Наполеон. Отец Евросоюза
Шрифт:
Затем, вследствие новой паники, армия рассеялась совершенно. Каждая горсть солдат спасалась по-своему. Многие полегли у подножия другого подъема, расположенного при самом выходе из Ковно. Нею удалось сохранить около себя лишь 500–600 человек. Когда старая гвардия добралась до Кенигсберга, она растаяла до 1500 человек, из которых только 500 в состоянии были носить оружие. От молодой гвардии не осталось ничего.
Размеры бедствия. Обыкновенно считают, что русскую границу в июне 1812 года перешло около 420 000 человек, которых потом уже в пределах России догнали еще 113 000 человек; всего 533 000 солдат. Из всей этой массы обратно переправились через Неман в декабре 1812 года около 18 000 человек. Надо присоединить сюда 55 000 уцелевших в корпусах Макдональда, Ренье, Шварценберга. Около 50 000 дезертировали в самом начале кампании. Около 130 000 остались в плену в России. Таким образом, число погибших в России от лишений, болезней, мороза, неприятельского огня и крестьянской мести можно исчислить в 250 000 человек. Даже из тех, кто добрался домой, многие ли пережили вынесенные страдания!
Для Наполеона бедствие было непоправимо. Нанесен был удар не только его военному могуществу, но и всей его европейской политической системе. С истреблением его польских полков рушилось все дело возрождения Польши, начатое образованием великого герцогства
Глава VII
Немецкая кампания
Распадение Рейнской конфедерации. 1813
I. Шестая коалиция
Состояние французских армий (январь 1813 г.). В русских снегах великая армия растаяла: от нее уцелело лишь несколько жалких отрядов, целые корпусы насчитывали контингент батальона, кавалеристы были без коней, гренадеры с отмороженными конечностями, офицеры в лохмотьях. Наиболее отчаявшимся из побежденных было ясно, что у Франции больше нет войска. «Проходя через старую Пруссию, мы легко могли определить настроение жителей. В их вопросах слышалось злорадное любопытство; они иронически соболезновали перенесенным нами страданиям и беспристрастно сообщали нам ложные слухи о погоне казаков, которые ни разу не показались. Если какой-нибудь солдат отдалялся от большой дороги, крестьяне обезоруживали его и отпускали с угрозами и бранью» (Фезенсак). Отложение генерала Йорка фон Вартенбург, бросившего корпус Макдональда и обязавшегося по Таурогенскому соглашению (31 декабря 1812 г.) не воевать с русскими в течение двух месяцев, заставило французов эвакуировать всю Пруссию, кроме Данцига. Мюрат был вынужден отступить за Вислу, и русские перешли эту реку. Вследствие тайных переговоров с Меттернихом он в Познани внезапно оставил армию под предлогом необходимости отправиться на защиту своего Неаполитанского королевства.
Принц Евгений взял на себя печальную честь командования и принял деятельные меры, чтобы добыть коней, оружие и боевые запасы, привести в боевую готовность крепости по Одеру и ускорить прибытие подкреплений и новобранцев, которое позволило бы ему возобновить кампанию. Но вскоре и правый французский фланг оказался столь же обнаженным, как и левый. Шварценберг, заключив перемирие с русскими, оставил Варшаву и заперся в Галиции. Русские заняли вслед за Пруссией и Силезию. Евгений оставил гарнизоны в Штеттине, Кюстрине и Глогау, но очистил Берлин и перенес свои военные квартиры на берега Эльбы. Здесь он нашел четыре крохотных армейских корпуса под начальством Лористона, Виктора, Макдональда и Рейнье. В общем французские силы не достигали и 40 000 человек: это было все, что на данный момент могла противопоставить Франция готовой восстать Германии.
Наборы 1813 года. Наполеону приходилось создавать новую армию. Нужно было найти денег и людей, чтобы побежденная Франция вновь могла внушать уважение к себе. Путем отчуждения коммунальных имуществ Наполеон добыл около 300 миллионов, не считая своей частной казны, в которой было 160 миллионов.
