Напиток мексиканских богов. Звезда курятника
Шрифт:
– Есть кто живой? – позвал Матвей, не переступая порог, чтобы не навлечь на себя обвинение в несанкционированном проникновении.
– Ахтунг! – не по существу, но с большим чувством произнес снеговик, выглянувший из-за спинки кровати, точно из-за ширмы кукольного театра.
Увидев еще одну белую морду с красным носом, Матвей подавился вежливым приветствием и спросил совсем не то, что намеревался:
– Блин, да сколько ж вас тут?!
– Нихт ферштеен! – не по-русски заявил белый монстр, пятясь и прячась
Краем сознания Матвей отметил, что застенчивый нерусскоязычный снеговик из шестьдесят пятого номера держится совсем иначе, нежели его хамовитый собрат из шестьдесят седьмого. Очевидно, давала о себе знать хваленая европейская культура.
– Пардон, – тоже не по-русски брякнул Матвей и закрыл дверь.
Два снеговика – это было чересчур даже для очень представительного международного саммита. Зародившееся у Матвея подозрение, будто старческий маразм пришел к нему с опережением графика, усилилось.
Секунд двадцать он смотрел на дверь, непроизвольно чеша в затылке и шевеля губами, потом мимо него довольно невежливо протолкались два мужика, шагавшие по ковровой дорожке плечом к плечу. Выглядели они как ветераны уличных боев: один приволакивал ногу, а у другого был подбит глаз, да так основательно, что лиловый синяк окружал стекло темных очков широкой каймой.
Без всякой симпатии покосившись на Матвея, увечные грубияны остановились под дверью номера 1567 и переглянулись.
– Ты первый! – подтолкнув хромого, сказал одноглазый.
– Тук-тук! – не прикасаясь к двери, возвысил голос хромой.
– Мужики, там снежная баба, – по-товарищески предупредил Матвей.
– Ни фига себе нежная! – потрогав заплывшее око, пробормотал одноглазый, у которого, похоже, проблемы были не только со зрением, но и со слухом.
– Может, ну ее на фиг? – оживился хромой.
– Именно туда, Андрюша, именно туда!
Одноглазый криво усмехнулся и подтолкнул товарища к двери.
Матвей повернулся к калекам спиной, пошел по коридору и мимоходом нарочито небрежным светским тоном спросил горничную, толкающую перед собой тележку с бельем:
– Девушка, что за клоуны у вас тут живут?
– Это вы про немецкого фашиста говорите или про индийскую принцессу? – кокетливо поправив обесцвеченный локон, охотно включилась в беседу дружелюбно настроенная Клава.
Непринужденно прозвучавшая фраза будила воображение. Сельский опер понял, что реальный размах финансового шабаша намного шире, чем он думал. Ностальгия по тихой станице Трюховецкой с ее монорасовым обществом накатила на него, как упряжка ездовых оленей. Матвей потер лоб и болезненно скривился.
– Вам нехорошо? Может, дать таблеточку от головы? – заволновалась общительная горничная.
– А от маразма у вас ничего нет? – морщась, спросил Матвей.
– Тут никого нет! – громко удивился хромой, осмелившийся заглянуть в шестьдесят седьмой номер.
– А вы в шестьдесят пятый зайдите, там еще один сидит! – не оборачиваясь, угрюмо посоветовал Матвей.
И снова я шла над бездной, как цирковой канатоходец! И не страшно мне уже было ни капельки, даже весело! И ветерок, раздувающий мой простынный балахон на манер парашюта (который, правда, не спас бы меня при падении с пятнадцатого этажа!), не леденил тело и душу, а казался приятно свежим.
– Трепал нам кудри ветер высоты! – запела в моей душе бесшабашная Тяпа.
– И целовали облака… слегка, – неуверенно продолжила песню Нюня.
На самом деле кудри мои прятались под шапочкой, так что ветер высоты их вовсе не трепал. Зато он сдувал с открытых участков тела лекарственную пену. Она падала с меня клочьями, как шерсть с линяющей болонки, и свободно разлеталась по ветру. Такой эффект, разве что более выраженный, мог иметь взрыв петарды в курятнике.
– Не задерживайся, проходи быстрее, пока тебя никто не заметил! – поторопила Тяпа.
Снизу, действительно, уже слышны были недовольно бубнящие голоса. Крепко зажав в одном кулаке браслет с кораллом и алюминиевую пуговку, я проскочила по перилам в обратном направлении и благополучно вернулась в свой номер.
– Куда ты меня привез, Жорка! – ныла Люсенька, неприязненно оглядывая окрестности с высоты двенадцатого этажа. – Ни боулинга, ни дискотеки приличной! В спа-салоне даже альфа-капсулы нет, дыра дырой! И хо-о-олодно! Лучше бы мы в Дубай полетели.
– Люсь, какой холод? – лениво удивился Жора.
Он лежал в постели под одеялом, смотрел спутниковое телевидение, пил пиво и чувствовал себя вполне счастливым. Боулинг, дискотека и спа-салон с альфа-капсулой были ему нужны примерно так же, как рыбе зонтик.
– Адский холод! – заупрямилась Люсенька, проявляя вопиющую неграмотность по части климатических зон загробного мира. – И снег идет… Жора, правда ведь, снег!
– Люсь, ты опять? Какой снег?
– Белый! – взвизгнула Люся, оскорбленная недоверием любимого.
– Люся, в прошлый раз, когда сверху белое сыпалось, ты тоже кричала – снег, снег! А это оказалось сухое птичье дерьмо, – терпеливо напомнил Жора.
– Помет, – высокомерно поправила Люся, демонстрируя похвальное знание терминов зоологии. – Но это точно снег, Жора, огромные хлопья, ты сам посмотри!
Жора приподнял голову, посмотрел сквозь открытую балконную дверь и присвистнул:
– Да ладно?!
Сверху, косо спланировав мимо балкона, упал приличный шматок белой массы – пористый и красиво искрящийся на солнце.
– Надо же, и правда – снег! В ясный солнечный день! – Жора пошевелил густыми бровями и снова опустил голову на подушку.