Нам с тобой нельзя
Шрифт:
Любой на его месте сорвался бы, и я точно не исключение. Уже бы всадил пулю, и это без прикрас, но это я. Тот, кто не умеет сдерживать ненужные эмоции, не умеет выражать те, что важны и необходимы в данный конкретный момент.
А все почему? Потому что жизнь моя была всегда как гонка с высунутым языком. Сублимировать все пытался, не впитывая в себя эту жизнь. Разменивался на мелочи, на что-то абсолютно неважное и ненужное, зло держал на всех вокруг за то, что не случилось у меня так, как хотел, а потом и озверел окончательно, потерял человеческий облик. Очень
Если бы знать, где упадешь. Если бы можно было все вернуть, я бы много чего изменил, поменял, не совершил или исправил содеянное. Но как время нельзя вернуть, так и отнятые жизни нельзя воскресить. Ты можешь сколько угодно пытаться делать искусственное дыхание мертвецу, но все сводится к одному. Он мертв. И это моя конечная, где я точно буду отвечать за все свои грехи вне зависимости от того, чем на тот момент я оперировал.
—Я доверил тебе самое дорогое что у меня есть! Что ты сделал?! — Рашидов похрамывая двигается ко мне, а затем со всего размаху заезжает по челюсти, практически сбивая меня с ног.
Я отлетаю в сторону, но поднимаюсь, не смотрю на Темного, потому что не вынесу этот груз. Я себя возненавижу окончательно, прочитав в них и без того осязаемую истину. Мой косяк, провал и бок, я виноват, мою глотку рвет на части, а ненависть к самому себе достигает апогея. В глазах мутнеет.
—Мы ищем ее, — сплевываю кровь на землю.
—Я убью тебя, если с ее головы хоть волос упадет, помяни мое слово, Макарский, — хватает меня за шкирку. Люди Темного стоят и наблюдают. Никто не решается вмешиваться, когда «папа» решает вопросы. Я мог бы дать отпор, но вместо этого терпеливо принимаю свое наказание.
—Я уехал на гребанный месяц! Всего месяц, и за это время вы все проебались, вот что! Как я могу доверять теперь хоть кому-то? Я буду спрашивать со всех, мать вашу! — от этой фразы горячо любимая жена Арслана подбегает к нему, но одно лишь взгляда хватает, чтобы охрана молча подхватила ее за руки и повела в дом.
—Арслан, сохрани здравый смысл, нам нужен он, чтобы спасти дочь. Твою единственную дочь, Рашидов! — Надя кричит сорвавшимся голосом, обхватывая шею рукой.
Как мать ее можно понять, и даже на минутку не хочется представлять ее состояние, мне хватает и моего.
Я захлебнусь в собственной крови, если со Светой что-то случится. Надя на мгновение прищуривается, а затем отворачивается, являя убитый горем профиль.
Это гребанный ад, чертов ад, в котором я горю в подвешенном вниз головой состоянии. Я чувствую эти раны, агонизирующие от каждого вздоха.
Атмосфера накаляется до предела, но я не двигаюсь, всматриваясь в Надю, которая уже беззвучно плачет и размазывает слезы по бледным щекам, обескровленным. Она оборачивается, все еще двигаясь к дому. Ее глаза прожигают во мне дыру. Женщина все хватается за обвивающие ее руки и беззвучно что-то шепчет.
Это всегда больно: смотреть на ее страдания, понимать, что ты в очередной раз становишься причиной лавины отчаяния, что обрушивается на маленькую девочку. Для меня она навсегда останется таковой. Сколько бы лет ни прошло.
Рашидов тянет меня на себя, когда я спрашиваю:
—Ты думаешь, я сам себя не урою, если с ней что-то случится?
—Вот только кому легче станет от этого, а? — крик Арслана глушит. Никому не станет легче.
Мор всех созывает в доме, бегло раскладывает все по полкам в то время, как упертая Надя сидит в обнимку с Аишей в самом углу на кресле и внимает каждому слову, что так или иначе связано с дочерью. Племянница Арслана без конца во всем винит себя, только в реальности за последствия должен отвечать я.
Ход дела прост: подняли на уши всех, даже тех, с кем были натянутые отношения. Подключают связи, бывших друзей, друзей друзей, и даже незнакомцев.
Темный раздает указания и спустя долгих три часа, когда Надю и Аишу практически силой уводят в спальню, сдабривая успокоительными, а люди расходятся для выполнения определенных задач, в огромном зале за бокалом виски остаемся мы с Арсланом наедине.
—Я знал, что все эти кончится, — насупившись мужчина наливает в стакан коньяк. Он бесконечно смотрит в телефон.
—Ты о чем?
—Я о тебе и Свете. Только слепой не заметил бы. А проверку мою ты не прошел...—Рашидов откидывается на кресле после нескольких жадных глотков пойла и смотрится на меня подозрительно нейтрально.
—Какую?
Мои мозги плавно превращаются в кисель. Это хреново.
—Когда я о женитьбе заливал. Тебя выдали эмоции, — мужчина складывает руки замком, продолжая меня изучать.
—Переговорщик из меня так себе. Но ты тоже хорош, нашел чем проверять.
—Это моя дочь, я должен быть уверен в ее спутнике жизни, но сейчас ты проебался, Макарский.
Между нами повисает молчание, которое впору рубать топором. Внимательный взгляд теперь уже вряд ли друга проходится по мне сканером, выискивая малейшие детали.
Мужчина упирает указательные пальцы в подбородок.
—Если ты думаешь, что я в восторге, то нет. Ничуть. Но смотришь ты на нее так, как мне бы хотелось, чтобы муж моей дочери смотрел на нее. И в тебе я отдаленно вижу себя, только более безбашеную версию. Однако ты должен сделать максимум для того, чтобы Света никаким боком не касалась твоей теневой жизни. И научись не рубить с плеча. Ты ведь понимаешь, почему с нами это проихсодит?
—Ты бы поступил ровно так же.
—Почему я не трогаю жен и детей, Мак?
—Потому что тронули твоих родственников.
—Всех разом, и я прочувствовал это на своей шкуре в десятикратком размере. Вот почему я даже врагу не пожелал бы этого ада. Так что...учись. С другой стороны лучше, что на своих ошибках учишься. Чужие шишки, очевидно же, что не болят, — Рашидов прикрывает веки и тяжело выдыхает.
—За это тебя уважают.
Темный хмурится и кивает.
—Ты не знал, что она будет в машине? Вернее, не проверял и не думал? — он распахивает глаза и впивается в меня внимательным и колким взглядом.