Наполеон-2. Стать Богом
Шрифт:
Усталость валила с ног. Остужев научился подолгу обходиться без крепкого сна, но тренироваться дома — одно дело, а скакать целыми днями и потом спать вполглаза — совсем другое. Выехав из Смоленска, он направил коня в лес, разжег костер, хотел было поесть, но упал и провалился в глубокий сон. Под утро он все же смог почувствовать, как его схватили сильные руки и принялись вязать, но даже тогда целиком проснуться беспредметник не смог. Окончательно он очнулся лишь через пару часов, и обнаружил себя буквально спеленатым веревками. Вокруг был какой-то походный лагерь, стоянка полуэскадрона или что-то вроде этого. Александр лежал на траве возле грязной суконной палатки. Лагерь охраняли увешанные оружием крепкие молодцы. Он услышал французскую, русскую, польскую и вроде бы итальянскую речь. Первым делом Остужев перевернулся на грудь, чтобы понять, похитили ли его сверток. Нет, пока он оставался на груди.
— Эй! С кем я могу поговорить?! — крикнул он и вскоре повторил то же по-французски, потом по-итальянски.
Бесполезно. Его охраняли, но приближаться к пленнику молодчикам, видимо, было запрещено. Они поглядывали на Александра, но даже не говорили меж собой о нем. Все, что ему оставалось, это проклинать свое легкомыслие. Надо было бросить предмет в Байкал! Но тогда Наполеон дошел бы до Байкала, и неизвестно какими путями но, возможно, все равно получил бы его... Увы, Остужев существенно облегчил Императору задачу.
Летнее, жаркое солнце поднималось все выше. Наконец, ближе к полудню, Остужев услышал чьи-то мягкие шаги и повернул голову. Человек присел на корточки и внимательно разглядел пленника. Лицо его, скорее скандинавское, не показалось Александру знакомым. Человек отбросил со лба пряди давно не стриженных соломенных волос и улыбнулся, показав длинные «лошадиные» зубы.
— Вы Остужев? Александр Остужев — это вы? — спросил незнакомец, сильно коверкая русские слова. — Если нет, то скажите прямо, и мы вас немедленно отпустим. Нам нужен только он.
Что-то в его хитрых и жестоких глазах подсказало Александру, что лгать не следует.
— Да, я Александр Остужев.
— Где вы родились, в каких странах побывали?
И снова Александр ответил честно, не забыв упомянуть даже Турцию и Сирию, в которых был проездом. Незнакомец достал из кармана смятую бумагу, быстро просмотрел текст и удовлетворенно кивнул.
— Очень хорошо. Если бы я подумал, что вы не Остужев, я убил бы вас немедленно. Но Остужева хочет видеть один высокопоставленный человек. Нам нельзя много говорить с вами, нам нельзя обыскивать вас, и мы должны доставить вас к нему живым и здоровым.
Скандинав поднялся и с наслаждением потянулся:
— События в войне развиваются так, что нам даже везти вас пока никуда не надо. Господин Колиньи и сам скоро будет здесь.
При этих словах Остужев невольно напрягся, пытаясь в который раз ослабить веревки. Он всем сердцем ненавидел Колиньи так же, как во Франции, а потом в Италии и Египте.
— Да-да, — удовлетворенно кивнул скандинав. — И схватили мы вас согласно его инструкции. И связали, как он велел. И самое главное: развязывать вас запрещено, даже если вы станете умирать. Это создаст некоторые неудобства, в связи с тем, что вы пробудете у нас, может быть, недели, и при этом будете есть и пить... Но придется терпеть, мой друг!
«Запрещено обыскивать, вот как! — думал Остужев. — Это пока единственная хорошая новость. Колиньи знает, что при мне, и не хочет, чтобы предметом завладел чужой. Недели связанным! Да я и в самом деле умру, и если бы это было самым худшим...»
Его покормили и напоили. Ночь он провел в палатке с двумя головорезами. Когда Остужев, для пробы, попросился по нужде, они ничего не ответили, но подняли его как два санитара и вынесли из палатки. Связан он и правда был по особой инструкции Колиньи, и отправлению естественных надобностей ничто не мешало, если не считать двух держащих его мужчин.
К утру все тело нестерпимо ломило от вынужденной неподвижности. Александр попросил о встрече с вожаком, и тот вскоре пришел.
— Я умру, вы понимаете? Кровь не может бежать по венам, если я все время связан и неподвижен! — как можно спокойнее сказал Остужев своему мучителю. — Хоть закуйте меня в кандалы или заприте в колодки! Мне не дождаться Колиньи в таком состоянии.
— Вероятно, мсье Колиньи будет расстроен, — кивнул скандинав. — Но инструкции у нас самые четкие. Главное доставить ему вас и все, что при вас. Если есть угроза потерять вас — действовать так, чтобы исключить риск. Так что я педантично исполняю приказы Колиньи. Что до колодок и кандалов, то у нас их нет, и Колиньи о них ничего не говорил. Он сказал, что если мы поступим иначе, то, по всей вероятности, он лишится вас, а мы своих жизней. Я уже общался с мсье Колиньи, и у меня есть причины ему верить. Поэтому не отвлекайте меня больше по пустякам. Мы играем в кости.
В глазах мучителя читалось: «Да, ты умрешь в муках, ты скоро будешь умолять, чтобы я тебя освободил, предлагать мне неземные блага, но я ничего не сделаю, и мне это очень приятно. Потому что я люблю мучить людей, мне это просто нравится. Особенно, если за это хорошо платят».
О том, чтобы уснуть, вечером не могло быть и речи. От еды Остужев тоже отказался — а его и не уговаривали. Ночью он понял, что или никогда больше не будет грешить — если, конечно, каким-нибудь чудом останется жив — или станет атеистом, потому что кусочек ада он уже увидел. Кричать было бы унизительно, и он скрипел зубами, ворочался и терпел. Но до той минуты, когда он позвал бы вожака и рассказал ему, что именно скрывает сверток у него на груди, оставалось не так уж много.
А потом раздался тихий хрип.
Двое охранников, явно нарушая приказ, спали по очереди, меняясь через два часа. Тот, что спал сейчас, негромко похрапывал, а вот бодрствующий издал такой хрип, после которого уже не остаются в живых.
— Кто здесь? — едва слышно спросил Александр, напрягая в темноте зрение. — Отзовись!
— Потерпи, Саша. Сейчас...
И снова раздался хрип — Байсаков просто раздавил грудь второму негодяю. А потом за какую-то минуту легко разорвал на товарище множество прочных, переплетенных меж собой веревок.
— Идти не сможешь, и не пытайся. А я тебя и размять сейчас не могу — заорешь еще от боли, и конец нам. Так что терпи дальше, Саша, зубы сожми и терпи.
Байсаков взвалил Александра на плечо и выполз из палатки. Висящий вниз головой Остужев, как ему показалось, разглядел в траве трупы часовых. Потом они долго и тихо пробирались через лес, а потом еще час ехали на лошади. Только тогда Иван спешился и принялся разминать безвольные конечности Остужева.
— Можешь покричать. Только не слишком — ночь все-таки...