Нам не страшен Хуливуд
Шрифт:
– Это были ваши знакомые?
– Ну конечно же! Лаббок и Джексон. Я их знаю по работе над сериалом. Понимаете, что я имею в виду? Восемь недель они сидели у нас на жалованье. Профессиональные консультации. Они мне это напомнили, да только я и сам это знал. Насчет восьми недель не знал, а про консультации знал. Мы с ними работали вне павильона. На улицах. Днем и ночью. Не раз пили пиво. Я думал, они мои кореша. Лаббок и Джексон. Вы с ними знакомы?
– А что, у меня есть причина для знакомства с ними?
– Нет, конечно же. Это я сдуру брякнул. С какой стати вам знать людей вроде Лаббока
– Я знаю всех, кого мне хочется знать. Всех, знать кого у меня есть причина. Так что и с этими детективами мне придется познакомиться. Лаббок и Джексон, вы говорите, И они насели на вас всерьез и…
– Сперва насели. Они подошли к обезглавленному телу, сняли с него одеяло, которым укрыл его хозяин кофейни, и посмотрели на меня так, словно я эту женщину обезглавил. А тут подъехал инспектор в форме. Они поговорили. Все полицейские собрались в кружок и о чем-то поговорили. И вернулись ко мне – сама любезность. Сказали мне, что никакой это не труп, а всего лишь манекен. Сказали, чтобы я отправлялся домой и выкинул всю эту историю из головы. Я ушам своим не верил. Поезжайте, говорят, домой и обо всем забудьте. Они составят отчет. Они произведут зачистку. Именно так они и выразились. Мне не о чем беспокоиться… Господи!
– А в чем дело?
– Я же не могу забыть об этом. Я не могу забыть о том, как обнаженное тело вываливается из багажника. Ее голые ноги торчали из-под одеяла. Вернувшись домой, я блеванул в клозете.
– Ну, это от выпитого. А что касается остального, это действительно был манекен. Из фильма ужасов. Разве не так вам объяснили полицейские?
– Именно так. И мне не о чем беспокоиться. Они произведут зачистку.
– Что ж, значит, так оно и будет, – сказал Кейп. – А сейчас ложитесь в постель и постарайтесь хорошенько выспаться.
Тиллмэн прокашлялся. Кейп пока не вешал трубку. В конце концов он спросил:
– Еще что-нибудь?
– Женщина, с которой я был. Шила Эндс… Она мне звонила.
– Она благополучно добралась до дому?
– Да, с этим не было никаких проблем. Я отослал ее, потому что решил избавить от неприятностей. А она решила, будто я отослал ее, чтобы она не сообщила полиции о том, чем мы занимались прямо перед аварией.
– Когда вы убили водителя колымаги, потому что одной рукой лезли ей между ног? Не будем заниматься самообманом, Эммет. Чего она требует?
– Помощи в своей артистической карьере. Серьезной помощи.
– И что вы ей ответили?
– Я объяснил ей, что это был манекен.
– И что она ответила?
– Сказала, что ей это надо продумать и, не исключено, посоветоваться с умными людьми.
– Выкиньте ее из головы. Мы это уладим. Ну, а теперь-то вы мне выложили уже все?
Тиллмэну когда-то сказали, что секрет успеха Кейпа заключается в том, что тот умеет читать чужие мысли. И делает он это, улавливая модуляции в голосе собеседника и правильно оценивая паузы в разговоре. Вот и сейчас он подумал о том, не догадался ли Кейп о некоем пропуске в рассказе актера. А Тиллмэн ведь ни слова не сказал ему об этом поганом шакале, об этой ночной недотыкомке, о Свистуне. Ему не хотелось рассказывать о том, что он сдал бабешку на руки частному сыщику. Иначе Кейп поймет, что Тиллмэн еще глупее, чем кажется с виду.
– Это все.
– Тогда дайте мне адрес и телефон этой Эндс, а сами идите наконец спать.
Глава седьмая
Дом Тиллмэна стоял на Вудро-Вильсон-драйв, в местности, смахивающей на сельскую. Одна из уловок, к которым прибегают выходцы из захолустных городков и с жалких ферм, ненавидящие большой город, но бессильные проститься с ним, потому что он приковывает их к себе золотыми цепями. Так что подобные кварталы и впрямь смахивали на захолустные городки. Однако жизнь в таком «городке» стоила бешеных денег.
Здешние богачи выкладывали по полмиллиона за точную копию деревенского дома, который сам по себе стоил всего шестьдесят тысяч. Сверхбогачи жили в стилизации под старину, что стоило еще дороже.
Дом, принадлежащий теперь Тиллмэну, построили шестьдесят лет назад для звезды немого кино. Его перестраивали и укрупняли с тех пор множество раз, и только резные карнизы и замечательно красивые медные водостоки остались сейчас на память о той изящной вилле в средиземноморском стиле, которой этот дом некогда являлся. Хотя со всеми своими пристройками и надстройками дом этот был не больше гаража в особняке у Кейпа.
Три подсвеченные из мрака указателя при въезде на частную дорогу, обрамленную с обеих сторон цветочными газонами, гласили:
ОСТОРОЖНО. СТРЕЛЯЮТ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.
Чугунные ворота распахнулись перед Уистлером, подведшим свой «шевроле» к ним вплотную. По траве газона здесь и там поблескивали наземные фонарики. Дождь, строго говоря, уже кончился, переродившись в густой туман. Вот-вот должно было выглянуть солнышко.
Тиллмэн, в легких белых брюках, в сандалиях на босу ногу и рубашке с открытым воротом, шел по дорожке с такой непринужденностью, как будто стоял час вечерних коктейлей. В руке у него был высокий бокал. Уистлер остановил машину.
– Ворота у вас на электроприводе, а что делать, если вырубится электричество? – спросил Свистун, протягивая через открытое окошко руку для рукопожатия. Тиллмэн решил воздержаться от подобных любезностей.
– Тогда вручную, – ответил он.
– А у вас есть прислуга для подобных дел?
– Руки у меня не переломаны, поэтому сам справляюсь.
Тиллмэн говорил равнодушно и старался смотреть в одну точку – в аккурат между глазами Уистлера.
"Актерские фокусы. Держись с предельной надменностью, авось, поверят, – подумал Свистун. – Я не нравлюсь Тиллмэну, и он вовсе не собирается превратить нашу встречу в дружескую посиделку".
– У одного моего друга были ворота на электроприводе, – сказал Свистун. – А к нему приехал приятель похвастаться новеньким «роллс-ройсом» белого цвета, ценой в сто двадцать тысяч баксов. А чертовы ворота забарахлили. Вверх решетка, вниз решетка, вверх решетка, вниз решетка, а внизу «роллс-ройс». Ремонт обошелся в двадцать две тысячи долларов.
– Мне знакомо это ощущение, – ответил Тиллмэн. – Дело не в цене, дело в чувстве собственного достоинства. Я не могу дать мальчишке на автостоянке четвертак – это непременно должен быть доллар.