Наложницы ненависти
Шрифт:
В дверях появились очередные гости: ЧЕТЫРЕХРУКИЙ здоровяк и жилистый, покрытый татуировками коротышка в кожаных штанах, жилетке и красной бандане. Несмотря на крайне неуверенную походку, они умудрялись поддерживать между собой третьего, плотного холеного брюнета в элегантном костюме.
«Не поддерживать, — машинально поправил себя Пьянтриковский, — а тащить».
Передвигаться самостоятельно брюнет был явно неспособен. Замыкал шествие еще один черноволосый: тощий, как спица, мужчина в расстегнутой почти до пояса рубашке. Его заплетающаяся
— Я устал, — пожаловался коротышка.
— Цыц! — прохрипел четырехрукий. — Мы пришли.
С их появлением, помимо коньяка, запахло виски, текилой и водкой.
— А почему здесь челы? — проныл обладатель красной банданы. — Птиций, зачем здесь челы?
— Откуда я знаю? — пробубнил толстяк. — Экскурсия у них.
— А они нас не видят? — поинтересовался коротышка.
— Ни черта они не видят, — буркнул брюнет в расстегнутой рубашке. — Инга морок навела.
— А почему они на нас смотрят?
— Они на «Вспышку страсти» смотрят.
— Зачем?
— Нравится.
— А почему они молчат?
— И ты заткнись. — Брюнет вытащил из кармана брюк банку пепси-колы и попытался вскрыть крышку. Неудачно.
— Так, картину нашли, — провозгласил толстяк. — Теперь будите поэта!
Четырехрукий и коротышка закрепили свою ношу в вертикальном положении и потрепали по щекам:
— Захар! Захар, мы в музее!
Голова поэта мерно покачивалась от одного приятеля к другому, но и только. Просыпаться Треми не желал. Брюнет боролся с банкой, толстяк с сомнением взирал на его вихляющуюся фигуру.
На обалдевших уголовников никто из пришельцев не обращал никакого внимания.
— Какого… вашу… здесь происходит? — первым пришел в себя Автандил. — Вы кто такие?.. И какого … здесь потеряли? Жить надоело?
Все остальные господа резко выдохнули, а кто-то даже нервно хихикнул: гневная, хорошо понятная речь вернула им способность соображать. Все хорошо, все продолжается, это не полиция, это какие-то хулиганы, которым крупно не повезло. А то, что у одного их них ЧЕТЫРЕ руки, так это фокус такой. Хе-хе-хе…
Тем более что… Воздух в зале на мгновение подернулся странной рябью и тут же снова стал прозрачным. Пьянтриковский снова посмотрел на подозрительного здоровяка и убедился, что у того ДВЕ руки. Две! Уф… У страха глаза действительно велики.
— Что, спрашивается, наши телохранители делают на улице? — пробормотал Автандил. — Поубиваю скотов!
— А вы чего заткнулись, кретины? — прикрикнул другой бандит на пришельцев. — Ну-ка колитесь, кто такие?
Нежданные гости переводили ошарашенные взгляды с одного уголовника на другого так, словно только что заметили их.
— Чего молчите?
— Инга! — завопил толстяк. — Инга!!
В дверях зала появилась тоненькая рыжая девушка, которую обнимал за плечи короткостриженый парень.
— Ну, чего тебе?
— Инга, ты же сказала, что навела морок!
—
— Они нас видят!! — Толстяк трагически обвел рукой бандитов. — Эти уроды нас видят! Что ты наделала?
— Ты кого уродом назвал, пузо?!
— Опс! — Рыжая слегка покраснела. — Я… я, если честно, навела морок на тот зал, где должна была висеть картина… я…
— Но мы же оттуда ушли! — Толстяк проигнорировал оскорбление кого-то из бандитов, все его внимание было сосредоточено на Инге.
Девушка растерянно оглядела уголовников, Пьянтриковского, картину на треножнике и наконец остановила беспомощный взгляд на своем кавалере.
— А надо было предупреждать! — взял слово короткостриженый. — Взяли моду шляться по всему музею! Что, Инга должна за каждым из вас бегать? У нее своих дел полно!
— Вы о чем базарите, лохи?
— Да заткнись ты!
— Знаем мы ваши дела!
— Не надо было тискаться по углам!
— Я девушку в музей привел!
— Между прочим, впервые в жизни, — быстро вставила Инга.
— Мы смотрели картинки!!
— Да я вас перестреляю к ядрене-фене!
Давид Давидович вытирал быстро потеющий лоб то одной, то другой рукой:
— Господа, пусть кто-нибудь позвонит телохранителям! Пора заканчивать этот балаган!
— О-о! «Вспышка стр-р… асти»!
Все резко замолчали. В наступившей тишине очнувшийся Захар оттолкнул Мубу и подошел к треножнику.
— Великая кар-рт… ина.
Он покачнулся, схватился рукой за треножник и отыскал глазами Ингу:
— Дор-рог… ая, для тебя:
Как поднимающийся с озера туман, Печально тает в небе бесконечном, Я растворяюсь в восхищенье к вам, К глазам, таким изысканно прелестным…— Что они там делают? — спросил Крутополк. Гореслав, отправленный посмотреть, что происходит в зале, задумчиво почесал подбородок:
— Кровосос читает Рыжей стихи.
— А челы?
— Слушают.
Крутополк покосился на хмыкнувшего Велемира и решил:
— Подождем.
В отличие от пьяной компании люды не забыли включить наводящие морок артефакты и теперь, не видимые никому, спокойно разместились в соседнем зале.
Несколько позже, во время предварительного следствия, и даже на суде, и даже еще позже, на каторге, Давид Давидович не уставал повторять, что пьяный поэт специально отвлекал внимание бандитов, дабы дать возможность своим дружкам подготовить захват. Возможно, остальные уголовники придерживались такой же точки зрения и, если это действительно так, совершенно напрасно: Захар прочел свой стих искренне, от души. И на пол упал, едва закончив поэму, тоже от души, а не спасаясь от пуль, как думали бандиты. Треми не был в состоянии спасаться иди спасать, он вообще был не в состоянии.