Напиток мексиканских богов. Звезда курятника
Шрифт:
Она не вздумала. Никем не преследуемая, я поднялась на полтора пролета и на площадке одиннадцатого этажа увидела большой мешок из черного полиэтилена, наполненный разнообразным мусором. Сверху лежала одинокая увядшая роза на длинном-предлинном стебле. Цветок почернел и скукожился, листья на стебле высохли, а вот с колючками ничего страшного не случилось, они только крепче стали.
– Вот и оружие! – обрадовалась я.
Блондинка полутора этажами ниже никак себя не проявляла.
– Затаилась! – повторила моя боевая подруга Тяпа.
Я тоже не стала шуметь. Тихо-тихо,
Блондинка, стоя ко мне спиной, непонятно возилась у стены.
– Ковыряется в розетке! Точно, опять готовит диверсию по части энергоснабжения! – Тяпа даже обрадовалась, что наши подозрения по поводу блондинки подтверждаются.
Это снимало поставленный Нюней моральный блок, не позволяющий мне напасть первой.
Я подкралась поближе и вытянула руку с дохлой розой так, что акульи плавники острых колючек зависли под коленками блондинки. Не подозревая, какая страшная опасность нависла над ее дорогими колготками, она неторопливо повернулась и увидела меня.
Как девушка в меру скромная, не лишенная здоровой самокритики, я никогда не претендовала на гордое звание эффектной женщины. Но раньше я не была свирепой краснокожей скво, одетой в драное мексиканское пончо и фехтующей шипастой розгой! Воистину, сегодня я была эффектна. Воображаемые индомексиканские предки во главе с Кецалькоатлем и Кришной (харе ему!) могли мною гордиться.
– О господи! – в непритворном испуге выдохнула блондинка, не уточнив, к какому из отдаленно родственных мне богов она взывает.
Теперь, увидев лицо, я ее узнала. Это была ночная бабочка Катя, с которой я в образе кроткой бангалорской принцессы препиралась в холле на пятнадцатом этаже. Та самая, которая сначала назвала меня дешевкой, а потом безвинно записала в лесбиянки!
– Стой смирно! – приказала я и для острастки пощекотала ажурную коленку блондинки неэротично поникшим розаном. – А то ка-ак царапну, и ты вмиг попрощаешься со своими фасонистыми чулочками!
Я присмотрелась к изящному кружевному плетению и не удержалась от вопроса:
– Триста рублей за пару?
– Четыреста пятьдесят, – глядя на подрагивающую розгу, как завороженная ответила Катя.
– Дорого! – возмутилась я.
– Курортная наценка – пятьдесят процентов, – блондинка вздохнула. – Это мои парадные чулки, только для ВИП-клиентов. К тем, кто попроще, я сеточки за пятьдесят рэ надеваю. Рвут же, заразы! На них не напасешься.
– Чулки лучше по нескольку пар сразу покупать, – сообщила я, вспомнив одну из житейских мудростей Раисы Лебзон. – Тогда, если один чулок порвался, второй можно дальше носить с другой парой. Экономия до сорока процентов!
– А еще можно, как только наденешь, хорошенько побрызгать чулок лаком для волос! – оживилась Катя. – Тогда его фиг порвешь, разве что специально! Раз надела – и на всю ночь! Правда, снимать потом приходится под душем, потому что иначе, как с мокрой ноги, лакированный чулок не отклеивается.
Разговор становился все увлекательнее и доверительнее. Такой оборот уже не предполагал шантажа и угроз. Поколебавшись, я опустила розгу.
– Слушай, чего ты за мной ходишь? – со вздохом спросила блондинка. – Тебя Геннадий послал?
– Геннадия вашего я сама послала! – я вновь напряглась и дернула колючкой.
– Тихо! – Катя попятилась в угол. – Уж больно ты резкая, милочка. Геннадий наш, конечно, не подарок, но Папа с Мамой еще хуже.
– Чьи папа с мамой? Геннадия?
– Нет, он на Дядю работает.
– Ничего не понимаю, – честно сказала я. – В этом отеле проституция – семейный бизнес?
– Милочка, ты откуда взялась? Тебе все объяснять нужно?
– Нужно, – кивнула я.
– Я вижу. Пошли на базу, там поговорим.
Окончательно осмелев, блондинка выступила из угла, подхватила меня под руку и повела вниз.
Оказывается, базой местным ночным бабочкам служил кафетерий под лестницей – довольно непрезентабельное заведение, расположенное в стороне от торных троп, под косым сводом лестничного марша. Там было крайне малолюдно и слишком темно, но девочкам, похоже, это нравилось: я насчитала на низких диванах шесть откровенно спящих красавиц, и еще три клевали носами над кофейными чашками.
Буфетчица, сама похожая на ночную бабочку пенсионного возраста (типа дряхлая моль), при виде нас с Катей молча сделала два кофе и выставила чашки на стойку. Я разжала кулак, намереваясь заплатить за угощение, но Катерина со смешком сказала:
– Спрячь деньги, фирма платит за все.
А буфетчица окинула меня ревнивым взглядом и спросила:
– Опять новенькая?
– Новенькая-готовенькая, – небрежно отговорилась Катя, забирая со стойки наши чашки.
Мы сели за пустой столик в самом темном углу, подальше от любопытной буфетчицы и равнодушно посапывающих девочек.
Полагая, что мы с ней коллеги, ночная бабочка Катерина не пыталась скрывать неприглядную изнанку своих ярких крылышек и пускать мне пыльцу в глаза. Честно, откровенно, в доходчивой форме милого девичьего трепа она поведала мне о своей судьбе, нить которой вот уже полгода была вплетена в паучью сеть, раскинутую на просторах курорта Папой, Мамой и Дядей. Этими милыми прозвищами причастные к процессу девочки и мальчики наградили местных заправил секс-индустрии. Настоящих их имен я не узнала, но получила некоторое представление об особенностях управленческого стиля каждого из грешной троицы.
Папа – бывший профсоюзный деятель – правил подданными бестрепетно и жестко, но при этом любил поиграть в демократию и с пошлым юморком называл поборы, взимаемые с бойцов сексуального фронта, членскими взносами. Мама в советский период была директором валютного магазина «Березка», в перестройку держала нелегальный обменник, а на заре нового времени под прикрытием Дома мод импортировала за рубеж манекенщиц легкого поведения. Став бандершей, она всего лишь несколько сузила сферу применения своего богатого опыта валютных товарно-денежных операций. Мамины девочки считались самыми лучшими, и попасть в их число моя собеседница полагала большой жизненной удачей. Что касается Дяди, то о нем Катерина сказала коротко: