала старых капиталистических стран — капитала, который борется за возможность сбыта своего прибавочного продукта и капитализации своей прибавочной стоимости; по сравнению с той быстротой, с которой области докапиталистической культуры превращаются в настоящее время в капиталистические страны, другими словами, по сравнению с достигнутой уже высотой развития производительных сил капитала, — оставшееся еще для его экспансии поле деятельности оказывается незначительным. В соответствии с этим и определяется характер международного движения капитала на мировой арене. При высоком развитии и все усиливающейся конкуренции между капиталистическими странами за приобретение некапиталистических областей растет энергия империализма и обостряются применяемые им методы насилия. Это сказывается как в его агрессивных выступлениях против некапиталистического мира, так и в обострении противоречий между конкурирующими капиталистическими странами. Но чем энергичнее и основательнее заботится империализм о гибели некапиталистических культур, тем быстрее вырывает он почву из-под ног процесса накопления капитала. Империализм является историческим методом для продления существования капитала, но он в то же время служит вернейшим средством, чтобы вести капитал по кратчайшему пути и положить его существованию объективный предел. Этим однако не сказано, что этот предел обязательно должен быть достигнут. Уже сама тенденция капиталистического развития к этой конечной цели проявляется в формах, которые делают заключительную фазу капитализма периодом катастроф.
Надежда на мирное развитие капиталистического накопления, на «торговлю и промышленность, которые процветают только при наличности мира», и вся официозная манчестерская идеология о гармонии интересов торговых наций всего мира — оборотная сторона гармонии интересов капиталов и труда — родились в период бури и натиска классической политической экономии и, казалось, находили себе подтверждение в 60-х и 70-х годах, за короткое время свободной торговли в Европе. В основе этой идеологии лежит неправильный догмат английской фритрэдерской школы, согласно которому товарообмен является единственной предпосылкой и единственным условием накопления капитала, а эти последние тождественны с товарным хозяйством. Вся школа Рикардо, как мы видели, отождествляла накопление капитала и условия его производства с простым товарным производством и с условиями простого товарного обращения. Еще резче это обнаружилось впоследствии у практического фритрэдера vulgaris. Все доказательства кобденовской лиги были приспособлены к особым интересам экспортирующих хлопчатобумажных фабрикантов Ланкашира. Их главная цель была направлена к приобретению покупателей; их символ веры гласил: мы должны покупать за границей, чтобы мы, со своей стороны, как продавцы продуктов промышленности — т. е., собственно говоря, хлопчатобумажных товаров — находили покупателей. Потребителем, в интересах которого Кобден и Брайт требовали свободной торговли, т. е. удешевления средств питания, был не рабочий, потребляющий хлеб, а капиталист, потребляющий рабочую силу.
Это евангелие никогда не было действительным выражением интересов капиталистического накопления в целом. Что это действительно так, обнаружилось в самой Англии уже в 40-х годах благодаря войнам из-за опия, которые орудийным грохотом прокламировали в восточной Азии гармонию интересов торговых наций, чтобы аннексией Гонгконга превратить ее в ее противоположность, — в систему «сфер интересов» [324] . На европейском континенте свободная торговля 60-х годов не была выражением интересов промышленного капитала уже по той причине, что руководящие фритрэдерские страны континента в то время были еще по преимуществу аграрными странами, а их крупная промышленность была еще сравнительно слабо развита. Напротив того, система свободной торговли была проведена как мероприятие политического конституирования среднеевропейских государств. В Германии она была специфическим прусским средством в политике Мантейфеля и Бисмарка — средством для вытеснения Австрии и из союза и из таможенного союза и конструирования новой Германской империи под гегемонией Пруссии. Экономически свободная торговля опиралась здесь только на интересы купеческого капитала, — в особенности это относится к заинтересованному в мировой торговле капиталу Ганзейских городов, — и на интересы сельских потребителей; что касается промышленности в собственном смысле, то железоделательное производство лишь с трудом удалось склонить к свободной торговле и то лишь ценою отмены рейнских таможенных пошлин, а южногерманская хлопчатобумажная промышленность осталась в непримиримой протекционистской оппозиции. Во Франции договоры наибольшего благоприятствования, заложившие основу системы свободной торговли во всей Европе, были заключены Наполеоном III помимо и против воли компактного протекционистского большинства парламента — большинства, состоявшего из промышленников и аграриев. Путь торговых договоров был избран правительством Второй империи только в силу необходимости, и Англия пошла по нему, чтобы обойти парламентскую оппозицию Франции и за спиной законодательного корпуса провести в порядке международного соглашения свободную торговлю. Первый основной договор между Францией и Англией был совершенно неожидан для общественного мнения Франции [325] . Старая система покровительственных пошлин Франции была уничтожена 32 императорскими декретами 1853–1862 гг., в 1863 г. все эти декреты после поверхностного рассмотрения были утверждены «законодательным путем». В Италии свободная торговля была реквизитом политики Кавура, который должен был опираться на Францию. Уже в 1870 г. под напором общественного мнения была проведена анкета, которая обнаружила, что фритрэдерская политика не имеет опоры в заинтересованных кругах. Наконец в России фритрэдерская тенденция 60-х годов была лишь введением к созданию товарного хозяйства и крупной промышленности на широкой основе: эта тенденция недаром сопровождалась уничтожением крепостного права и созданием железнодорожной сети [326] .
