Нам с тобой нельзя
Шрифт:
Рука сжимает трубку, слышится треск стекла, и я с силой откидываю от себя телефон. Тонкая сеточка проходится по экрану, как и в моей душе сейчас все разламывается на миллион кусков.
Свет, это все не то, не то, мать вашу! Бью кулаком по стенке, разбивая костяшки в кровь, но боли нет, она инертна. Пар валит из ушей.
—Найди эту суку, немедленно, — тыкаю в экран и раздаю ЦУ своему помощнику, с одной единственной мыслью, чтобы не поздно.
Чтобы не опоздать. Никогда не молился, а сейчас я впервые в жизни прошу не за себя, а за нее. Как в последний раз проговариваю «хоть бы просто сглупила, сама
—Скинь координаты своим людям, Агафонов, и мне чертовски плевать, почему твои люди проебали ее! Если хоть волос упадет, я буду спрашивать с тебя, каким бы ты охрененным спецом ни был, это твой бок!
—Я уже сообщил своим, ехать нет нужды, перехватят.
—Нет уж, я сам поеду, а перехватят ли они, это большой вопрос.
Хватаю кобуру со стола и кидаю напоследок:
—Молись, чтобы все закончилось благополучно.
Мы выдвигаемся в сторону пункта назначения, но находимся слишком далеко, чтобы приехать быстро. Нервы накалены до предела, снова и снова набирая номер Светы, я понимаю, что бьюсь головой о стенку. Ноль.
—Босс, девку привезли, — Кент не решается со мной говорить, ведь плохому гонцу отрубают голову, но эти слова приходится выдавливать из себя сидя на заднем сидении. Он видел меня в худшем состоянии, практически во всех моих худших состояниях.
—Ну надо же, вы хотя бы как доставщики работаете хорошо.
Подождет. Сейчас во главе стола другое.
Несемся в сторону старого парка, когда телефон в руках начинает разрываться. Отвечаю мгновенно, чтобы погрузиться в ад. Это она. Все-таки сама...
В трубке звучат всхлипывания, это больно, я понимаю, что ничего не смогу сделать, чтобы она мне поверила. Потому что она маленькая девочка, подверженная эмоциям и в полном раздрае в данный конкретный момент. И потому что в конце концов, это все правда. Да, я любил ее мать, но совершенно не так, как оказалось на контрасте со Светой. Это вообще разные вещи, однако ей сейчас это не пояснить и никак не доказать.
—Мои люди отслеживают твой телефон, — выпаливаю сразу, понимая, что этим могу напугать. Но она должна знать, что бежать бесполезно. Куда бы она ни пошла, я найду. Украду. Верну.
Каждый ее вопрос разжигает внутри огонь, распаляет и раздувает с маленького красного уголька до жутчайшего пламени. Взор застилает ярость. Она бурым кровавым пятном ложится на глаза и устилает все ненавистью, преображая обычные эмоции в пепел. Она говорит и гвоорит, а от этого нихрена не легче.
—Ты никогда не была для меня заменой, Света. Я люблю тебя.
Я не вру, не врал ей и не собираюсь делать это в дальнейшем, все, что говорю, абсолютно чистая правда. Иначе не умею. Не стал бы с ней конкретно. Потому что для меня она целая новая жизнь, окрашенная новыми цветами, о существовании которых я не подозревал или, скорее, не мечтал. Не думал. Не гадал, что так бывает, или что мне повезет.
Впервые в жизни настолько повезет, что я смогу прожить неведомое чувство из прошлого, но в этот раз оно вдохнуло в меня созидание, а не разрушение. Желание рвать глотки и не отдавать никому свой свет несмотря ни на что. Беречь. В этот раз до агонии больнее думать о жизни без нее, страшно представлять другой исход. Меня к ней не просто тянет магнитом, меня к ней привинчивает по живому. Вплетает. Вонзает иголки и пришивает красной нитью, что сейчас на руке болтается как умалишенного придурка, в свое время не способного отказать той, что навсегда поменяла мой мир.
Меня в ней топит, с каждым днем все больше и выбираться я не хочу и не буду.
В тоненьком надломленном голосе нет больше жизни. Света, кажется, не дышит, но и не плачет, лишь с болью шепчет:
—Ты уже сделал все… что мог. Прости.
Звонок обрывается, и я воплю в трубку:
—Света, твою мать! — поворачиваюсь к водиле и кричу, —газу, газу!
Синяя точка на экране продолжает мигать, но в следующую секунду я вижу резкий прыжок вперед. Внутри все замирает, и точка перестает мигать. Затухает. Да как так?! Мне сказали, что это кольцо можно было бы и КАМАЗом переехать, и все равно показывать будет с точностью до метра координаты объекта.
Сука! Мы практически добрались же! Машина виляет на поворотах, когда я слышу слова, адресованные мне Кентом.
—Босс, телефон больше не вижу.
В глазах играют мошки, потому что острая боль в виске снова дает о себе знать. Сжимаю кулаки и заставляю себя не сорваться. Когда машина резко тормозит в радиусе километра от первоначальной точки, я вылетаю из машины и на ходу раздаю приказы, сворачивая именно туда, где она была в последний раз. Шаг за шагом приближаю себя к правде, но ровно у входа в парк замечаю небрежно брошенную сумку.
—Что за?
Мои люди шерстят весь парк, обходят каждый закоулок и опрашивают людей. Я поднимаю город на уши, чтобы потом перевернуть вверх дном, вытрушивая мельчайшие крохи информации. Сидя на злополучной скамейке в непроглядную темень, снова и снова получаю сухое «чисто».
Ее нет.
А с записей камер видеонаблюдения все указывает на то, что ее украли.
Я встаю, готовый к новому бою, теперь уже с самим собой, чтобы сразу не пойти по головам и не начать душить. Тут надо мыслить здраво и с холодной головой, но, видит Бог, я пойду напролом. И не посмотрю больше ни на что. Я устрою кровавое месиво за нее. Потому что у меня нет жалости.
Чума у ворот.
27
Флешбек
МНОГО ЛЕТ НАЗАД
—Никит, а мы почему с ма и па не пошли? — маленькая девочка попыталась обхватить тоненькими ручками исполинскую фигуру мужчины сразу после того, как он прочитал ей ее любимую сказку “Маша и Медведь”, и девчушке пришлось вернуться в реальность
Из глаз малышки капали слезы, потому что она очень болезненно переносила вот такие отлучки родителей. Пусть к ней, конечно, в этот момент приезжал ее личный плюшевый медведь по имени Никита.