Сенат без труда вотировал все предложенные наборы. Уже до того, раньше срока, были призваны 140 000 призывных 1813 года: они обучались теперь в военных депо; 100 батальонов национальной гвардии были мобилизованы и разбиты на полки; в силу закона, вотированного палатами, забрано было 100 000 человек из предыдущих призывов; наконец, до срока взят был весь призыв 1814 года. Не пощадили даже юношей, по закону свободных от службы в качестве единственных кормильцев семьи или нанявших за себя заместителей. Иные выкупались до трех раз. Франция покорилась почти без ропота. Однако кое-где было оказано сопротивление, особенно в Вандее и Бретани. Летучие отряды рыскали по лесам, отыскивая уклонявшихся от военной службы; многие вырывали себе зубы, чтобы нечем было откусывать патроны, или отрубали себе указательный палец, – но и эти не избегли своей участи: их приставляли к обозу или походным госпиталям. К концу 1813 года землю вынуждены были заступом обрабатывать женщины и дети: это предписывал министр внутренних дел ввиду повсеместной и непрерывной реквизиции мужчин и лошадей.
В портовых округах были набраны флотские команды, бесполезные из-за отсутствия флота, – 30 000 прекрасных солдат. Префекты в каждом из 130 департаментов сформировали своего рода преторианскую стражу под именем департаментской пехоты; солдаты были хорошо обучены и получали хорошее продовольствие. Эти 130 отрядов отправили в Германию. Несколько полков было отозвано из Испании. Во время отступления из России погибли почти все лошади; из конницы Наполеон привел обратно во Францию лишь тот священный эскадрон, составленный из всех офицеров, у кого уцелели кони, где командиром был Мюрат, дивизионные и бригадные генералы – офицерами и унтер-офицерами, где первая шеренга каждого взвода состояла исключительно из полковников и эскадронных командиров и капитаны и лейтенанты были простыми рядовыми. Этот священный эскадрон не просуществовал и месяца: Наполеон решил заменить его лейб-гвардией по образцу телохранителей старой монархии и поручил Кларку и Дюроку ознакомиться со способом их рекрутировки, организацией и формой обмундирования. Так еще и в худшие дни он изыскивал средства возвысить блеск своего трона. Но так как приходилось спешить, то он ограничился призывом на службу, под именем почетного караула, юношей из дворянства и богатой буржуазии, которые должны были на свой счет экипироваться кавалеристами и могли после годичной офицерской службы получить чин. Это были как бы заложники, отвечавшие ему за верность своих семейств. В полковники он дал им генералов, в капитаны – полковников армии. Это отборное войско предполагалось довести до состава четырех полков, но для кампании 1813 года из них удалось организовать только два, то есть около 5–6 тысяч человек. В полку, состоявшем под командованием Сегюра, агенты Бурбонов успели вызвать мятеж, кончившийся попыткой убить командира и быстро угасший. Однако эти молодые люди оказали ценные услуги в исполнении трех деликатных поручений, для которых их готовила их выучка. Сверх того, Наполеон приказал офицерам прежних кавалерийских полков отовсюду забирать коней и наскоро обучить причисленных к их полкам новобранцев. Но потери, понесенные в русском походе, были непоправимы. Недостаток конницы в течение всей кампании 1813 года не позволяет Наполеону преследовать врага и придавать своим победам решающее значение.
Новая армия. Таким образом, Наполеон собрал под знамена до 500 000 человек. По мере экипировки и элементарной выучки, их частями, в виде звеньев цепи, передвигали к Германии. Это были в большинстве отроки, хрупкого телосложения, не достигшие двадцатилетнего возраста, но отроки твердые духом, которым иногда изменяли силы, но никогда – мужество, и которые лихо шли в огонь со смелой уверенностью старого войска. Наполеон предусмотрительно с большой тщательностью распределил их среди ветеранов, которые и обучали их военному ремеслу. Прочные рамки этих полков составляли уцелевшие из русского похода и вызванные из Испании офицеры. Но уже пыл войска был не тот: старые солдаты знали, что живыми им уже не уйти из полка, и еще больше прежнего предавались грабежу и разврату. Молодежь дралась уже не за победу, а за жизнь. Звезда Наполеона побледнела. Лично он все еще считался непобедимым. Накануне сражения при Лейпциге он раздал орлов новым полкам, причем просил их предпочесть смерть оставлению вверенного им знамени: «Никогда, – говорит очевидец, – никогда не изгладится в моей памяти конец его речи, когда, привстав в стременах и протянув руку к нам, он бросил нам эти два слова: “Клянетесь ли?” И я, и все мои товарищи – мы почувствовали в этот миг, точно он силою исторг из наших внутренностей крик: “Клянемся! Да здравствует император!” Сколько мощи было в этом человеке! У нас почти слезы стояли в глазах, и, во всяком случае, в наших сердцах была непоколебимая решимость» (Воспоминания бывшего офицера, пастора Мартэна).
