Наполеон-2. Стать Богом
Шрифт:
Налет удался. Збаражский и его отчаянные поляки получили барыш, а Джина — офицера. Ей нужно было узнать о Колиньи как можно больше. Колиньи был тем псом, который не позволял графине добраться до главного блюда своей жизни — мести. Его люди всегда гнались за ней, она ускользала, а потом сама хватала охотников, чтобы узнать еще немного о враге. Эти длинные ночи, когда она заставляла врагов плакать и клясться, что они сказали все, стали для Джины отдушиной в жизни, полной вечной борьбы. Она хорошела после таких ночей, будто и не махала кнутом, не разводила огонь, не резала чужую плоть. Утром она вспоминала себя прежнюю и понимала, что в молодости, до встречи с Бонапартом она была пусть и воровкой, пусть и циничной авантюристкой,
Збаражский откровенно забавлялся. Забавлялся, когда пил и забавлялся, когда убивал. Вот и Бочетти он воспринял как очередную забаву, игрушку. Но относился он к игрушке очень бережно. Только не потому, что любил, а потому что игрушка и правда была редкой, второй раз в жизни встретить такую забавную женщину маловероятно. Она не позволяла ему присутствовать на своих допросах, но когда приходила в спальню вся в крови, полковник просил ее не спешить мыться. Джину и саму дразнил, возбуждал этот запах. Вот так и прожили они вместе полгода, до самого начала Русской кампании. На эту войну у Бочетти были свои планы, и она очень надеялась их реализовать. Вместе с отрядом головорезов они въехали на территорию Российской Империи вслед за французскими войсками. Збаражский развлекался, бойцы набивали карманы, а Джина продвигалась все дальше на восток. Схваченных офицеров она допрашивала в своем стиле и о ходе кампании знала больше, чем иной генерал.
Отряд быстро прославился. Их своеобразной специальностью стали французские обозы, двигавшиеся с востока на запад. Привыкшая грабить армия торопилась отправить добро на родину, облегчить свои тылы. Обозы охраняли веселые, беспечные солдаты: им выпала удача отдохнуть от тяжелых боев и еще более тяжелых маневров. Полторы сотни мерзавцев, отобранных Збаражским из лучших бойцов, как правило, превосходили их даже числом. Ничего удивительного, что меньше чем через месяц за отрядом полковника началась охота.
Они гнались за ними как стая гончих, но дичь попалась опытная, словно матерый кабан. Тем более что в отряде было несколько литвинов, хорошо знавших здешние места. Французы несли потери, у преследователей сменилось уже два командира, причем один был убит метким выстрелом Збаражского. Как-то раз французам удалось захватить одного разбойника, и когда отряд, сделав обманную петлю, уходил от погони по следам охотников, они увидели висящий на дереве обезображенный труп.
— А он долго умирал! — усмехнулся в усы Збаражский. — Честно говоря, даже не представляю, как можно было такое проделать с еще живым человеком. Или они издевались уже над трупом?
— Мне нравится, как они нас ненавидят! — рассмеялась Джина. — Давай и мы заведем такую привычку: вешать французов, предварительно как следует, развлекшись ими? Не важно, над живыми или мертвыми, важно, чтобы боялись!
— Не вижу причин делать исключение для русских!
— Да, без исключений! Немцев, австрийцев, всех! — Бочетти посерьезнела. — А когда они пошлют против нас дивизию, когда мы исчерпаем все их терпение, то разобьемся на мелкие группы и уйдем на восток. И сменим манеру поведения, это собьет их с толку. Я хочу держаться ближе к основным силам армии, а они быстро идут к Москве.
— Да, Наполеон, безусловно, победит русских, — полковник тоже помрачнел. — Вроде бы и хорошо, ненавижу их, особенно за Суворова, но не верю, что Наполеон даст моей Польше независимость.
— Тебе не наплевать на Польшу?
Збаражский приосанился, хотел было ответить резко, но вдруг рассмеялся.
— Наплевать, вообще-то! Но ты не говори так при моих людях. Эти негодяи все же предпочитают считать себя патриотами.
