Наледь
Шрифт:
Яромир счел за лучшее немедленно убраться восвояси, пока Ермолаев-Белецкий не передумал:
— Тогда, Дмитрий Федорович, буду ожидать вас у муниципальной оранжереи ровно в девять часов вечера. За сим позвольте откланяться, — и в самом деле склонил голову.
Из настроений, высказанных Ермолаевым-Белецким, господин сторож ничего не понял. Особенно, за что вдруг почтмейстер, в чьих привычках не наблюдалось разбрасывание сильными чувствами, столь стремительно его возненавидел. Но главное было достигнуто — Митенька согласился и, если неожиданного
Черная гранитная арка вставала в свете набухающей злобой луны, как не ведающий жалости пограничный страж на входе в ирреальный, полный жутких воплощений мир беспомощных человеческих снов. Всю дорогу, пока ковыляли среди мерцавших зеркальной пылью сугробов, Ермолаев-Белецкий молчал. И лишь достигнув зияющего мертвого провала арки, почтмейстер впервые заговорил. Впрочем, не с господином сторожем, а скорее с гранитом и его подругой луной, с гнойной свирепостью низко нависшей над их головами.
— «Кирпичный завод», — прочитал он надпись и спросил: — Вот так просто?
Гранитная арка и лунный лик остались безмолвно равнодушными. Кажется, Митеньку это несколько обескуражило.
— Так просто, — ответил вместо них Яромир, хотя его и не спрашивали. — Здесь все просто. Все. Кроме смерти.
— Неудивительно, — буркнул в усы почтмейстер, таким образом как бы давая понять Яромиру, что еще помнит о его существовании. Лед не был сломан, но в его толще явно возникла некая трещина.
Если бы только Яромир мог знать причину! Вдвоем, плечом к плечу, вступили они на заводской двор. Не нарочно, а так вышло — словно бы парящая в ночном безжизненном воздухе строгая гранитная арка, разрезающая пространство небес подобно занесенному ятагану, заставила их держаться тепла друг друга.
В подсобке было светло и как-то по-обывательски уютно, Царь Обезьян дрых безмятежно на кровати, из-под которой высовывался толстый, в человечью руку, рыжий тигриный хвост, чуть вздрагивавший пушистым с кисточкой кончиком. На неубранном полу рассыпаны были во множестве смятые конфетные фантики, валялась пара дочиста обглоданных костей и зачем-то привязанный за веревку игрушечный зеленый заяц с пестрым, в горошек бантом. «Не иначе как Хануман смастерил кошачьему сыну на потеху», — подумалось со смешком Яромиру, немедленно игривое воображение нарисовало ему чудную картину, как огромная полосатая тигра подпрыгивает за дразнилкой, урча от удовольствия.
— Вставайте, Царь, вас ждут великие дела! — крикнул господин сторож из озорства Хануману прямо в ухо и быстро отскочил в сторону, зная его коварный нрав. — Точнее, перемены, — несколько поскучнев лицом, добавил он.
Царь Обезьян тотчас взвился над подушками, будто и не спал ни секундочки, а только притворялся нарочно. Одновременно под кроватью вспыхнули два любопытных желтых глаза, а хвост, напротив, втянулся внутрь.
— Стесняется, — прокомментировал поведение тигры Хануман. — Поскольку ты явился не один, с тобой пришел наш новый властелин. — Царь Обезьян глумливо поклонился в сторону почтмейстера. Но тут же капризно обратился к господину заводскому сторожу: — Молоко принес?
— Принес. Опять козье. — И Яромир, заметив недовольное выражение обезьянего лица, задал давно интересовавший его вопрос, до которого за все время его пребывания в должности дело отчего-то так и не дошло: — На кой тебе сдался этот «пармалат»? Гадость порошковая и больше ничего.
— Нравится, — коротко бросил ему Хануман и состроил невообразимую гримасу, это уже в адрес Ермолаева-Белецкого.
— Что нравится? — с некоторой долей насмешки попросил уточнения Яромир.
— Название нравится. — Хануман, подпрыгнув на перине, сделал двойное сальто в воздухе. — Кто суть свою словесностью питает, тот страсть мою изрядно понимает. — И заговорщицки подмигнул почтмейстеру.
Митенька на удивление нисколько не обиделся, напротив, вежливо ответил:
— Да, понимаю. И думаю, мы с вами найдем общий язык.
Не откладывая дела в долгий ящик, Яромир приступил к показу своих бывших владений, попутно и ненавязчиво давая Ермолаеву-Белецкому нужные инструкции:
— Подметать бы хорошо — ладно, дважды в неделю. Охламоны мои, знай только мусорят, а за собой убрать ни-ни! Тигру кормить не надо, то Хануманова забота. Да и Царю доставляйте исключительно молоко, или лакомства какие, последнее — по состоянию душевного приятельства. Я понимаю, Дмитрий Федорович, у вас своя работа. Но хотя бы через день, хотя бы на часок. И еще…
К этому моменту все четверо вышли на двор. Впереди почтмейстер с суетящимся подле Яромиром, позади Хануман, а уж за ним урчащий тигр, которого непоседливый Царь Обезьян ни на минуту не переставал дразнить зеленым зайцем на веревке. Однако полосатику это вроде было приятно.
— Так вот, Дмитрий Федорович. Не могли бы вы изредка заходить в помещение цеха? Не бойтесь, сейчас там все мертво. Но немного времени постоять внутри не помешает.
— Для какой цели, позвольте осведомиться? — хмуро вопросил Ермолаев-Белецкий.
— Не знаю, — честно признался ему Яромир. — Но есть у меня подозрение, основанное на голой и не объяснимой разумно интуиции. Что именно ваше присутствие может замедлить наступление хаоса и пресловутый ноль станет пожирать город не так быстро. А любой выигрыш во времени для нас бесценен.
— О-о! — протянул недобро Митенька. И добавил нечто, не совсем понятное господину сторожу: — Вы хотите, чтобы я подобно Иисусу Навину сказал: «Стой солнце над Иерихоном, а луна над долиной Аиаланской!» Что же, согласен. Если уж отважился на замещение, на это и подавно.
— Тогда примите! — Яромир проворно полез за пазуху, извлек оттуда «лукавую грамоту», все еще прикрепленную к гарусной перевязи. — Может, сгодится на что. Она почти нежива. Но какой-то звук пока дает. Хотя и не в силах вернуть порядок.