Напарница
Шрифт:
Вернувшийся Дрон Перте привёл свою мать и какого-то незнакомого мужчину, отрекомендовавшего себя как ведущего городского врача, во что я даже в том состоянии, в котором находилась, ничуть не поверила: где это видано, чтобы ведущие врачи прибывали к больным через каких-нибудь полчаса после обещания их позвать?
Однако, каким бы ни был приведённый лекарь, отказаться от его помощи мне не удалось, он бегло осмотрел мои руки, спросил — почему-то госпожу Перте о том, бывали ли подобные приступы прежде, причём на его вопрос, не дав мне и слова вставить, ответил Дрон Перте. После чего врач нащупал пульс, неодобрительно покачал головой, незаметно — как ему казалось — поискал следы укусов на шее,
Весь визит не продлился и четверти часа, и по его окончании я была готова поверить в то, что перепуганные Перте вызвали ко мне лучшего врача города — разве что в Острихе краткие визиты считаются обязательными для всех лекарей. Хозяйка категорически велела мне раздеться и лечь в постель, обещав с минуты на минуту прислать служанок, которые мне помогут и наложат компрессы, после чего вышла за дверь. Дрон Перте, кивающий на все распоряжения сначала врача, потом своей матери, остался в комнате, как будто так и надо.
— Ну-с, — неумолимо произнёс сын синдика, — господин Тегуль считает всё последствиями вчерашнего потрясения. Забавно…
— А вы так не считаете? — спросила я, украдкой почёсывая запястье: приступ практически унялся, хотя с минуты на минуту можно было ожидать его возвращения.
Сын синдика неприятно улыбнулся.
— Ивона, скажите мне откровенно — неужели вы в первый раз попадаете в подобные передряги?
— Смотря как считать, — ответила я, чувствуя подвох. — Мешок на голову мне ещё не набрасывали.
— А руки вам связывали? — немедленно уточнил Дрон Перте. Я покачала головой, вспоминая своё первое столкновение с контрабандистами.
— Зачем? По голове стукнуть — быстрее и надёжнее.
— Это не слишком вежливо по отношению к даме, — засмеялся сын синдика.
— А угрожать ножом и называть дурой — вежливо? — огрызнулась я, враз растеряв всю свою воспитанность. Стоило Дрону Перте замолчать, как становились слышны осторожные шепотки служанок, не решающихся войти и прервать тет-а-тет господ, а ведь следовало поторопиться с принятием мер против возобновления зуда. Увы, резкость не возымела никакого воздействия. Сын синдика одобрительно рассмеялся и подсел ближе.
— Вот теперь вы заговорили на своём родном языке, моя милая, — отметил он. — Я всё ждал, когда вам надоесть изображать из себя благородную барышню. Итак, Ивона, давайте разговаривать прямо: если у вас не истерика, то остаются два варианта. Или верёвки были чем-то отравлены, хотя я не вижу смысла в подобном приёме, это уже даже не подлость, это какое-то фантастическое расточительство!
— Каков же второй вариант? — хмуро спросила я, весьма обиженная инсинуациями собеседника. Ни в одной из прежних жизней мне не приходилось разговаривать грубо и резко — во всяком случае, продолжительное время; что же до моего воспитания, то в шляпной лавке хорошие манеры нужны намного больше, чем в гостиной.
— Второй… — потянул сын синдика. — Второй вариант звучит странно… однако, судя по вашему огорчённому лицу, он ближе всего к истине.
— О чём вы? — испуганно спросила я, дивясь дьявольской проницательности Дрона Перте и пытаясь своим вопросом отсрочить неизбежное.
— Ивона, девочка, — покровительственно начал сын синдика, беря меня за руку, — тебе не приходило в голову, что твой друг попал в беду?
— Мне приходило в голову, сударь, что вы непозволительно вольно себя ведёте! — воскликнула я, вырывая у наглеца руку. Сын синдика этому не препятствовал, только досадливо поморщился.
