Нам с тобой по пути

Беляева Алеся Александровна

– Анна, вы так неприятно говорливы сегодня, – высматривая автобус, сказала Надя. – А что за история про правду? Я такой ещё не слышала!

– Твоей сестре надоело быть приличной и она решила бороться с несправедливостью. Начала решительно и суровыми методами, – поспешно объяснила Аня. – Жалобу позавчера накатала в кафе за гадкий кофе, тётку из кинотеатра чуть взашей из зала не вытолкала за перебор с духами. Ну, и так, по мелочи – в очереди в магазине, прохожим на улице, консультантам в банке!

– А что? Кофе был действительно гадким, а женщина откровенно воняла! А у меня муж-аллергик рядом сидел!

– Наконец-то! Насть, тебе понадобилось тридцать пять лет, чтобы родительское приличное воспитание начало, наконец, выветриваться из тебя! – Надя

одобряюще обняла сестру.

– Девочки, уймитесь, люди вокруг. А то я вас поубиваю. Хотя нет. Убить не смогу. Одна – сестра, вторая – мать будущая. Люблю вас до чёртиков. Как вот вас убьешь?

– Никак, – переглянувшись, в один голос сказали Надя с Аней.

– А хочется иногда, – притворно-сурово пробормотала Настя, улыбаясь при этом одними глазами. Как же она любила их обеих!

Некоторое время спустя девчонки переступили порог Надиной квартиры и немножко расслабились. Что ни говори, Анина беременность заставляла нервничать всех. Как бы ни бодрились Аня с Настей, обе переживали втайне друг от друга. Настя периодически пристально вглядывалась в бледное лицо подруги, которое, казалось, только похудело и осунулось за время беременности. Никакими пухлыми щёчками, положенными беременной, там и не пахло.

– Ничего, – думала Настя, – доедем до моря, а там нагуляет и румянец, и аппетит.

Настя переживала, не душно ли Аньке, не кружится ли голова, не сильно ли пихает её Ульянка, но спрашивать об этом каждые пять минут было невозможно, не вызвав шквал негативных эмоций. Анька была танком, прущим вперед. А танки не могут себе позволить быть слабой женщиной. Любая цель, которую она ставила перед собой, решалась в обязательном порядке. И так как рассчитывать в этой жизни она могла только на себя, поэтому не привыкла к тому, чтобы кто-то заботился о ней. Когда Аня в самолете хотела снять сапог, Настя наклонилась, чтобы помочь расстегнуть молнию. Она сделала это автоматически, ведь это было так естественно. Аня только нервно дернула плечом – мол, сама могу. Но Настю было не напугать – она так хотела дать Аньке возможность почувствовать себя маленькой, нуждающейся в заботе девочкой хотя бы в эти десять дней, поэтому на правах старшей и небеременной схватила Анькину ногу, расстегнула молнию и стянула сапог, получив в награду притворно гневный взгляд, в котором читалось, тем не менее, огромное облегчение.

Сейчас, когда один самолет остался позади, Аньке было бы хорошо немножко полежать, но она упрямо пошлепала на кухню, чтобы поучаствовать в приготовлении ужина.

Настя любила находиться в просторной кухне сестры. Она была самой главной комнатой в доме, там всегда кто-то был – делал уроки, катал машинки, смотрел телевизор, готовил ужин, пил чай. Кухня притягивала всех как магнитом, там царил настоящий домашний уют.

На ужин было решено приготовить пасту с морепродуктами. Надя бредила Италией, девчонки собирались на Средиземное море, а дети просто любили макароны. Поскольку блюдо было несложным в приготовлении, Надя крутилась у плиты, а слегка уставшие после перелета подружки сидели за столом и отвлечённо наблюдали за процессом.

Диалог крутился в основном вокруг Анькиного замужества. Замужем она была уже второй раз, но оба раза за одним и тем же человеком.

Когда она связывала себя узами брака впервые, это было более-менее понятно, хотя ее избранник был намного старше ее, и жутко, просто патологически ревнив. Спустя пару месяцев она забеременела, на чем очень настаивал новоиспеченный муж, а спустя еще пару недель счастливый новобрачный сказал, что он не готов стать отцом и исчез из жизни Аньки и их будущей дочери. Настя только однажды за годы их дружбы видела, чтобы стойкая, невозмутимая в любой ситуации Аня плакала, когда выяснилось, что она одна будет Полине и за мать, и за отца.

