Наполеоновские войны
Шрифт:
При анализе Тильзитских договоренностей возникает ряд вопросов. Один из них – почему русские пошли на заключение союза? Ведь Россия в 1807 г. отнюдь не стояла на коленях. В тех условиях Александр I вполне мог ограничиться лишь простым мирным договором. Для Наполеона это была вполне приемлемая программа–минимум. Стоит сказать, что в 1807 г. французские войска были истощены не меньше (а может быть, и больше), чем русские, и он в любом случае вынужден был бы согласиться пойти на мировую с российским императором. Например, именно такое решение позже, в 1811 г., считал более правильным Н. М. Карамзин: «Надлежало забыть Европу, проигранную нами в Аустерлице и Фридланде, надлежало думать единственно о России, чтобы сохранить ее внутреннее благосостояние, то есть не принимать мира, кроме честного, без всякого обязательства расторгнуть выгодные для нас торговые связи с Англией и воевать с Швецией в противность святейшим уставам человечества и народным» [133] .
133
См.: Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М. 1991. С. 53—54.
М.
Но Россия в 1807 г. воевала не одна, а в союзе с Пруссией, а почти вся прусская территория оказалась захваченной французами. Собственно, главный дипломатический торг тогда велся вокруг этого фактически уже не существовавшего королевства. Русская дипломатия стремилась, как становится понятно из инструкций Александра I своим представителям на переговорах, разменять русско–английский союз на восстановление Пруссии. По мнению российского императора, «Франция должна придавать исключительное значение расторжению этого союза, которое фактически произойдет, как только Россия заключит сепаратный мир». Из инструкций также становится ясным, что российская сторона сначала действительно предполагала лишь заключение мирного договора с Францией и не видела необходимости в союзе [134] . Александр I в результате переговоров смог настоять на том, чтобы Пруссия, хотя ее территория сократилась почти вдвое, сохранилась на географической карте Европы. Можно полностью и безоговорочно согласиться с мнением компетентного специалиста по взаимоотношениям России с немецкими государствами С. Н. Искюлем: «Позиция Александра I накануне и во время переговоров во многом определялась стремлением сохранить Пруссию как государственную единицу», и это сохранение, «хотя и в урезанном виде, безусловно, следует считать успехом российской внешней политики» [135] .
134
Внешняя политика России ХIХ и начала ХХ века. Серия I. Т. III. С. 755, 758.
135
Искюль С. Н. Внешняя политика России и Германские государства (1801—1812). М., 2007. С. 131, 145. В инструкциях уполномоченным вести переговоры в Тильзите Александр I очень четко указал: «Вопрос, интересующий меня превыше всего – это восстановление короля прусского в его владениях» (Внешняя политика России ХIХ и начала ХХ века. Серия I. Т. III. С. 756).
Для российского императора это имело важное и принципиальное значение. Наполеон явно не хотел делать такой уступки и пошел на этот шаг только потому, что Россия заключала с Францией союз. Итак, для Наполеона и для Александра Тильзит стоил сохранения Пруссии как государства. В тексте статьи IV Тильзитского договора прямо и недвусмысленно указывалось, что Наполеон «из уважения к Его Величеству Императору Всероссийскому и во изъявления искреннего своего желания соединить обе нации узами доверенности и непоколебимой дружбы» согласился возвратить прусскому королю, хотя и в изрядно урезанном виде, его владения [136] .
136
См.: Внешняя политика России ХIХ и начала ХХ века. Серия I. Т. III. С. 632, 638.
