Нам здесь не место
Шрифт:
— Пять тысяч долларов… — шепчу я, все крепче сжимая кольцо, пока оно-не впивается в ладонь.
Он глубоко вздыхает и кивает:
— Кто-нибудь в Штатах сможет за вас заплатить?
Я отрицательно мотаю головой. На его лице появляется сочувствие.
— Lo siento. Как жаль, — бормочет он.
Я верю, что так оно и есть, что ему действительно жаль. По-моему, ему абсолютно ясно, какая это невозможная сумма — пять тысяч долларов.
— Но скажите ему, что мы согласны, — говорю я.
Альваро смотрит на меня странным
— Согласны? Вы уверены, что сможете заплатить? Он не из тех, кому можно врать…
— Знаю, но… Я достану эти деньги, — отвечаю, боясь, как бы он не догадаться, что они зажаты у меня в кулаке. Пусть думает, что это наши домашние нам помогут. — Я смогу их добыть, — заверяю я его.
Темные глаза Альваро по-прежнему выражают сомнение, однако он кивает:
— Bueno. Хорошо, я ему передам. Но все-таки я так скажу: лучше бы вам быть уверенными насчет денег.
— Мы уверены, — заявляю я.
Мне точно известно, что кольцо стоит никак не меньше пяти тысяч. А может, и в два раза больше. Я уверена в том, что оно дорогое. И в нем моя судьба и мое будущее.
— Спасибо, — говорю я Альваро, и он опять кивает и уходит в свою комнату.
Слышно, как Нильса укладывает там Нене и рассказывает ему сказку.
Перед тем как лечь спать, я засовываю кольцо в носок и натягиваю кроссовки.
Следующие два дня мы занимаемся делами: выполняем кое-какую работу в приюте, помогаем друг другу. Братья намывают туалеты и полы. Я играю с Нене в мячик, пока Нильса стирает одежду. Пульгу я тоже вовлекаю в эту игру, и он даже ненадолго к нам присоединяется, еле-еле пиная мяч, а потом исчезает. Позже я нахожу его сидящим в комнате и глядящим в потолок. А Альваро молится. Он день и ночь молится перед маленьким алтарем в углу кухни. Я смотрю на него и думаю о молитвах, Боге и всяких божественных штуках. Мне любопытно, что Альваро сказал бы о ведьме, которая одновременно еще и хранительница.
Когда он открывает глаза, я отворачиваюсь. Альваро созывает всех в кухню, и, когда мы собираемся, становится ясно, почему он так усердно молился.
— Парень, главный в небольшой группе койотов, приедет сюда сегодня вечером, — сообщает он своей семье, двум братьям и нам с Пульгой. — Он заберет нас всех. Возьмет оплату, потом отвезет нас в Ногалес, и оттуда мы ночью пойдем через пустыню к границе.
Глаза Нильсы делаются огромными, она крепче прижимает к себе Нене.
— Сегодня вечером? Dios! Боже! Альваро… сегодня вечером — Она начинает приглаживать волосы, на лице у нее тревога.
Альваро кивает.
— Сегодня вечером. Поэтому нужно позаботиться о том, чтобы все было готово, — говорит он, окидывая всех взглядом. — Сейчас новолуние, так что в пустыне будет темно, хоть глаз выколи. Но так легче пройти незамеченными.
Мы переглядываемся, стараясь освоиться с этой новостью.
Итак, сегодня вечером, когда небо совсем потемнеет, мы двинемся в путь. В животе у меня все трепещет от страха, ожидания и сомнений. Мы с Пульгой смогли добраться сюда на Ля Бестии,
Но есть у нас и шанс на что-то новое.
Мы медленно расходимся и начинаем сборы. Карлита дает нам в дорогу консервы из тунца, протеиновые батончики и пустые бутылки под воду. Альваро опять молится, а Нильса пакует их рюкзаки.
В спальне мы с Пульгой засовываем в рюкзаки одежду, которую постирала и высушила Нильса.
— Тебе страшно? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами и кладет ладонь поверх сердца. Какое-то мгновение я думаю, что он тоже, как Альваро, молится. Но его глаза открыты, губы не шевелятся, и никаких обетов он не приносит.
— Мне страшно, — говорю я, надеясь, что он тоже что-нибудь скажет, но он кивает и без единого слова застегивает молнию на своем рюкзаке.
В голове у меня проносится образ Пульги, каким тот был дома, в Барриосе. Как они с Чико носились повсюду, шутили, смеялись. Как все время сочиняли какие-то дурацкие песни и исполняли их для меня. Какими они были замечательными!
Но Пульга уже не тот мальчишка.
Я отвожу взгляд, пока меня не захватили мрачные мысли, пока надежда, которая едва стала во мне разгораться, не угасла снова.
Карлита приглашает нас к столу, и мы садимся за последнюю совместную трапезу. Она так и ощущается, как последняя, хотя Карлита болтает и шутит, стараясь разрядить атмосферу.
Она наливает всем нам суп, который называет «супом мексиканских ковбоев». Он приготовлен на крепком томатном бульоне, с добавлением фасоли и нарезанных сосисок. В каждую тарелку она еще кладет обжаренные свиные шкварки, накрошенный лук, кинзу, халапеньо и свежие помидоры. И отдельно — немного желтого риса с овощами и ломтики авокадо.
Когда ешь такое, начинает щемить сердце. Может, потому, что все это очень вкусно. Или потому, что мы знаем: Карлита начала готовить сразу после того, как Альваро поделился новостями. И готовила она старательно, заботливо, с той любовью и человечностью, о существовании которых легко забываешь, когда бежишь ради спасения собственной жизни. Но есть и еще одна причина: эта трапеза может оказаться для нас последней.
Я ем сосредоточенно, не отрывая взгляда от тарелки, и представляю, как каждая ложка наполняет мое тело пищей, силой и чем-то еще, что укрепляет дух.
Когда тарелки пустеют, за столом воцаряется тишина.
Карлита встает и приносит миску с консервированными фруктами. Она заливает их сгущенкой и просит Нене помочь ей добавить туда еще и взбитые сливки. Малыш быстро принимается за дело, и на лице у него появляется такая широкая улыбка, какой я не видела бог знает сколько времени.
— Это все, что я могу для вас сделать, — с грустью говорит Карлита, когда начинают густеть сумерки и в кухне становится темнее. — Надеюсь, это поддержит вас в пути. — Ее лицо искажает душевная боль.