Напарница
Шрифт:
Точнее, должна была сделаться, если бы знакомый голос вдруг не закричал «Стой!», а после не раздались бы выстрелы. После первых двух, прозвучавших почти одновременно, сидящий слева негодяй словно бы резко отодвинулся от меня, насколько это позволяло не слишком обширное пространство в карете. Сидящий справа, напротив, навалился на меня всем телом, от чего я потеряла сознание, успев в последние мгновения услышать ещё два выстрела, от чего-то приглушённых, словно донёсшихся откуда-то издалека…
Очнулась я, как мне кажется, довольно скоро, и первым моим ощущением было чувство, будто кто-то растирает мне запястья, весьма жестоко стянутые перед
«Плащ, — предположила я, — сложенный вдвое длинный мужской плащ, в каких ходят по ночам, скрываясь от посторонних глаз. А под ним — булыжники мостовой и каменная стена какого-то дома, на которую я опираюсь спиной».
Глубокомысленность подобного предположения насмешила меня, и я едва подавила улыбку. Открывать глаза не хотелось: я так и не сумела дозваться до напарника и боялась нежданного спасителя не меньше, чем похитителей. Наличие толпы вокруг нас, увы, защитило бы меня от явного насилия, но никак не спасёт от нового похищения, замаскированного показной заботой. И уж во всяком случае, никто не заставит меня участвовать в той комедии, которая здесь разыгрывается!
Вокруг раздавались взволнованные голоса, по большей части женские, переживающие из-за моего затянувшегося обморока. Немногие мужчины, перебивая представительниц прекрасной половины человечества (если верить в подобной оценке сентиментальным романам) советовали принять более энергичные меры к приведению меня в чувство. А именно: опустить мне голову ниже, сжечь под носом пёрышко, похлопать по щекам или насильно влить несколько капелек «чего-нибудь покрепче». Боюсь, если я немедленно не подам признаков жизни, эти сердобольные граждане уморят меня каким-нибудь пойлом или свернут шею в порыве милосердия. Кто знает, может, это и был бы лучший выход?
Непрошенный спаситель словно догадался о моих мыслях и, наклонившись к самому моему уху — я почувствовала его дыхание на своей щеке — еле слышно шепнул:
— Ивона, если ты не откроешь глаза, я примусь растирать твои лодыжки, это наверняка пойдёт тебе на пользу и приведёт в чувство, моя дорогая.
Разумеется, я немедленно открыла глаза, но перед этим влепила нахалу звонкую оплеуху.
— Как вы смеете так со мной разговаривать?! — возмутилась я, на всякий случай поджимая ноги.
Дрон Перте на миг прижал ладонь к краснеющей щеке, а после легко поднялся на ноги и протянул мне руку.
— Рад, что вам стало лучше, хозяюшка, — по-острийски произнёс он. — Надеюсь, вы в состоянии дойти до дома?
Подав сыну синдика руку и поднявшись, я поспешила оглядеться. Мы стояли на перекрёстке улицы Свежих угрей и Воробьиного переулка, ведущего, как я уже говорила, на площадь Трёх свечей. Толпа медленно расходилась, не столько разочарованная отсутствием у нас потребности в её участии, сколько встревоженная воинственным видом нескольких молодчиков, вежливо предлагающих собравшимся уходить подобру-поздорову и при этом весьма красноречиво поправляющих оружие.
— Не бойтесь, — как-то очень фамильярно шепнул мне сын синдика. — Это мои люди, и они никогда не причинят вам вреда.
— Пока вы им этого не прикажите, — добавила я, чем вызвала недоумевающий взгляд самозваного спасителя.
— Сударыня, — по-дейстрийски изумился он, — чем я заслужил подобное отношение?
— Вы, сударь? — в свою очередь поразилась я, но сын синдика, опомнившись, прервал меня.
— Потом, сударыня. Здесь не время и не место.
Мне ничего не оставалось, как кивнуть и покорно пойти туда, куда меня вёл, заботливо поддерживая, господин Дрон Перте. После всего пережитого меня едва держали ноги и те полквартала, которые оставались до дома госпожи Дентье, казались мне неодолимыми. В том, что сын синдика, по крайней мере, сейчас не имеет на мой счёт никаких коварных планов, я почти убедилась, едва осознав, какое он выбрал направление. Разумеется, окончательно в благие намерения Дрона Перте я поверю, когда окажусь в своей комнате, а ещё лучше — когда этот тип уберётся из моей жизни навсегда. В последнее, впрочем, верилось с трудом.
Моя квартирная хозяйка встретила нас во главе вернувшихся слуг, среди которых был и немолодой «защитник дома» — тот самый вооружённый мужчина, присутствие которого позволяло живущим здесь девушкам одеваться как знатные барышни, а не как бесстыжие простолюдинки. Бедный старик, даже присутствуй он в доме, никак не мог бы вступиться за меня, да он и не считал это своей обязанностью. Главное для него было своим присутствием подтвердить право госпожи Дентье на вывеску со шпагой, а там хоть трава не расти. Дрон насмешливо хмыкнул при виде оружия этого, с позволения сказать, защитника, твёрдой рукой отстранил встревоженную хозяйку и, не спрашивая ничьего разрешения, повёл меня вглубь дома. Точнее сказать, собирался повести, так как, едва я переступила порог и сделала несколько шагов, силы окончательно покинули меня, и я едва не упала к ногам своего спасителя.
Лицо сына синдика искривила неприятная усмешка, однако он не произнёс ни слова, только подхватил меня на руки и понёс к лестнице, а оттуда — наверх. Надо сказать, в Дейстрии ни один мужчина не решился бы так откровенно признать, что он знает, где расположена спальня девушки — любого сословия, — даже если это знание ему дало изучение архитектуры. Пытающейся увязаться за нами следом госпоже Дентье Дрон Перте тоном, не терпящим возражений, велел позаботиться о бокале вина, «самого крепкого, какое есть в доме» и прислать с ним служанку, предоставив меня заботам сына синдика. Добрая женщина была так ошеломлена решительностью «этого милого шалопая», что повиновалась без слов, оставив меня на произвол судьбы — и Дрона Перте.
— А теперь, сударыня, поговорим серьёзно, — произнёс сын синдика, опустив меня в кресло в моей спальне и протягивая бокал вина. — Пейте, вам необходимо успокоиться, и слушайте меня.
— Господин Перте, — с достоинством произнесла я, отстраняя вино, — я весьма признательна вам за своевременное вмешательство в мою судьбу, однако оно не даёт вам право и впредь…
— Пейте! — так резко перебил меня Дрон, что я покорно взяла настойчиво протягиваемый бокал и сделала основательный глоток. Сладкое до приторности крепкое вино ударило мне в голову, принося покой и приятную тяжесть.
— Что вы туда подмешали? — спохватилась я.
Сын синдика выразительно поднял брови.
— Я подмешал, сударыня? Вы мне льстите, значительно преувеличивая мои способности. Боюсь, я ещё не овладел искусством находиться в двух местах одновременно.
Мне хотелось сказать, что такой умелец, как Дрон Перте мог бы подсыпать отраву или снотворное зелье в тот момент, когда принимал бокал из рук служанки, но я промолчала. Напарник по-прежнему спал, за окном стремительно темнело, но вечер всё никак не хотел уступать ночи, а, значит, вампирам не было резона просыпаться и заботиться о своей беспомощной подопечной. Оставалось надеяться на то, что человек, на глазах у толпы народа принесший меня в этот дом, не посмеет красть спящую. Я сделала ещё один глоток и почувствовала, что засыпаю безо всякого снотворного.