Конечно, и в прошлые, и в нынешние времена всегда найдутся обличители российского самодержца: действовал–то он в интересах Пруссии (будущей Германской империи!). Тут очень важно понять, что российский император Александр I, заботясь о сохранении Пруссии (его называли даже «ангелом–хранителем прусского короля»), защищал интересы ближайшего будущего своего государства, прогнозируя, что рано или поздно именно пруссаки станут союзниками России в борьбе с Наполеоном. А Германская империя создавалась гораздо позже – уже при его племяннике Александре II, который одновременно был и племянником германского императора Вильгельма I Гогенцоллерна. Абсолютно точно прогнозировать будущие изменения в международной ситуации на столь большой срок даже сегодня при наличии компьютерного моделирования пока еще не под силу ни одному историку или политическому аналитику. Но суть состояла даже не в сохранении Пруссии, а в том, что Россия старалась проводить политику, направленную на соблюдение равновесия в Европе. Тут можно только согласиться с Н. И. Казаковым, который даже в советские времена критически отзывался об идеологах «национального эгоизма» и непонимании ими простой политической истины, что «Александр I, борясь за сохранение самостоятельности Австрии, Пруссии и других стран, тем самым объективно боролся за целостность своей собственной империи» [137] .
137
Казаков Н. И. Внешняя политика России перед войной 1812 года // 1812 год. М., 1962. С. 15.
Ф. В. Ростопчин. Художник Н. И. Аргунов. Около 1815 г.
Кому был выгоден Тильзит?
Обычно Тильзитские договоренности сторонники франко–русского геополитического сближения ставят как главный пример объективной неизбежности такого союза. Но как ни парадоксально, но союз 1807 г. был заключен вопреки аксиомам геополитики и вызван был совсем иными причинами. Начнем с того, что после создания герцогства Варшавского (бастион Франции против России) Наполеон получил прямой выход к русским границам. А это в соответствии с азами геополитики противоречило постулату о естественном характере союза, поскольку такое соприкосновение таило потенциальную угрозу и резко увеличивало вероятность прямого военного столкновения в будущем (что и произошло через пять лет). В германском регионе, в геополитическом плане самом интересном для России, в 1807 г. она фактически безвозвратно потеряла всякие серьезные позиции. Наполеон в Германии безнаказанно мог делать (и делал) все, что хотел. Сохранить хотя бы остатки былого русского влияния (и чтобы не пострадали многочисленные родственники царя) было возможно только в рамках военно–политического союза с Наполеоном, на что Александр I и пошел. Прагматизм русской политики по отношению к Германии в данном случае очевиден. Например, современный исследователь Д. Ливен полагает, что «Россия в 1807 – 1814 гг. была в значительной степени вынуждена выбирать между союзом с Великобританией и союзом с Францией. Реального нейтралитета России не допустили бы даже англичане, не говоря о Наполеоне». В другом месте своей статьи он высказался, что «Александр всегда полагал, что любой мир с Наполеоном окажется лишь перемирием» [138] . Россия в любом случае какой–то период времени могла не опасаться вспышки войны с Наполеоном, при условии, если будет закрывать глаза на то, что он творил в Европе.
138
См.: Ливен Д. Россия и наполеоновские войны: Первые мысли новичка // Русский сборник: Исследования по истории России. Т. IV. С. 36,56.
А. С. Шишков. Художник О. А. Кипренский. 1825 г.
Но с точки зрения основ геополитики подобный прагматизм также не сулил ничего хорошего франко–русскому союзу, а только создавал почву для будущего разрыва союзных отношений. Для России Тильзит стал временным компромиссом, договор был продиктован вынужденной необходимостью, но как минимум создавал возможность для изменения русских границ в Финляндии и на Балканах, и тем самым можно было обеспечить стратегические фланги будущего театра военных действий в грядущем столкновении с наполеоновской империей. Если забегать вперед, Александру I это с трудом и едва–едва, но удалось сделать, заключив Бухаресткий мир с Турцией и уложившись в отведенный лимит времени. Особый же вопрос в этом раскладе – присоединение России к континентальной блокаде Англии (реализация наполеоновской концепции борьбы «суши» против «моря» средствами экономического удушения) и война с ней. Правда, многие историки полагали, и не без основания, что настоящей войны–то и не было.