— Если тебе непременно хочется строить из себя знатную особу, — скучающе произнёс он. — Конечно, для такой девчонки, как ты, это может быть пределом мечтаний… Вот что, моя милая, — поднял руку сын синдика, не давая мне возмутиться и продолжил тихим шёпотом. — Я передумал. Спи спокойно в моём доме, и, клянусь честью, ни отец, ни кровники, ни мои «друзья» тебе здесь не будут угрожать. Отдыхай, набирайся сил… и ни в коем случае не выходи на улицу одна, это слишком опасно для таких девочек, как ты. Я пришлю служанок.
Дрон Перте встал и решительно шагнул к двери, оставив меня в полном неведении относительно его намерений. Хотя слова сына синдика, казалось, было предназначены для моего успокоения, в них сквозила некая угроза… пока смутная и, быть может, обращённая вовсе не ко мне…
— Что вы задумали?! — вскричала я, когда Дрон уже коснулся ручки двери. Он остановился, посмотрел на меня оценивающим взглядом, потом пожал плечами и нехотя проговорил:
— Предложить своё лечение для твоих запястий. Уверен, я справлюсь с этой задачей лучше Тегуля.
После ухода сына синдика мне ничего не оставалось, как подчиниться усилиям служанок меня раздеть и уложить в постель. Лавандовые капли сделали меня сонной, а компрессы на руках немного уняли зуд, который, к счастью, так больше и не перерос в тот чудовищный приступ, из-за которого я разразилась позорными рыданиями в присутствии Дрона. Одному Богу известно, что он теперь обо мне думает.
Впрочем, здравый смысл подсказывал, что сын синдика не утруждает себя тем, чтобы думать о потерявшей самообладание сотруднице дейстрийского бюро безопасности. Его прощальные слова о лечении наводили на весьма печальные мысли, особенно если вспомнить былые мечты Греты о той власти, которую она получит, поймав в свои сети и меня, и моего напарника. А почему бы и нет? Я у сына синдика в руках, служанки, беспокоясь о моём здоровье, не оставляют меня ни на минуту, а ночью можно придумать что-нибудь новенькое, к тому же… зачем вообще что-то придумывать, когда у меня нет ключа от дверей? Будить кого-то — опасно, а взламывать замок… На худой конец сойдёт и это, но только в том случае, когда я буду уверена, что мне сюда не возвращаться. Посудите сами, если после появления дейстрийской барышни дом взламывают изнутри, то кто мог это сделать? Синдик, верно, не обрадуется открывшимся ему талантам гостьи. Но это всё не главное, я-то убегу — и на одну ночь, и на всю жизнь. Могу и в окно вылезти, если очень припечёт, пусть думают, что я к любовнику бегаю, чего уж теперь.
Вот только сейчас, когда авантюрист понял, что вампира можно захватить в плен и заковать в серебро, разве не напрашивается вывод — забрать моего напарника себе, а там… Как говорил Беренгарий, контрабандисты могут и пытать. И никто не знает, сумеет ли напарник остановить моё сердце вовремя…
Все эти мысли не способствовали сохранности моего душевного равновесия, так что служанки поспешили дать мне ещё лавандовых капель, от которых я окончательно задремала, и проспала целый день. Когда я проснулась, в комнате было темно, а в желудке — пусто. На столике недалеко от кровати горела керосиновая лампа («устрицы» не признавали газового освещения), при свете которой я нашла в стороне сервировочный столик с куском холодного пирога и стаканом вина. Пирог я поспешно съела, а к вину даже не притронулась: мало ли что сын синдика мог туда намешать. С лампой я обошла комнату, не слишком, но всё же рассчитывая найти записку от Дрона Перте: должен же он как-то сообщить мне о своих намерениях! Или похвастаться поимкой моего напарника… Разумеется, эти надежды оказались напрасными.