Наледь
Шрифт:
– Ладно глупости-то говорить, - Михаил старался держаться степенно, хотя выпитая водка нет-нет да и растягивала губы его в широкой беспричинной улыбке.
– А что! Либо неправду говорю?
– подзадоривал его отец.
– Нешто плохая девка? Или не нравится?
– Да при чем тут она? Нравится, не нравится!.. Ты бы лучше о деле поговорил, - пытался Михаил отвести отца от этой темы.
– Про дело и говорю. Вон какие хоромы отстроил, а толку-то что.
– Шел бы на стройку работать, вот
– Эка невидаль твоя стройка! А мне и сторожем на вокзале неплохо. День отстоял - трое суток свободный. Хочу рыбу ловлю, хочу на охоту в тайгу иду. И мясо и рыба не переводятся. А много ли я там на стройке заработаю?
– Не в рыбе суть, - не сдавался Михаил.
Воронов вяло ел, рассеянно слушал Забродиных и чувствовал, как тяжелеют его веки и невольно щурятся глаза. Всю ночь он не спал; корабль в Приморск пришел поздно, в гостиницах мест не было, и он до самого утра бродил по вокзалу.
– Вам поспать с дороги-то нужно, а мы вас, простите, болтовней донимаем.
– Иван Спиридонович заметил наконец сонное состояние Воронова. Проходите в Михайлину комнату и располагайтесь без церемоний.
От койки Воронов отказался; он с трудом снял запыленные сапоги и сладко растянулся во всю длину на кушетке, прикрыв полотенцем лицо. В нахлынувшей дремотной волне ему показалось, что накренилась под ним кушетка и поплыла в размеренной корабельной качке.
Проснулся он от звонкого окрика:
– Есть кто-либо живой в этом доме?
В первое мгновение Воронов подумал, что он и не спал вовсе; но, сдернув с лица полотенце, заметил, что в комнате было сумеречно. За перегородкой кто-то ходил.
– Кто там?
– хрипло спросил Воронов, еще толком не понимая, где он сам находится.
В комнату просунулась маленькая рука и решительно отдернула пеструю штору. Потом показалось девичье лицо.
– Простите, - Воронов быстро встал и никак не мог сообразить, где он видел эту, казалось, такую знакомую девушку с серыми глазами.
– Извините за беспокойство, товарищ инженер. Вы что же, за хозяев остались?
В вопросе сквозила явная ирония.
– Одну минутку, - Воронов стал обуваться и вдруг вспомнил, что это же Катя и пришла она, должно быть, к Михаилу.
– Как почивали на новом месте?
– звучал ее насмешливый голос из соседней комнаты.
Воронов наконец вышел и столкнулся с ней лицом к лицу; она стояла возле шторы в синем нараспашку пальто, с открытой белой шеей, тоненькая, стройная, игриво поводила плечами и дерзко смотрела ему в глаза. Воронов смутился от этого открытого вызывающего взгляда, невольно посмотрел вниз и увидел черные туфельки, сухие статные лодыжки, сильные икры... и еще больше смутился.
– Что же мы стоим? Может, вы проводите меня? Дорога дальняя, время к ночи идет... А я все-таки
– Катя говорила с легкой улыбкой недоумения.
– Я бы с удовольствием. Но видите, какая история - кроме меня, никого нет в доме. И ни ключей, ни замков...
– Не беспокойтесь. Во дворе старик сети вяжет.
"Значит, она знала, что Михаила нет, - подумал Воронов.
– Зачем же она вошла? Странная девица! И удобно ли мне провожать ее? У всех на глазах... но и отказаться нельзя".
– Сейчас!
– Воронов снял со стены плащ, перекинул на руку.
– Пошли!
С крыльца Катя помахала Ивану Спиридоновичу:
– Дядь Иван! Мише - приветик.
Забродин встал с чурбака, бросил сеть и долго смотрел им вслед, прикрываясь ладонью от закатного солнца. Воронов, не оглядываясь, чувствовал на себе этот пристальный взгляд и шел с таким ощущением, будто его раздели до пояса и льют ему на спину холодную воду.
От Нахаловки на стройку шла извилистая каменистая дорога в ухабах и рытвинах. Но Катя свернула на тропинку в сторону моря.
– Куда же вы?
– спросил Воронов.
– Я в город по дороге не хожу: пыльно, а я, видите - в новых туфлях. Она внезапно рассмеялась.
– У вас такой вид, будто вы босиком остались. Пойдемте! Здесь не колется.
– Она протянула руку.
Воронов взял ее и крепко пожал:
– Пойдемте!
Тропинка нырнула в густые заросли лещины. Воронов шел впереди, отводя от лица мягкие податливые ветки с молодыми липкими листочками. Пахло нежным с горчинкой запахом распустившихся листьев и парным сыроватым духом раздобревшей весенней земли.
– Вы, должно быть, Михаила искали?
– спросил Воронов, стараясь этим разговором смутить свою не в меру смелую спутницу.
– Нет.
– Гм. Хороший он парень.
– Жидковат.
Воронов засмеялся и все с большим любопытством смотрел на Катю.
– Это не беда. Возмужает.
– Не в том смысле. Характером жидок. Клонится, как березка на ветру... То к Лукашину, то к Синельникову. А может быть, и к вам потянется, если вы окажетесь достаточно устойчивым. Если сами не погнетесь.
– Ого! Что же здесь, погода бурная?
– Всякое бывает.
– Вы говорите так, словно в управлении работаете.
– А я там и работала... старшим нормировщиком.
– А теперь?
– У Михаила сварщицей.
– Отчего же в прорабстве оказались?
– Видите ли, рука у меня слишком тяжелая. Носила я наряды на подпись к главному. И однажды ему захотелось поцеловаться. Ну я и отпечатала ему поцелуи из пяти пальцев на щеке. Пришлось переучиваться на сварщицу.
Они вышли на прибрежный откос, спустились к морю и пошли неторопко по галечной отмели вдоль самого приплеска.