Другой вопрос: существовало ли осознание общности своих геополитических и стратегических интересов двумя высокими договаривавшимися сторонами в Тильзите и после него? Попробуем даже несколько упростить задачу, сформулировав вопрос по–иному: насколько заключенный союз отвечал и соответствовал долговременным интересам каждого государства? Собственно, в дипломатии, политике и экономике этот критерий и определяет прочность любых соглашений. Заключенный договор действует до тех пор, пока устраивает партнеров, если же выгода односторонняя или другая сторона вынуждена была заключить соглашение под давлением каких–либо обстоятельств, то всегда существует угроза досрочного расторжения достигнутых договоренностей.
Был ли выгоден союз в Тильзите Франции? Бесспорно, да. Наполеон (он всегда был сторонником франко–русского сближения) был крайне заинтересован в упрочении альянса, так как он давал ему возможность решать основную внешнеполитическую задачу – эффективно бороться с главным противником (Великобританией) и попутно решать другие свои локальные проблемы в Европе, имея со стороны России защищенные тылы.
Сразу же возникает другой очень важный вопрос: отвечал ли союз в Тильзите долгосрочным российским интересам? Неужели буржуазно–аристократическая Англия для России, как и для Франции, была тогда главным врагом? Возможно, если геополитики действительно правы, было бы лучше русскому царю «зажмуриться» и вступить в настоящий альянс с Наполеоном против Англии? Но отвечал бы этот по настоящему заключенный (а не вынужденный, как в Тильзите) союз российским интересам? Даже учитывая все англо–российские противоречия и британские «грехи» перед Россией, думаю тем не менее, что ответ на последний вопрос будет отрицательным. В поддержку приведем мнение французского историка К. Грюнвальда: «Союз между двумя державами мог быть долговечным, если бы он соответствовал реальным потребностям обоих народов и получил поддержку общественного мнения. Обе договаривающиеся стороны должны быть достаточно сильными, чтобы выполнять до конца принятые на себя обязательства. Наконец, союз мог быть прочным лишь при наличии общего врага. Тильзитский договор, рожденный под несчастливой звездой, не отвечал ни одному из указанных условий» [139] .
139
Грюнвальд К. Франко–русские союзы. М., 1968. С. 75.
Давайте опять же представим себе гипотетический результат такого франко–российского «брака»: в борьбе с туманным Альбионом Наполеон при помощи (или нейтралитете) русских оказался бы победителем. Даже не важно – экономическими средствами или военным путем французы поставили бы Британию на колени. Что получали бы русские в итоге? Они оказались бы без союзников, один на один с могущественной империей, политически и экономически безраздельно доминирующей в Европе. Нетрудно предугадать, куда после Англии была бы направлена победная поступь наполеоновских орлов – против единственной оставшейся крупной державы в Европе, то есть против России. Это ясно как дважды два четыре. Такова объективность реалий и стратегических последствий подобного решения. Вряд ли Александр I не просчитывал такую ситуацию, вероятно, он даже в тех непростых условиях сохранил способность к политической калькуляции средней сложности.
Европа в 1807—1810-х гг.
По нашему мнению, война Англии была объявлена Россией лишь на бумаге. Хотя раздражение против предшествующей политики Англии и ее «эгоизма», безусловно, в 1807 г. имело место в русских правящих кругах. Но военные действия оказались закамуфлированными рядом мероприятий по прекращению прямой торговли, по задержанию английских судов и аресту имущества британцев в России, по увольнению с флота английских подданных и тому подобных мер. Фактически война носила формальный и химерический характер, во всяком случае «странной» или «бездымной» ее назвать нельзя [140] . Да и как можно иначе квалифицировать военные действия ввиду практически их полного отсутствия. Официально эта война продолжалась пять лет, но для обеих сторон она оказалась почти бескровной. Обе страны стремились без лишней надобности не обострять конфликт и не провоцировать эскалацию лишь номинально объявленной войны.
140
«Бездымной» эту войну назвал известный русский историк Н. Ф. Дубровин. См.: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале ХIХ в. // Русская старина. 1901. № 9. С. 449—450.