Нам здесь не место
Шрифт:
Я сгребаю теплую кашицу, стараясь не смотреть на нее, и выбрасываю наружу. Потом вытираю руки о землю и о собственные перепачканные штаны, но запах все еще остается. Он исходит от Пульги и от меня, витает в воздухе.
Землянка слишком тесна для всех нас. В ней пахнет нашими телами, а от горячего дыхания соседей и вовсе становится нечем дышать, особенно когда встает солнце и начинает припекать. Нене капризничает, жалуется на вонь, но даже у него уже почти нет сил. Он, как коричневая тряпичная кукла, распластался между родителями.
Я
— Еще одна ночь, — шепчу я ему. — Держись. Осталась всего одна ночь.
Наступает день, и духота в землянке становится невыносимой. Думаю, если кто-то из нас не проснется, никто этому не удивится. Чувство такое, словно мы в духовке, и требуется все больше усилий даже для того, чтобы просто дышать.
— Отдыхайте, — говорит Ганчо. — Сегодняшний переход еще длиннее.
Я закрываю глаза и пытаюсь уснуть, но все время просыпаюсь от дыхания Пульги. Он дышит глубоко и шумно, судорожно втягивая в себя воздух, и эти звуки в тесном пространстве производят ужасное, зловещее впечатление.
Они напоминают о смерти.
Под них я то проваливаюсь в сон, то выныриваю из него. Когда они обрываются, я открываю глаза, чтобы посмотреть, жив ли мой друг. Когда возобновляются, я начинаю бояться — а вдруг это его последний вдох?
Наконец жара спадает. Подступает ночь.
Выглянув из нашего убежища, Ганчо бросает:
Собирайтесь. — Он надевает рюкзак на плечи.
— Пора, Пульга. Идем.
Но он не открывает глаз. Я дотрагиваюсь до него. Кожа у него липкая.
— Ну что ты, — шепчу я, пока все по очереди выскальзывают из землянки, — давай, идем. — Я тормошу его, он открывает глаза, и я с облегчением вздыхаю. — Пора, — говорю я ему и хватаю его рюкзак.
Но Пульга не двигается.
— Я сказал, пошли, — говорит Ганчо, глядя на нас.
Все остальные тоже смотрят на нас. Нильса выглядит лучше, и братья тоже, даже кожа Альваро теперь не такая восковая и блестящая.
— Мы сейчас! — кричу я в ответ. — Пульга, идем. — Я стараюсь говорить ровно и твердо. Он смотрит на меня, а потом я вижу, как он едва заметно мотает головой — нет.
— Надо идти. Сейчас. — Я хватаю бутылку с водой и подношу ее ко рту друга. Вода течет по его подбородку. — Пожалуйста, Пульга, соберись…
Ганчо снова подходит, заглядывает в землянку и качает головой. Я уже наполовину вылезла оттуда и пытаюсь вытащить Пульгу, но чувствую, как он упирается. Я смотрю прямо ему в лицо.
— Почему ты это делаешь? — шепчу я.
Однако он будто отсутствует, хоть и смотрит мне в глаза.
Будто он не здесь.
Ганчо наклоняется и глядит на него:
— Ну? Что такое? Ты идешь или как?
И Пульга снова едва заметно мотает головой: нет, он не идет.
— О’кей, muchacho.
Альваро наклоняется и пытается убедить Пульгу, потом это делает Нильса. Но до него ничего не доходит, ни слова, ни мольбы. Он просто смотрит и ни на что не реагирует.
— Нужно дать ему воды, и все. Сейчас, — бормочу я, хватаясь за новую бутылку.
Ганчо снимает шляпу, вытирает лоб и опять качает головой:
— Нет, друг, тут дело не только в обезвоживании. Он сдается.
— Что вы такое говорите? — спрашиваю я, сидя перед землянкой и глядя на Ганчо и остальных.
Братья с сочувствием смотрят на меня, но не произносят ни слова. Нильса крепче прижимает к себе сына. Альваро по-прежнему тихо обращается к Пульге, пы-тась что-то ему втолковать. Ганчо снова качает головой.
— Говорю, что твой брат не справится. И тебе придется сделать тяжелый выбор.
Я мотаю головой, мне кажется, что мир завертелся вокруг меня и мозг сейчас взорвется.
— Нет, — говорю я. — Мы можем… можем понести его. — Я смотрю на двух братьев, на Альваро. — Все вместе мы сможем, пожалуйста!
— Нести его — значит терять время и силы, — отрезает Ганчо. — Вдобавок обезвоживание пойдет быстрее. Mira, lo siento. Мне жаль, но такова действительность. Тут каждый сам за себя. Такие вот дела.
— Но я не могу его тут оставить! Пожалуйста, умоляю, пожалуйста, не бросайте нас! — прошу я, глядя на каждого по очереди, пытаясь поймать хоть чей-нибудь взгляд. Но все смотрят либо вниз, либо в сторону. Кажется, будто мое сердце внезапно оборвалось. Совсем иной, новый страх, смешанный с отчаянием, накатывает на меня, когда я понимаю, что они собираются оставить нас тут. — Пожалуйста…
Глаза Нильсы полны слез. Братья смотрят в сторону. Альваро хмурится.
— Пожалуйста, пожалуйста… я не могу его бросить… Не уходите, — рыдаю я.
У койота сокрушенный вид, но то, что он говорит, меня добивает.
— Vamo nos. Пошли, — бросает он и идет прочь.
— Ay, Dios… Боже мой… — произносит Нильса. Она смотрит на меня, стараясь не расплакаться. — Пожалуйста, прости меня. Посмотри… посмотри на моего сына.
Я сквозь слезы гляжу на Нене. Он тоже глядит на меня грустными усталыми глазками.
— Я должна идти дальше, — продолжает Нильса. — Ради него. Понимаешь? Прости меня. Прости, — повторяет она и оборачивается к Альваро: — Vamonos.