Мимо него прошла беременность, УЗИ, рождение Полины, ее первый год жизни. Анька затеяла развод – с алиментами и прочими прелестями. Никто и не думал, что ее муж заявит в суде, что ребенок не его, и захочет

сделать экспертизу на установление отцовства. Экспертиза подтвердила родство, но отнюдь не пробудила в нем отцовские чувства. Он платил алименты, но еще полтора года Анька растила ребёнка одна, ухитряясь кормить, одевать, развлекать и возить на море. Потом, ближе к трём Полининым годам, когда пеленки, бессонные ночи и прорезающиеся зубы закончились, он вдруг вспомнил, что у него есть дочь и внезапно полюбил её. Стал отцом выходного дня, а Анька, развесив уши, умилялась. Лапши на ушах было столько, что в один прекрасный день Аня сообщила ошалевшей от такой новости Насте, что снова выходит за него замуж. Когда Настя, задыхаясь от возмущения, наконец-то спросила о мотиве столь странного поступка, Аня сказала, что «пусть у ребёнка будет хоть какой-нибудь отец, чем никакого». Зачем нужен в такой ситуации «хоть какой-нибудь отец», Аня внятно объяснить не смогла, но поскольку танки, каким была Анька, не сворачивают, весной была организована весёлая свадьба – с рестораном, гостями и белым платьем. И вот теперь Анька снова ждала ребёнка. Надежды, что человек один раз ошибся, но теперь все осознал, не оправдались. При любом споре он снова моментально вычеркивал из жизни Аньку и шестилетнюю Полину. Спустя неделю-другую все вроде бы внешне налаживалось, но потом начиналось заново. Сейчас, когда Анька уехала в отпуск, он категорически отказался оставаться с дочерью дома, водить её по утрам в детский сад и забирать оттуда, поэтому Полина на неделю переехала к бабушке. Зачем эта головная боль была нужна Аньке, ни Настя, ни Надя не понимали. Аня не страдала от безумной любви, не зависела от него материально, ей было где жить, но проблем такой брак приносил целый букет. Но Анька, как, впрочем, и всегда, не унывала и не падала духом. К мужу она относилась как к предмету интерьера, совершенно не рассчитывая на него, когда нужна помощь, и со всем справляясь самостоятельно.

Ужин был готов, Надя накрыла на стол и девчонки расселись по местам. Накручивая спагетти на вилку, Аня приготовилась услышать очередную тираду.

– Ну что, Ань, может, объяснишься, наконец? – спросила Надя. – Вот на тебя посмотришь – и умница, и красавица, а поступки твои, прямо скажем, странные. Ты зачем замуж опять пошла? Ну, сходила разок, посмотрела, что ничего путного там нет, и всё, свободна!

– Ничего они не странные. Нам с твоей сестрой надо было на дискотеку сходить. А в нашем городе все приличные заведения, где «Летящей походкой» и «Руки вверх» поют, позакрывались, одна молодежная ерунда, которая по мозгам бьет.

– Не очень прослеживаю логику, но продолжай, – сказала Надя, ловко подцепив на вилку маленькую осьминожку и пристально заглянув ей, осьминожке, в глаза.

– Да как ты не понимаешь? Нам хотелось потанцевать. А было решительно негде. А на моей свадьбе мы с Настей пляшем под такую музыку, под какую захотим.

– О, да! – встряла в разговор Настя, – Но не стоило идти ради этого на такие жертвы! Обошлись бы как-нибудь! Хотя было весело! Особенно, когда я к этому твоему ди-джею подошла и сказала: «А давай-ка нам, милый человек, «Летящей походкой», пора уже! А он мне: «Подождите! Рано еще». Нахамил, негодяй. За это он потом эту песню 4 раза подряд прослушал, от начала и до конца. А мы плясали! Ууух, как мы плясали! Сначала в своем зале, потом в соседнем. А то там совсем тухло было. Там люди сидели и просто ели. Как будто дома поесть не могли. А тут мы, босиком и счастливые. А потом еще были «Розовые роооозыыыыы, о-о-о», – напела Настя.

– Свееткеееее Соколоооооовой, – подхватили Надя с Анькой, сразу переключившись с грустной темы замужества на веселый мотив. Допев припев до конца, они увидели удивленное лицо молодого человека, стоявшего в прихожей и с любопытством заглядывавшего в кухню. Это был Влад, кавалер Надькиной дочери, Юли. С Настей он был уже знаком и знал, что сёстры очень похожи – внешностью, речью, поведением. Но тут он во все глаза смотрел на троицу, сидящую за столом и весело размахивающую вилками в такт музыке.