Напишите Тянитолкаеву письмо
Шрифт:
А другой человек работал разносчиком беды. Он разносил опоздания и нарекания, замечания и выговоры, а также простуды и долги, хоте какие это беды…
А третий человек работа разносчиком тундры.
– Как это? – спросите вы.
А я и сам не знаю.
Но когда он приходил, этот разносчик тундры, то из зеленого заплечного короба у него появлялась не пицца и не болезни, а здоровые, бодрые такие зайцы, лисы и волки, очень добрые, кстати, и тонкие, привыкшие к холодам березки, и сырые ручьи, и мхи, примятые медвежьими стопами, и белесое солнышко, так напоминающее неуверенное человеческое счастье.
Пусть лучше он приходит, разносчик тундры.
Сквозящая
Мимо проходил поезд.
И в первом вагоне сидели елочные игрушки, хрупкие и разные – дед Мороз со Снегурочкой, лошадка и зайчик, а еще снежинка и какая-то морковка.
Во втором вагоне ехали сны – про счастье и космический полет, про найденный кошелек, про ветер и шоколадные конфеты.
В третьем вагоне никто не ехал.
А в четвертом, напротив, сидели друг напротив друга мужчины и женщины и не смотрели друг на друга и не думали.
В пятом вагоне ехали последние минуты. У каждого ведь есть какие-нибудь последние минуты, правда же?
В шестом туда-сюда ходил.
В седьмом вагоне ехал седьмой вагон.
Вот как-то так.
Мы любим поезда за их сквозящую простоту.
В гаражах
Один бог любил фотографироваться на фоне металлических гаражей.
Другие боги говорили ему, что это глупо и не божественно.
Но однажды мимо гаражей нервно пробегала какая-то лань, настоящая, и непонятно было, откуда она в этих замусоленных местах взялась. Тут обычно только коты и бродячие собаки бегают.
Так вот этот бог как раз фотографировался снова у ржавых ворот, ну и поймал руками (а у него их много было) эту лань. И вознес ее на небеса.
И небеса приняли ее и с тех пор стали небеса этой ланью.
И теперь бегут куда-то нервно, бегут.
Зеленый пуховик
Когда я был молодым, у меня был зеленый китайский пуховик, такого же цвета, в какой красили служебные постройки на железной дороге. Пуховик был прошит квадратами, чтобы пух не сбивался. И он действительно не сбивался, но проблема была в другом. Этот мерзкий пух вылезал изнутри и поэтому я все время ходил в перьях, будто сам только что вылез из курятника.
На этом отрицательные стороны зеленого китайского пуховика заканчивались и начинались положительные. Он был легким и теплым и отменно защищал от ветров и морозов. И сидеть в нем было удобно, даже на стылых автобусных остановках, потому что под попой оказывалась мягкая пуховая если не подушка, то добротная подстилка. Дома пуховик нередко служил мне дневным одеялом, под которым можно было быстро и сладко вздремнуть.
И еще этот пуховик летал. Вы не поверите! Я раскладывал его на земле наподобие ковра-самолета, садился в середину и закрывал глаза – а когда открывал, то был уже высоко над домами и улицами, и летел в том направлении, куда обращал свой взгляд. И девушек катал я по небу на этом пуховике и собирали мы вместе небесные цветочки.
А потом я продал чудесный пуховик миллиардеру Прохорову. Или Березовскому, не разобрал. Я приехал в Москву по каким-то, не помню, делам, и стоял у метро и пил пиво «Клинское» из бутылки, а тут ко мне этот Абрамович подходит и говорит: «Продай мне пуховик за миллион рублей!» За каким-то хреном он ему понадобился.
Ну надо же понимать, что когда я был молодым, миллион рублей был ценой нового китайского пуховика. Вот я и продал. Новый же лучше старого! А еще у меня была смутная надежда, что новый пуховик не будет так лезть.
И я купил новый, серый. Перья из него, конечно, тоже лезли, но не так обильно, как из прежнего зеленого. Но серый пуховик, увы, не умел летать. Сколько я не пытался, разложив его на земле и забравшись в середину, закрывать и открывать глаза, а все оставался на земле. Наверное, потому что пуховик был не зеленый, а серый, такого же цвета, в какой теперь красят служебные постройки на железной дороге.
Смеются и плачут
Некоторый мужчина был женат на некоторой женщине. Когда они были молодые, они много любили друг друга и у них рождались дети. Потом они много работали и виделись только за ужином и коротко разговаривали и скоро ложились спать, потому что уставали за день. Потом они вышли на пенсию и состарились и ходили по дому каждый сам по себе, потому что не о чем было и говорить. Потом они умерли и души их, встречаясь на небесах, пролетали одна сквозь другую и не узнавали друг друга.
А вообще там, на небесах, всё в каких-то коридорах и комнатах, как в больнице. И в одних комнатах все время смеются, а в других плачут.
Не долго думая
Тянитолкаев шел себе и шел, а потом поднял с земли камень и, не долго думая, подбросил его. Камень, тоже не долго думая, упал обратно на землю.
Тянитолкаев снова бросил камень. Тот снова оказался у его ног.
Тянитолкаев в третий раз швырнул камень в небо. И спустя короткое время получил им по макушке.
Потирая ушиб, Тянитолкаев в сердцах пнул камень и пошел дальше.
Чемодан без ручки
У одного мужчины умерли все его родственники. Не то чтобы сразу, но просто этот мужчина, занятый своими делами, не заметил их ухода. Он жил в далеком другом городе и на письма не отвечал, да и не читал их и выбрасывал. Он знал, конечно, что когда-то умер его отец, а потом сестры и братья, но вот когда, не мог вспомнить. То есть этот мужчина был еще тот мужчина.
Тот мужчина был одинокий, без семьи. Днем он работал, вечером приходил домой, смотрел телевизор, немного пил водки и ложился спать.
И вот однажды почтальон принес тому мужчине телеграмму о том, что умерла его мать. Она была последней из его родственников, и телеграмму отправили ее соседи.
Тот мужчина подумал и собрался в дорогу и поехал ее хоронить и похоронил ее. Потом были немногословные поминки, а потом одинокий вечер в опустевшем доме, но тому мужчине было не привыкать к одиночеству.
Утром тот мужчина нашел в кладовке потрепанный чемодан из фибры с металлическими уголками и собрал в него вещи, которые говорили ему о детстве. Он положил туда семейный альбом с выцветшими фотографиями родственников, среди которых выделялся какой-то давний предок, служивший ротмистром в царской армии. Ротмистр был усатый и с выпученными глазами, в форме с ремнями и в блестящих сапогах, а к поясу его была пристегнута длинная сабля в ножнах. Еще тот мужчина положил в чемодан деревянную шкатулку-копилку. Когда-то давно ее сколотил и разрисовал масляными красками и подарил ему давно умерший отец. На шкатулке были нарисованы смешные розовые поросята, весело убегающие от злого серого волка. Положил тот мужчина в чемодан и другие безделушки, оставшиеся от его детского умершего мира, какие-то сувениры, которые мать привозила из летних поездок по курортам, а еще рыбу-пепельницу, сделанную из коровьего рога. Даже по прошествии многих лет из рыбы-пепельницы неприятно пахло окурками. Наконец, тот мужчина положил в чемодан документы матери и письма, которые ей когда-то писали какие-то забытые и, наверное, тоже давно умершие люди. Последним тот мужчина положил в чемодан портрет матери. На портрете она была еще очень молода и красива и смотрела на того мужчину глазами, широкими от любви к нему.