324
И не только в Англии. «Уже в 1859 г. по всей Германии рапространилась брошюра, — авторство ее приписывалось фирзенскому фабриканту Диргарду, — которая настоятельно советует Германии своевременно обеспечить себя восточно-азиатским рынком. Было только одно средство, чтобы в области торговой политики добиться чего-нибудь от Японии и вообще от восточноазиатских стран, это было вмешательство вооруженной силы. Построенный на сбереженные народные гроши германский флот был юношеской мечтой. Он давно был продан с аукциона Ганнибалом Фишером. Пруссия имела несколько кораблей, но она не располагала конечно импонирующей морской силой. Было однако решено снарядить эскадру, чтобы завязать в восточной Азии переговоры относительно торговых договоров. Руководство этой миссией, которая преследовала и научные цели, было поручено графу Эйленбургу, одному из самых способных и рассудительных прусских государственных деятелей. Граф Эйленбург, несмотря на самые тяжелые обстоятельства, выполнил свое поручение с большой ловкостью. От плана завязать в то же время договорные отношения с Гавайскими островами пришлось отказаться. В остальном цель экспедиции была достигнута. Хотя берлинская пресса тогда была лучше осведомлена обо всем и при каждом сообщении о встретившихся затруднениях заявляла, что давно уже можно было предвидеть, что все подобные расходы на морские демонстрации явятся лишь расточением средств плательщика налогов, тем не менее министерство новой эры не дает сбить себя с толку. Плоды этого успеха выпали на долю последующих деятелей». (W. Lots, Die Ideen der deut.schen Handelspolitik, стр. 80).
325
«Une negociation officielle fut ouverte (между французским и английским правительством после того как Мишель Шевалье и Рич. Кобден предприняли подготовительные шаги) au bout de реи de jours; elle fut conduite avec le plus grand mystere. Le 5 Janvier 1860 Napoleon III annonca ses intentions dans une lettre-programme adressee аи ministere d'Etat M. Fould. Cette declaration eclata comme un coup de foudre. Apres les incidents de l'annee qui venait de finir, on comptait qu'aucune modification du regime douanier ne serait tentee avant 1861. L'emotion fut generale. Neanmoins le traite fut signe le 23 Janvier». (Auguste Devers, «La politique commerciale de la France depuis I860»). («Schriften des Yereins fur Sozial politik», II, стр. 136).
326
Пересмотр в либеральном направлении русского таможенного тарифа 1857 и 1867 гг., повлекший за собой окончательное уничтожение бешеной протекционистской системы Канкрина, был дополнением ко всей системе реформ, вынужденных неудачей крымской войны, и их выражением. Но понижение таможенных пошлин соответствовало непосредственным интересам дворянского землевладения, так как дворяне в качестве потребителей иностранных товаров и производителей вывозимого за границу хлеба были заинтересованы в беспрепятственной торговле между Россией и Западной Европой. Недаром защитник сельскохозяйственных интересов «Вольное экономическое общество» констатировало следующее: «В продолжение истекших 60 лет, от 1822 г. до 1882 г., самая крупная отрасль производства в России, сельское хозяйство, четыре раза потерпела огромные потери, которые поставили ее в крайне критическое положение, и во всех четырех случаях непосредственной причиной были чрезмерно высокие таможенные пошлины. Напротив того, 32-летний период от 1845 г. до 1877 г., когда существовали умеренные пошлины, прошел без подобного рода бедствий, несмотря на три войны и внутреннюю гражданскую войну (имеется в виду польское восстание 1863 г. — Р. Л.), из коих каждая вызвала большее или меньшее напряжение финансовых сил государства» («Записка Императорского вольного экономического общества по вопросу о пересмотре Российского таможенного тарифа». СПБ 1890 г., стр. 148). Насколько мало защитники свободной торговли или по крайней мере умеренных таможенных пошлин могут быть рассматриваемы в России вплоть до последнего времени как представители интересов промышленного капитала, показывает тот факт, что научная опора этого фритрэдерского движения — так называемое «Вольное экономическое общество» еще в 90-х годах выступало против охранительных пошлин как против средства «искусственного насаждения» капиталистической; промышленности в России, и в духе реакционных народников провозгласило, капитализм рассадником современного пролетариата, «тех масс непригодных к военной службе, неимущих и бездомных людей, которым нечего терять и которые издавна не пользуются хорошей репутацией…» (I. с., стр. 171). Ср. также К. Ладыженский. История российского таможенного тарифа, СПБ 1886 г. стр. 239–258.