После нескольких удачных налетов обоз отряда стал слишком большим. По предложению Джины, которую судьба награбленного добра вовсе не интересовала, часть людей решено было отправить с обозом назад, в Польшу, чтобы они припрятали добычу до лучших времен. Французов, в очередной раз подобравшихся опасно близко, следовало отвлечь.
— Нападем на них, полковник! Атакуем прямо в лоб! Этого они точно не ожидают, опешат от удивления, а потом отступим и поведем их в другую сторону.
— Почему бы нет, моя прекрасная пани! — полковник в очередной раз с интересом заглянул Джине в глаза. — Иногда мне кажется, что вы вовсе не боитесь смерти.
— Боюсь, — призналась Бочетти. — Хотя были и другие времена.
Все было проделано так, как они и планировали. Среди бела дня, не устраивая никакой засады или предварительного обстрела, отряд атаковал вытянувшихся в колонну французов. Передние ряды вынуждены были отступить, задние подтянуться, но когда эскадрон построился для атаки, разбойники Збаражского уже скакали прочь, оставив на дороге несколько вражеских трупов. Взбешенный командир французов первым с саблей в руке поскакал в погоню, но до самого вечера настичь мародеров так и не смог. С наступлением темноты усталые поляки, воспользовавшись услугами проводника, тихо прошли лесом к отдаленному литовскому селу. Жителям щедро заплатили — Бочетти предпочитала действовать так. В некоторых отношениях деньги сильнее страха, ведь сообщи крестьяне о своих постояльцах, им пришлось бы все вернуть.
Удобно расположившись по домам, усталый отряд уже уснул, когда часовые сообщили полковнику о приближении французов. Это было странно: ночью, в чужой стране, солдаты вели себя очень осторожно. Збаражский объявил тихую тревогу, но покинуть село, они уже не успели. Все было готово к отчаянной сечи, но французы оказались вовсе не преследователями, а лишь небольшой, в двадцать человек группой, следовавшей с запада к действующей армии и везшей почту из Парижа. Именно из-за действий Збаражского и его людей, французы решили объехать опасный район, заблудились и теперь, счастливые, собирались найти ночлег в случайно попавшемся селе. Дело обернулось для них, как можно догадаться, не лучшим образом. Джина и полковник застрелили первых двух, просто выйдя на крыльцо. Офицеров, конечно же, попытались взять живьем, но удалось это лишь с одним, оглушенным ударом ружейного приклада. Когда он открыл глаза, то сквозь заливавшую их кровь увидел Джину Бочетти и содрогнулся всем телом.
— Что? Много обо мне слышали, капитан? — Джина заботливо обмыла ему лицо. — Если слышали, что я мучаю таких, как вы, до смерти, то вас не обманули. Так и будет, поэтому вам нет смысла что-либо скрывать. Более того, если я увижу, что вы рассказываете мне все сами, то быстрее убью, а это, будьте уверены, в ваших интересах.
— Вы страшная женщина! — капитан улыбнулся, осматриваясь. — Просто исчадье ада. Да, я слышал о вас.
— Значит, понимаете, что чуда, которое могло бы вас спасти, не произойдет. Я не люблю чудес, и не допускаю их. — Бочетти, играя, водила остро отточенной бритвой, ему по груди, и мундир спадал клоками. — У меня к вам есть несколько вопросов, касающихся состояния дел Франции, армии, и лично Императора. Что вы знаете о Наполеоне, видели ли его? Вам известно имя Колиньи? Да, и, кстати, не стесняйтесь плакать. Меня это совершенно не смутит.
— Посмотрите мне в лицо, Джина.
Вздрогнув, она исполнила просьбу и увидела перед собой не незнакомого симпатичного капитана, а Антона Гаевского, которого много лет назад пыталась застрелить. Он повзрослел и возмужал, но Бочетти узнала его сразу. Мастер перевоплощения, беспредметник! Такому и грим не нужен.
— Гаевский... — протянула она. — Похоже, мне сегодня очень повезло. И все же...
Она разорвала на нем остатки мундира и рубашки. Шрам, оставленный ее пулей, был именно там, где и должен был находиться.