Написано кровью
Шрифт:
— Прыгай.
— Нет! — Лицо Эми стало твердым и злым. — Я не доставлю тебе такого удовольствия.
Злобно глядя невестке в лицо, Гонория перебирала своими толстыми ногами, как дикий зверь лапами, перед тем как напасть. Она была совершенно уверена в себе, как уверен в себе хищник. Сейчас она казалась не такой безумной, как за несколько минут до этого, но не менее страшной.
— Я буду сопротивляться, — предупредила Эми, — и это будет заметно. Они поймут, что это ты сделала.
— Ты думаешь, меня это заботит? — презрительно усмехнулась Гонория.
— Еще как будет заботить! — крикнула
— А ты еще глупее, чем я думала. Когда я все улажу с твоей смертью, подумаю и о своей. Для чего мне тогда будет жить?
В этих словах прозвучало ужасающее одиночество. И какой же жуткой была жизнь, из которой оно выросло? Эми против воли почувствовала жалость к Гонории. Ей даже впервые захотелось назвать золовку по имени, но она не успела.
Подскочив к Эми, Гонория плюнула ей в лицо. Потом резко развернула к себе спиной, завела ей руки за спину и крепко схватила запястья. Эми лягнула ее. Сильно лягнула, как норовистая лошадь. Удар пришелся по голени, а пятке Эми было больно, даже несмотря на ботинок.
Гонория поволокла свою пленницу к открытому окну. У Эми было такое ощущение, что руки ей вывернули из суставов. Она упиралась, сбила ковер, но была совершенно беспомощна, словно курица, которую тащат на рынок.
Яростный толчок — и Эми налетела на раму, больно ударилась носом о переплет. Из носа хлынула кровь, вкус которой она тут же почувствовала во рту. Теперь Гонории требовалось заставить Эми присесть. Та расставила ноги, выпрямила их и сильно напрягла, прижавшись передней поверхностью бедер к подоконнику. Гонория отпустила руки Эми и сильно надавила ей на плечи. Колени Эми с хрустом подогнулись.
Скомкав в руке воротник свитера Эми, золовка швырнула ее на подоконник. Эми схватилась за переплет, впившись ногтями в дерево. Гонория перестала толкать Эми и принялась отгибать ее пальцы.
Именно в этот момент на дороге появилась машина. Увидев огни фар, Эми истошно заорала. Она кричала и кричала. Голова ее, наполнившись собственными воплями, гудела, как колокол.
Золовка втащила ее внутрь. Эми бешено отбивалась: пиналась, толкалась, царапалась, вкладывая в борьбу все свои физические и душевные силы. Издалека послышался звон разбитого стекла. Гонория тоже услышала его. Эми догадалась об этом по тому, как изменилось выражение ее лица. Гонория поняла, что время не ждет. И тогда она схватила Эми за шею и большими пальцами стала давить на горло. От бешеной радости она даже задрожала, лицо ее сияло, как у язычника при жертвоприношении.
Эми задыхалась. Она слышала какой-то гул, как будто ветер гудел в проводах, и видела красные точки. Ужасно давило на уши. Голова все распухала и распухала, череп был уже слишком мал, и вот наконец Эми провалилась в темноту.
Было за полночь. Барнаби сидел в отдельной палате больницы Хиллингдон и смотрел в окно на стоянку, где, несмотря на поздний час, половина мест была занята. Он провел здесь уже пять часов. Если быть до конца честным с собой, необходимости в этом не было — она не собиралась никуда убегать. И умирать тоже. Слава богу. Два трупа за один вечер — более чем достаточно.
Первый
Когда Барнаби вышел из своего «форда орион», он увидел его, потому что огромные, причудливо украшенные ворота, запертые, когда он приезжал сюда в первый раз, теперь были открыты настежь.
«Порше» Лоры Хаттон стоял как-то косо, как будто в спешке водителя занесло, он проехал полкруга, а потом ударил по тормозам. Ключ все еще торчал в зажигании. Позже Трой отогнал машину к домику-шкатулке и поставил в гараж.
Эми, такая маленькая под туго натянутым, аккуратно подоткнутым одеялом, едва заметно шевельнулась. Около нее сидела Одри Брирли, прикроватная лампа так освещала ее бело-золотую шапку волос, что казалось, на голове у нее жемчужный шлем.
Вошла медсестра, чтобы измерить пульс и давление у Эми. Ей дали успокоительное, но легкое, и манипуляции сестры разбудили ее. Барнаби очень хотел поговорить с ней, но уж слишком ему было жаль бедняжку. Заглянув в глаза пациентки, сестра сказала, что все хорошо, и быстро вышла — только подошвы зашуршали по линолеуму.
Эми перевела взгляд на Одри Брирли, та ласково коснулась ее забинтованной руки:
— Все в порядке, миссис Лиддиард. С вами уже все в порядке.
Барнаби взял стул и поставил его у кровати. Не слишком близко, но и не слишком далеко — боялся, что не услышит ее слабый голос.
— Привет!
— Привет. Это вы.
— Да, опять.
Он так и думал: это было чуть громче, чем шепот. Они улыбнулись друг другу. То есть он улыбнулся. Уголки губ Эми слегка дрогнули и тут же опять опустились. «Неудивительно», — подумал он и заговорил, прекрасно понимая, что его «вступительная речь» вряд ли сколько-нибудь улучшит положение:
— Боюсь, ваша золовка мертва, миссис Лиддиард. Она покончила с собой. Ничего не смогли сделать.
— Она сказала… что сделает это… после того, как…
Эти несколько слов, похоже, сильно ее утомили, и она снова закрыла глаза. Барнаби некоторое время молчал, но потом продолжил, потому что ему совсем не хотелось, чтобы она провалилась обратно в сон:
— Я постараюсь быть кратким. Мы сможем поговорить подробнее, когда вы будете чувствовать себя лучше.
— Больно… говорить…
— Еще бы… Сделаем так: я изложу свои соображения насчет того, что произошло, а вы остановите меня, качнёте головой или подадите какой-нибудь другой знак, если я буду неправ. Получится у нас, как вы думаете?
Эми не ответила, и он заговорил, стараясь излагать все очень прозаично, как будто его тон или что-либо другое могли смягчить удар от того, что он должен был сказать:
— Гонория Лиддиард до прошлого понедельника понятия не имела, что Джеральд Хедли и ее брат когда-то встречались. Но на кухне у Лоры Хаттон она увидела фотографию их обоих, с какими-то другими людьми в ресторане. Это очень ее взволновало, и, желая узнать, как и что, она направилась от Лоры прямо в «Приют ржанки», но Хедли не застала — он был у Рекса Сент-Джона. Она заходила еще дважды в тот день, но безуспешно. В конце концов, не в силах дождаться утра, она вернулась поздно вечером.