Так свободная торговля как международная система могла остаться только эпизодом в истории капиталистического накопления. Уже по этой причине неправильно объяснять начавшийся в конце 70-х годов, всеобщий поворот к охранительным пошлинам исключительно только как средство защиты против английской свободной торговли [327] .
Против этого объяснения говорят следующие факты. В Германии, во Франции и в Италии руководящая роль при возвращении на путь покровительственной системы выпала на долю аграрных интересов, которые были направлены не против конкуренции Англии, а против конкуренции Соединенных штатов; защита нарождающейся туземной промышленности в России была в гораздо большей степени направлена против Германии, чем против Англии; в Италии эта защита имела в виду не столько Англию, сколько Францию. Всеобщая длительная депрессия на мировом рынке, которая тянулась со времени кризиса 70-х годов и которая подготовила настроение в пользу покровительственной системы, тоже мало была связана с монополией Англии. Общая причина изменения фронта в области таможенной политики была гораздо глубже; точка зрения товарного обмена, из которой вытекала фритрэдерская иллюзия гармонии интересов на мировом рынке, была оставлена лишь только крупнопромышленный капитал важнейших стран европейского континента укрепился настолько, чтобы подумать об условиях своего накопления. Но в противовес взаимности интересов капиталистических стран теперь на передний план выступил их антагонизм и конкуренция в борьбе за некапиталистическую среду.
327
Фр. Энгельс тоже разделял этот взгляд. В своем письме к Николаю-ону от 18 июня 1892 г. он пишет: «Английские, ослепленные отечественными интересами, писатели никак не могут взять в толк, почему подаваемый Англией пример свободы торговли так упорно отвергается повсюду и вытесняется принципом покровительственных пошлин. Конечно они просто не осмеливаются видеть, что эта — ныне почти всеобщая — покровительственная система есть просто более или менее разумное (а в некоторых случаях даже безусловно глупое) средство самозащиты против этой самой английской свободы торговли, которая довела английскую торговую монополию до ее наибольшей высоты. (Глупым например это средство является в случае Германии, которая стала великопромышленной страной при свободе торговли и где таможенное покровительство распространено теперь на земледельческие продукты и сырые материалы, что увеличивает издержки промышленного производства!). Я не смотрю на это всеобщее обращение к покровительственной системе как на простую случайность, но как на реакцию против невыносимой промышленной монополии Англии. Форма этой реакции, как я уже сказал, может быть неудачной, неподходящей и даже хуже, но историческая необходимость такой реакции кажется мне вполне ясной и очевидной» («Письма» и т. д., стр. 71).
Когда началась эра свободной торговли, восточная Азия была только что открыта для торговли китайскими войнами, в Египте европейский капитал делал лишь первые шаги. Вместе с усилением покровительственной системы в 80-х годах начинается политика экспансии, которая развивается с все возрастающей энергией: оккупация Египта Англией, германские колониальные завоевания в Африке, французская оккупация Туниса и тонкинская экспедиция, проникновение Италии на Ассаб и Массау, абиссинская война и образование Эритреи и английские завоевания в Южной Африке — все это факты, которые на протяжении 80-х годов тянулись непрерывной цепью один за другим. Конфликт между Италией и Францией из-за сферы интересов в Тунисе был характерным прологом к последовавшей семь лет спустя франко-итальянской таможенной войне, которая завершила фритрэдерскую гармонию интересов в Европе поразительным эпилогом. Монополизация некапиталистических районов, необходима для экспансии капитала, внутри старых капиталистических государств и вне их пределов — в заокеанских странах — стала лозунгом капитала, в то время как свободная торговля — политика «открытых дверей» — стала специфической формой беззащитности некапиталистических стран против международного капитала и специфической формой равновесия этого конкурирующего капитала; свободная торговля превратилась в предварительную стадию частичной или полной оккупации некапиталистических стран как колоний или сфер интересов. И если одна только Англия до настоящего времени осталась верна свободной торговле, то это зависит прежде всего от того, что она, как самое старое колониальное государство, владеющее колоссальными некапиталистическими областями, с самого начала нашла операционную базу, которая до последнего времени сулила накоплению английского капитала почти неограниченные перспективы и которая действительно поставила Англию вне конкуренции по отношению к прочим капиталистическим странам. Отсюда стремление всякой капиталистической страны изолировать себя от остальных охранительными пошлинами. Это стремление имеет место, несмотря на то, что капиталистические страны все в большей мере становятся друг для друга покупателями товаров и при возобновлении вещественных условий воспроизводства находятся во взаимной непрерывно растущей зависимости; стремление к таможенным перегородкам проявляется, несмотря на то, что покровительственные пошлины с точки зрения технического развития производительных сил стали в настоящее время совершенно излишними и что они ведут даже к искусственному консервированию устарелых способов производства. Внутреннее противоречие международной протекционистской политики подобно полному противоречий характеру системы международных займов является лишь отражением исторического противоречия, при котором интересы накопления, т. е. реализации и капитализации прибавочной стоимости, — интересы экспансии — приходят к точке зрения товарного обмена.