Нам здесь не место
Шрифт:
Тот глубоко вздыхает и кивает. Потом закрывает глаза, шепчет молитву и чертит у меня на лбу крест.
— Que Dios los guarde. Да хранит тебя Бог, — говорит он.
— Пожалуйста, — прошу я, когда они один за другим пускаются в путь. — Пожалуйста…
Братья смотрят на меня.
— Вот, — один из них открывает рюкзак и сует мне протеиновые батончики и свою бутылку с водой, — возьми. Мы за вас помолимся — Он кладет руку мне на плечо. Perdon, hermano. Прости.
Его
Пульга садится в маленькой землянке.
Я вцепляюсь в него и тяну изо всех сил, но мне его не поднять.
Опускается ночь, остальные уходят все дальше, становясь меньше и меньше. С каждым их шагом во мне разрастается ужас. «Этого не может быть, — думаю я. — Все должно происходить совсем не так. Пожалуйста, пожалуйста…»
Один из братьев вроде бы оглядывается. Теперь мне почти их не видно, а в какой-то миг становится не видно совсем — они исчезают.
— Пожалуйста, — шепчу я Пульге, и слезы бегут быстрее. — Мы должны справиться! — ору я на него, хоть и понимаю: нет, не должны.
И не справимся. Вот и всё. Вот так мы и умрем.
Пульга
Я слышу отчаянные рыдания Крошки. Ее голос почему-то доносится издалека, она все умоляет и умоляет меня.
Тут такая темнота, я не знаю, открыты у меня глаза или закрыты.
«Мы должны справиться», — доносится до меня, и я неожиданно вспоминаю дом. Свою комнату. Я почти слышу гудение вентилятора. И вижу Чико таким, каким он был, когда мы только познакомились. Когда он одним ударом вырубил Нестора и Рэй приехал нас бить, а мамита Чико была еще жива, и мы только начинали делиться друг с другом своими тайнами.
Тогда я привел его к себе в комнату, поднял матрас и показал свои идиотские заметки о том, как добираться до Соединенных Штатов. Те самые, которые я собирал и хранил втайне от всех, о которых никто не знал. Еще я рассказал ему про своего отца и Калифорнию. И о том, что когда-нибудь отправлюсь туда.
До тех пор это было мечтой, о которой я никому не говорил. Я не признавался в ней даже самому себе. А в тот день я сказал о ней вслух. Казалось, это судьба, пусть даже я и врал каждый день маме, обещая, что никогда ее не брошу. Но вот что бывает, если заговорить о мечтах: они начинают тебя преследовать и не отпускают, даже если ты от них отказываешься.
Они нашептывают тебе на ухо, когда ты идешь по улицам, когда озираешься по сторонам, когда твое бар-рио краснеет от крови и чернеет от смерти. Даже если больше никогда о них не говорить, они внутри тебя, они укоренились в сердце и стали разрастаться. И ты в них веришь. Даже если они несбыточны.
«Я поеду с тобой!» — сказал тогда Чико с этой своей дурацкой улыбкой. Потому что эти рассказы посеяли те же мечты и в его сердце. И ты думаешь: «Мы сможем!» Тогда ты еще не знаешь,
И пусть какая-то часть тебя жалеет Крошку, которая все еще верит в мечты, этого недостаточно, чтобы помочь ей. Потому что нет сил терпеть боль. Даже когда Крошка тащит тебя из какой-то дыры в земле и ставит на ноги. Даже когда закидывает твою руку себе на плечи и заставляет идти.
Ты не помогаешь ей. Даже не пытаешься.
— Мы должны справиться, — шепчет она.
Но это не так. Потому что я знаю — все эти мечты всегда были не для нас.
Крошка
Они ушли в сторону следующей горной гряды. Мне тоже нужно держаться этого направления. Если придется, я буду тащить на себе Пульгу весь оставшийся путь. Потому что я не могу заползти обратно в нору и ждать смерти. Не могу живой лечь в могилу. Не может быть, чтобы мы зря проделали весь этот путь.
Я не свожу взгляда с гор и, спотыкаясь и падая, волочу за собой друга, который мертвым грузом висит на мне.
— А ну прекрати это, — говорю я ему сквозь сжатые зубы. — Зачем ты так делаешь? Хватит! Черт возьми, да хватит уже! — ору я на него.
Тем временем его тело становится все тяжелее, и мои силы быстро иссякают. Я вслушиваюсь в звуки пустыни, где бродят койоты и раздаются всякие шорохи, и ощущаю, что мы ужасно одиноки тут, но при этом все-таки не одни. Есть здесь что-то еще.
Потом ветер доносит до меня тихий звук. Он становится все громче, и неожиданно я начинаю разбирать слова, как будто пустыня полна людского шепота. На миг ко мне приходит надежда, что, возможно, рядом кто-то есть, кто сможет помочь, но когда я смотрю по сторонам, вижу лишь тьму, хотя голоса и звучат теперь довольно громко. Я слышу, как люди молятся, взывая ко всем святым, переговариваются между собой, рыдают, просят о помощи. А потом я вижу их, идущих впереди, рядом, со всех сторон.
Вижу призраков.
— Пульга? — Я смотрю на друга, пытаясь понять, заметил ли он их.
Но он смотрит только себе под ноги.
Призраки не обращают на нас внимания. Просто бредут, медленно, согнув спины. Я вижу, как они падают, слышу доносящиеся сверху крики стервятников, а когда поднимаю глаза, замечаю похожих на светящиеся белые тени птиц, которые нарезают круги в небе. Они с криком бросаются на тела упавших, расклевывают и пожирают призрачную плоть. До меня доносится запах смерти и тления.
Но потом призраки поднимаются и снова бредут вперед. Им нет покоя.
Все это может ждать и нас.
Если мы умрем, то останемся здесь на веки вечные.
— Пожалуйста, — прошу я Пульгу, — пожалуйста, шагай!
И он слушается. Некоторое время он идет. А потом перестает, и мне опять приходится его тащить.
Мало-помалу мы преодолеваем какое-то расстояние, вокруг нас умирают и возрождаются призраки, и пустыня снова и снова напоминает мне обо всех, кто нашел тут свою смерть.