Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
Я вновь уставилась в непроглядную тьму. Сагайдачник нетерпеливо дышал над ухом. Пора уходить. Хотелось спросить об Игоре – Маг еще с утра ушел в город, но я знала: бессмысленно. Караул меняется каждые два часа, этот курносый ничего не знает.
Где же Игорь? Что ему делать там, в темноте? Господи, только бы не…
В КЛО 2-12 было все по-прежнему, только на стене красовался маленький динамик – старенький, ободранный и, естественно, без проводов. Служба оповещения – на самый крайний. Пока нашему ГКЧП делать нечего, с темнотой колонны, двигавшиеся на город, остановились.
В стеклянной банке умирали тюльпаны.
Где же Игорь?
Тюльпаны молчали, и я поняла – ждать нелепо. Я ведь даже не пригласила его! Вчера он заглянул просто из вежливости. И вообще, Магу лучше уехать, уйти на юг, пока не поздно, пока стрельба не сменилась разрывами ракет…
На циферблате Роллекса – 23.15.
Ночь.
У нас – ночь, а там, за морем, на серых пляжах Южной Каролины, уже утро, или даже полдень. Что сейчас делает Эми? Если журналисты не врут, эпидемия не трогает тех, кто внутри кольца. Надеюсь, у девочки не будет работы. И пошли им Господь какого-нибудь генерала или хотя бы сержанта, который знает, что делать, когда начинают бомбить!..
Нет, нет, об этом лучше не думать!
Ночь.
Тюльпаны молчат.
Стрельба – совсем близко, где-то на соседних улицах.
Троеручица! Ты же все видишь! Сделай так!..
Шаги…
Легкие, быстрые, их не спутаешь…
Дверь!
– Чт-то? Что случилось, Ирина?
Кажется, я его напугала. Он только собирался постучать. Хорошо еще, дверью не задела!
– Ничего, Игорь. Просто услыхала ваши шаги…
На его лице – легкая растерянность. Правая рука прячется за спину, в левой – знакомый рюкзак.
– Извините! В-все, что смог достать!
Подснежник.
Маленький, беззащитный, с чуть примятым зеленым листком.
И уже никто не скажет, чьи губы первые…
…В комнате тихо, даже стрельба стихла. Я слышу его дыхание. Слышу, как бьется его сердце. И нет сил нарушить эту тишину.
Но сказка кончилась. Внезапно я вспоминаю, что забыла закрыть дверь на задвижку…
– Что-то не т-так, Ирина?
– Все так…
Хорошо, что в темноте он не видит моего лица. Предложить ему кофе? Мысль кажется почему-то неимоверно пошлой.
– З-завтра будет самый долгий д-день.
Я вздрагиваю. Думать о завтра не тянет. Больно думать.
– Почему самый долгий? Ведь сейчас еще март!
Негромкий смех. Его рука ложится мне на плечо.
– Цитата, Ирина! Из М-маркса. Только не из марксистского Маркса. Это сказал генерал Йозеф Маркс перед высадкой союзников в Н-нормандии. Онивысадятся – и настанет самый д-долгий день.
Я прижимаюсь к нему, пытаясь спрятаться, затаиться – от подступающего к горлу страха, от того неизбежного, что будет завтра. Самый долгий день…
– Т-только уже не завтра – сегодня.
– Нет! Нет!
Его рука гладит мою щеку. Я закрываю глаза.
– Не сегодня, Игорь! Пожалуйста, не сегодня! Завтра! Это будет только завтра!
Его губы…
Четверг, четвертое марта
Нас мало – нет и половины из тех, кто вчера собирался в старом бункере под портретом бровастого с пятью звездами.
Жалко, я даже не запомнила их лиц. Арестуют, устроят очняк, а я буду только моргать.
Бажанова нет, нет молодого полковника.
Господин Молитвин на месте – в своем нелепом черном френче.
Забился в угол, нахохлился.
Ворон!
Черный Ворон, что ж ты вьешься?..
Зато Игорь – рядом. Как он сюда попал – ума не приложу. И не пытаюсь.
Его рука чуть касается моего локтя, и мне легко. Легко, хотя самый долгий день успел начаться.
Оператор на месте, у светящегося лампочками пульта. Экраны – большой и несколько маленьких, с чайное блюдце, – ожили, но смотреть на них не хочется. Я и так знаю, что там. Онив пригородах. Три колонны – по Клочковской, по Белгородскому шоссе и по Салтовскому. Три колонны танков, а над ними – серебристые остроклювые призраки. МИГи-44. Бомбили уже дважды. Первый раз бомбы просто не взорвались. Второй – взрывами разнесло целый микрорайон на Дальней Срани. Пустой. По крайней мере, так доложили. И вертолеты – на Малой Даниловке и в Циркунах высажен десант. Что там – никто не знает.
Игорь смотрит на экраны – не отрываясь, молча. Я не мешаю, хотя до боли хочется сказать ему…
– Заседание Временного Комитета Обороны…
Бажанов появляется, как и в прошлый раз, совершенно неожиданно. Голос негромкий, чуть сиплый, под глазами – черные пятна.
– Прежде чем начнем работать… Час назад погиб полковник Старинов. Прошу почтить…
Мы встаем – вразнобой, стараясь не смотреть друг на друга. Вот и нет полковника! А я так и не поговорила с ним о погоде.
– Лейтенант, доложите обстановку!
Лейтенант, незнакомый, почему-то в штатском, напряженным звенящим голосом пересказывает все, нам уже известное. А вот и новое!
– Диверсионная группа противника высадилась на Северной Салтовке. Запись сделана пятнадцать минут назад…
Уже не федералы – противник.
…На одном из экранов – пустая улица. Посреди неподвижно застыли три изуродованных пулями тела. Кентавры. На рукаве у одного – знакомая повязка патрульного. Рядом – тоже тела, но другие. Камуфляжная форма, черные маски на лицах. Все мертвые…
– У патрульных не было оружия, – сдавленно поясняет лейтенант. – Имеет смысл предположить, что психоз Святого Георгия…
Дальше можно не слушать. Кажется, шаман Молитвин не ошибся.
– Это там же, в двух кварталах. Сейчас…
…Улица, другая, чуть шире. Разбитая витрина, огромные буквы Panasonic.Типы в камуфляже и черных масках деловито вытаскивают картонные ящики. Откуда-то появляется пустой грузовик, черные маски опускают борт, начинают забрасывать в кузов добычу…