И действительно, эти молодые войска не уступали старым в героизме: об этом свидетельствуют тысячи эпизодов. При штурме Кайи, взятой лишь после шести бесполезных атак, они исторгали у Нея и Наполеона крики восторга. В сражении при Любнице у генерала Жирара снесло часть черепа; казаки хотели прикончить его, но гусарский адъютант Гитье вырвал генерала из их рук, посадил его с собой на лошадь и спас, и Жирар, оправившись после трепанации черепа, вернулся в строй и сражался при Линьи. При Линденау гусар Фуше был ранен одной пулей насквозь через обе ляжки; он отказался идти в госпиталь и вместе со своим полком совершил весь остальной путь отступления во Францию.
Но Наполеон быстро состарился; им часто овладевала неодолимая сонливость; он уснул под гром орудий в траншее при Бауцене и во время страшной битвы при Лейпциге. Верховая езда утомляла его; болезнь желудка, ставшая причиной его смерти, часто причиняла ему жестокие страдания; в промежуток между сражениями при Дрездене и Лейпциге он провел несколько недель в полном бессилии и бездействии. Но невероятными усилиями воли он возвращал себе бодрость. И, чем больше он чувствовал, что силы покидают его, тем нетерпеливее он требовал от всех слепого повиновения. Меньше, чем когда-нибудь, слушал он теперь своих советников. Но если он вновь в полной мере сохранил свою магическую власть над войсками, его помощники уже не внушали прежнего доверия. Они были утомлены, недовольны и завидовали друг другу. По горло насыщенные почестями и богатством, они страстно жаждали покоя. Бертье мечтал об охоте в своем прекрасном поместье Гробуа; притом он хворал слабостью мозга, которая не раз мешала ему в точности исполнять приказы Наполеона. Даву, один стоивший нескольких дивизий, был отодвинут Наполеоном на второй план, может быть, из тайной зависти, и командовал из-под начала небольшим корпусом в северной Германии. Ланн умер, Массена ушел на покой, Мюрат изменил, Бессьер и Дюрок скоро падут на поле брани. Макдональд, превосходный теоретик, на деле обнаруживает все большую нерешительность. Мармон думает лишь о том, как бы стоять на виду; он мрачнее, чем когда-либо: «Его уста не знали улыбки». Гувион Сен-Сир продолжает критиковать вся и всех: в России он насмехался над приказами «монсиньора маршала Удино». В капанию 1813 года он убеждает Мортье оставить Вандамма без всякой поддержки и доводит его до гибельной капитуляции. Вандамм заслуживал бы маршальского жезла, будь он не так сух, язвителен и резок. Жомини, начальник штаба Нея, вскоре предаст Наполеона, что еще раньше сделали Моро и Бернадотт, которых мы видим в эту кампанию во главе вражеских войск. Наполеон вынужден поручать командование корпусами новым военачальникам, такими как Бертран и Лористон, которые, будучи инженерными или артиллерийскими офицерами, никогда не командовали пехотой. «Если бы император вздумал наказывать всех, кто обнаруживал недостаток усердия, ему пришлось бы остаться почти без единого из своих маршалов». Это признание вырвалось у Марбо, отнюдь не настроенного враждебно. Дисциплина ослабела; осудив на смерть двух мародеров, Экзельман одного прощает, а другого велит расстрелять в упор, предварительно условившись с ним, что даст ему убежать после мнимой казни; но эта хитрость открылась, и солдаты его дивизии немало издевались над ним. Деятельность интендантства по снабжению войска провиантом и одеждой, можно сказать, прекратилась.
В начале 1813 года министр Лакюэ де Сессак отправил в Германию обоз, доставку которого за Рейн он поручил немецким подрядчикам, причем не послал ни одного французского агента присмотреть за сдачей товара. Пруссаки присвоили себе весь обоз, то есть более чем на 12 миллионов вещей, столь необходимых французским войскам. Ротные командиры ничего не получали, и их солдаты, голодные и изнуренные, рассеивались по дороге. Приходилось остаток войска посылать на мародерство – забирать в окрестных селах дрова, солому и съестные припасы. Сами офицеры вынуждены были, чтобы прожить, участвовать в грабительстве своих солдат. Таким образом все узы ослабевали. Правда, армия обнаруживала героическую стойкость, мужество и преданность, достойные удивления; но этим едва отесанным новобранцам, которых приходилось обучать всему даже во время переходов и которые существовали единственно грабежом, было далеко до победителей при Флерюсе, Маренго и Аустерлице.