Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
Внезапно послышался смех – такой неожиданный, неуместный. Я резко обернулась: господин Молитвин веселиться изволили.
– Извините, Эра Игнатьевна! – шаман развел руками. – Не сдержался. Просто я однажды такое слыхал. Про батальон. Или полк, не помню уже.
– Рад, что мы не теряем присутствия духа, – невозмутимо констатировал Бажанов. – У вас все, госпожа прокурор?
– Не все, – я задумалась. – Некоторые… деяния не имеют срока давности. Мы обязаны задокументировать все факты, чтобы потом этих мерзавцев отправить в Нюрнберг.
Мне никто не ответил. Я понимала – почему. Lex,он конечно, lex,даже если dura.Да только какой Нюрнберг в нашем богоспасаемом Отечестве? Кто ответил за расстрел Белого Дома? За Чечню? За Нагорную республику? Сами померли, при нотариусе и враче, а какие не померли – розы стригут в отставке.
– Вопросы есть? – негромко проговорил генерал.
Кажется, и он подумал о всепрощающем Отечестве, дым которого и сладок, и приятен.
– У меня вопрос!
Господин Молитвин резко встал. Куда только сонливость подевалась!
– Где сейчас находится больше всего обезьян?
В зале грохнуло. Даже Бажанов не выдержал – хмыкнул. Фол-мотоцикл вообще опрокинулся на пол, дрыгая колесами, а мне почему-то вновь вспомнилось Малыжино. Веники всякие, нолики…
– Господин Старинов! Доложите! – отсмеявшись, попросил генерал.
Полковник сделал строгое лицо:
– По данным разведки лица обезьяньей национальности, известные под кодовым названием коропоки…
– Это не смешно! – резко перебил Молитвин.
Полковник пожал плечами.
– Извините. Коропоки замечены в центре. Два, гм-м, прайда напали на винные магазины. Имеются жертвы… среди бутылок.
И вновь – смех.
– Но основная масса переместилась южнее – на Баварию, Новые Дома и Восточный.
– Благодарю вас, – шаман кивнул, задумался. – В таком случае, предлагаю ускорить эвакуацию южных районов города. Поверьте, это не шутка! Коропоки – проводники между слоями. Если они почуяли…
Внезапно до меня дошло – это действительно не шутка. И, кажется, не до меня одной.
– Хорошо, я вас понял, – Бажанов взглянул на огромную карту города, развешенную на стене. – Но сейчас дороги забиты людьми, нет транспорта. Где-то к вечеру сможем начать.
– Господин Молитвин, вы хотите сказать, что эти обезьяны… чуют смерть? – тихо бросил кто-то.
Шаман не ответил, и от его молчания всем стало неуютно.
Обедали тут же – в маленькой столовой, украшенной поблекшим лозунгом «Решения ХХVI съезда КПСС – в жизнь!» Ни лозунг, ни обед (на диво невкусный, видать, без святых готовили) меня не интересовали. Мне нужно было нечто иное. Точнее, некто…
Господин Молитвин изволили откушать первое… второе… Кофе выпить… Я спокойно ждала. Перед заседанием шамана отловить не удалось. Значит, отловим сейчас.
Столовая опустела. Господин Молитвин одиноко восседал за дальним столиком, смакуя кофе (вторая чашка, а еще инсультник!). Я огляделась.
Пора!
– Приятного аппетита, Иероним Павлович!
Его рука дрогнула. Кофе плеснул на старую застиранную скатерть.
Я постаралась улыбнуться – искренне, радостно, как учит великий Лойола.
– Я, видите ли, поинтересоваться хочу…
Улыбка явно осталась неоцененной. Выцветшие глаза недобро блеснули:
– По поводу обезьян, госпожа прокурор?
«Госпожа прокурор» прозвучало ничуть не хуже, чем «гражданка следователь».
– Да Бог с ними, с коропоки, – я вновь улыбнулась. – Френч где купили?
Тоже способ – вначале спросить о какой-нибудь галиматье. Хотя и в самом деле – интересно!
Бледные губы господина шамана дернулись.
– Купил лет двадцать назад, на Барабашовском рынке – был такой во время оно. Кстати, сейчас многие наши с вами земляки уверены: и рынок, и близлежащая станция метро названы так из-за обилия барабашек, как когда-то называли в народе Тех. Дескать, расплодились в этом районе сверх меры еще до Большой Игрушечной. А едва начинаешь им толковать про академика Барабашова – смеются. Какое, мол, отношение имеет чужой академик к нашим родным барабашкам?! Ладно, вернемся к френчу… Когда меня пригласил господин Бажанов, понадобилось что-то приличное. А у меня в шкафу френч – и клубный пиджак. Зеленый, с позолоченными пуговицами. Френч все-таки пристойней будет. Я ответил?
Надо бы вновь улыбнуться, но я поняла – не могу.
– Иероним Павлович! Что было со мной, когда вы вошли в камеру?
Равнодушное пожатие плеч.
– Вы же знаете…
Знаю?
– …еще один укол.
– Но зачем?
– Затем! Развели тут сопли!
– Иероним Павлович! Я видела фотографию…
– Тот, кто вам ее показал – редкий дурак! – старик резко повернулся, глаза блеснули. – А вообще-то говоря, я не давал клятвы Гиппократа. И если бы не Алик… Не Олег Авраамович… Я бы спокойно оставил вас на милость здешних эскулапов.
Откровенно. Только о чем он? Господин алкаш Залесский попросил помочь? Или сам помог неведомым мне образом? С какой радости? Неужели из-за Эммы? Выходит, так!
– Скажите, Иероним Павлович, меня могли принять за… мертвую?
Вновь вспомнилась фотография. Бр-р-р! Зря это Третий…
Бесцветные губы скривились:
– При известной доле воображения, госпожа прокурор. А почему бы вам не спросить вашего… магистра?
– Спрошу, – кивнула я. – Только ведь он в шаманах не состоит. Это все, что вы можете сказать?
– Абсолютно все, – он отвернулся. – Если вас неудержимо тянет сказать спасибо, то не претендую. Вы уже благодарили. Можете свечку поставить, на первом этаже есть часовня.
– И какому богу? – не удержалась я.
Внезапно представилось: полутьма храма, неяркий отсвет лампад – и лик Великого Шамана Ерпалыча. Но ведь Игорь не зря говорил о капитанах! Господин Молитвин, Легат Печати… А почему бы и нет?
Кажется, он что-то понял. Взгляд стал мягче – и добрее.
– Не стоит об этом, Эра Игнатьевна! Будем считать, что Бог един, и да расточатся врази Его! Помните, вы спрашивали меня об одном… самозванце. Тогда я его не знал, а вот недавно довелось познакомиться.