Нам здесь жить
Шрифт:
– А Иван, когда к власти придет, их на Русь водить не станет? – прищурился Сангре.
Улан замялся. Правду говорить не хотелось, а врать другу – последнее дело, и он промолчал.
– То-то, – поучительно сказал Петр. – Яблочко от яблоньки. Да ты сам прикинь. Вот встречаемся мы где-то через год-два в бою с тверичами и видим, что напротив нас стоят мужики из Липневки. Ну, к примеру, кузнец Горыня или, скажем, Лошак. Помнишь, как он все свои дела бросил и полдня тебе костылик из липы выстругивал? Да им нас и убивать не надо, сами со стыда сгорим.
– Угомонись, – сердито буркнул Улан. – Не встретимся мы ни с кем. Умные князья сотрудников МВД на войну не посылают.
– Всякое
– Не жалей. Сказал же, без тебя управятся. Можешь поверить: в этом сражении верх останется за Михаилом.
– Что, правда?! – радостно вспыхнул Петр. – Это точно?
– Абсолютно, – подтвердил Улан.
– Ну тогда я сегодня же их успокою. Они ж на прощальную трапезу собирались к вечеру. Кстати, и нас с тобой пригласили, заодно и обрадую. Скажу, что бог [9] видение тебе ниспослал. Думаю, после такого предсказания они и на тебя совсем иначе станут смотреть. Ну, знаешь, как на радостного вестника со всеми отсюда вытекающими.
…Стол для прощальной братчины бабы накрыли на славу. Света небольшие слюдяные оконца давали немного, но его вполне хватало, чтобы разглядеть обилие блюд, начиная с самой середины, где вольготно разместилась огромная сковорода с плавающими в собственном соку толстыми кусками жареного мяса. Небольшой судок с душистым хреном, вышибающим слезу, приткнулся подле. На блюдах вокруг тоже громоздилась всяческая снедь: хищно скалили пасти крупные окуни, густо обложенные кружочками лука, соблазнительно дымилась жареная капуста, многообещающе манил здоровенный брус сливочного масла, вызывали обильное слюноотделение крупные ломти свежеиспеченного хлеба с румяной корочкой. Два запотевших (видно, совсем недавно извлекли из домашнего ледника) кувшина и ендова довершали изобилие. Один из кувшинов был доверху наполнен молоком, по мутной поверхности второго в беспорядке плавали какие-то листочки и палочки – то был квас. Из ендовы с плавающим в ней ковшиком веяло благоуханным ароматом хмельного меда.
9
Чтобы соблюсти равноправие со славянскими богами – ведь не пишем же мы Бог Авось, Богиня Макошь, Бог Перун и так далее, – автор посчитал справедливым применить к словам «бог», «господь», «всевышний», «богородица» и т. п. правила прежнего советского правописания, то есть писать их со строчной буквы.
Улана мужики после услышанного от него приятного пророчества о победе тверского войска усадили на одно из самых почетных мест, почти под иконами, подле самого деда Липня. Мужики заставили его еще раза три повторить то, что ему якобы привиделось. Правда, их расчет узнать о своих собственных судьбах успехом не увенчался. Улан от ответа уклонился, заявив:
– Бог лишь победу дарит, а кому уцелеть у победителей – ваше мастерство решит.
– Какое там у нас мастерство, – пренебрежительно отмахнулся долговязый Лошак. – Чай не дружинники.
– А про боевой дух забыли? – усмехнулся Улан. – Худо придется тем, кто побежит, а те, кто в строю останется стоять, плечом к плечу с другими, должны уцелеть. Хотя, – он замялся, – и не все, – но на вопрос, кто конкретно, сконфуженно пожал плечами.
– Мог бы и соврать, – разочарованно проворчал Липень.
– Не приучен я к вранью, – засмущался Улан и чуть виновато улыбнулся.
– Глякась, глякась, – возликовал Лошак, тыча в него пальцем. – Эвон, ямки какие на ланитах. Ну, брат, таперя я и в самом деле верю, что ты не татарин. Нешто у басурман такие ямки бывают?!
– Да погодь ты с ямками, – досадливо оборвал его седой Липень. – Тута иное важней, – и он повернулся к Улану. – Ты об ином поведай. Не видал ли, великое княжение татарский хан опосля вернет нашему Михайле Ярославичу? Улан опустил голову, явно не желая отвечать. Почуяв неладное, в разговор сноровисто вмешался Петр, весело завопив:
– Да хватит вам, затерзали мужика вконец! Что ему господь послал в видении, то он и рассказал, ничего не утаил, и довольно на этом. Кстати, о боевом духе. Давайте-ка лучше песню споем, которой я вас днем научил. Не забыли слов-то? Ну, тогда я с другом начну, а вы подхватывайте, – и он затянул: – Вставай, вся Тверь огромная, вставай на смертный бой… – Улан от удивления открыл рот, а Сангре продолжал старательно выводить: – С пога-аной силой темною, с прокля-ятою ордой…
Дружеский, но достаточно ощутимый толчок в бок вывел Улана из оцепенения, и он подтянул припев, правда, на втором куплете осекся, ибо Петр его изменил до неузнаваемости.
Пришли они незваными
Из царства черной тьмы,
Явились окаянные
Посланцы сатаны.
Но к очередному припеву Улан вновь подключился. Да и мужики в избе, вначале тихо и нерешительно, словно пробуя, но, постепенно расходясь, старательно подпевали про благородную ярость и священную войну. Не всё и не у всех получалось, кое-кто фальшивил, кто-то просто орал, не заботясь о попадании в такт, а лишь бы погромче, но чувствовалось, поют с душой. Старый Липень под конец и вовсе аж прослезился от избытка чувств. И когда закончили петь, молчание прервали не сразу, каждому казалось кощунственным после столь высокого начинать разговор о чем-то мелком, будничном, мирском…
– Хороша песня, – наконец тихонько выдохнул староста, перекрестился и, повернув голову к Петру, поблагодарил его: – Спаси тя Христос, добрый человек, за то, что таковское измыслил. Не иначе сам всевышний тебе словеса оные нашептал.
– Ажно всю душу наизнанку вывернуло, – поддержал Лошак.
– Не вывернуло, а очистило, – поправил Липень. – Словно опосля молитвы в церкви. Эвон, – он кивнул на всхлипывавшую жену Устинью, – бабу мою до слезы прошибло. Да и у меня, признаться, очи чуток замокрели.
– Таковское перед сечей споешь и силов удвоится, – встрял обычно помалкивавший Горыня. – А давай-ка, Петро, сызнова её споем.
– Верно, – поддержал его Лошак. – Оно и запомнится лучшее.
Словом, концовка трапезы удалась. А песню, не удовлетворившись вторым разом, перед тем как расходиться по избам, спели и в третий.
– Зря ты таким виршам народ обучил, – недовольно буркнул Улан, едва они оказались в своей избе и, не удержавшись, съязвил: – Вот не знал, что в тебе могучий поэтический дар дремлет.
– Ее мой отец под нос целыми днями мурлыкал, когда в очередной раз в командировку на юга собирался, – мрачно пояснил Петр. – Поневоле запомнилось. По сути, у меня в память о нем, не считая фотографий, одна эта песня да орден Мужества и остались. Кстати, самое первое изменение в нее не я, а он внес, слово «фашистской» на более актуальное заменил.
– Все равно зря, – заупрямился Улан. – И рано. Ее ж, месяца не пройдет, вся Тверь петь станет. Представляешь, что будет, когда ее текст до Орды дойдет и хан Узбек пожелает лично с автором встретиться?