Напрасные совершенства и другие виньетки
Шрифт:
Иногда приезжал мой папа – тряхнуть стариной и сходить “в далекую”. Эта формула помнилась с детства, когда папа, повязав на голову носовой платок с четырьмя узелками по углам, отправлялся за десятки километров к другой ветке железной дороги, слал оттуда маме телеграмму и поспевал к ее сюрпризному вручению.
Выставив небольшой столик в сад, я занимался полузапретным Пастернаком, наслаждаясь соответствием антуража его дачной поэтике. Наш дом был ближе всех к озеру, стол стоял у самой дорожки, и Толян, проходя мимо, звал меня купаться. Я отвечал, что работаю, и он с неизменным недоумением повторял: “Че ты все пишешь?! Писатель!!” (Как в
Зинаида Владимировна вставала с рассветом и весь день, не покладая рук, поливала, удобряла, подрезала, окапывала, опрыскивала, пропалывала и пересаживала в изобилии росшие на участке цветы, ягоды, овощи и фрукты. Одновременно она распоряжалась наемными рабочими из деревни, которые что-то для нее чинили, красили, копали и заливали бетоном, а к концу дня хрестоматийно толпились у заднего крыльца в ожидании оплаты.
Рабочими она была недовольна – они явно уступали немецким стандартам.
– Моя бы воля, я б их на конюшне секла, – говорила она. Я кивал с чувством тайной диссидентской солидарности.
Деревенскую публику Зинаида Владимировна вообще не жаловала.
– Вот у кого теперь деньги, – говорила она, мотая головой в сторону шумно колесивших вокруг участка пьяных мотоциклистов.
В ее “теперь” слышалось сожаление об уходящих в прошлое временах подлинного аристократизма.
– Какая у вас замечательная усадьба! – как-то сказал я, отчасти в дипломатических целях, но не кривя душой, и был вознагражден незабываемой репликой:
– Сталин добрый был, много давал…
Покататься на яхте приезжали друзья. Однажды была американская аспирантка Джоханна Николлз (ныне знаменитая лингвистка). Из валютного магазина она привезла невиданный продукт – пиво в банках. Потягивая его под деревом, она употребила изысканную английскую конструкцию “Am I decadent!” (“Ну, я и разлагаюсь!”), которую мы тут же освоили.
Яхточка ее не впечатлила – ее бывший свекор был бизнесменом как раз по этой части.
– He owns marinas…
– Marinas? Что такое “марина”?
– Пристань с прокатными лодками, яхтами и тому подобным.
– So he owns it? (“И он ей владеет?”)
– Them. (“Ими”.)
Как реалии, так и грамматика (pluralis) звучали недосягаемо. Впрочем, свекор, вместе с мужем и маринами, был все-таки бывший.
…В один из первых приездов после перестройки, летом 1991 года, я совершил ностальгическое паломничество в Купавну. Я ожидал увидеть процветающий, может быть, чрезмерно коммерциализованный, курорт и был поражен зрелищем запустения. Кругом были непроходимые буераки, валялись блоки распавшейся бетонной ограды, кафе на берегу было заколочено, озеро зацвело, по нему не катались и в нем не купались. Даже погода соответствовала – несмотря на июль, было холодно.
С трудом пробравшись к даче, я привычным движением открыл внутреннюю щеколду калитки, вошел и осторожно, с извиняющейся оглядкой, направился к главному дому. Он, однако, был необитаем – завешен пластиком, как при ремонте. Меня окликнула пожилая женщина, в которой я узнал Наташу. Я сказал, что когда-то снимал здесь дачу, спросил Зинаиду Владимировну. Наташа улыбнулась и повела меня к стоявшему около “павильона” столу с лавками, за которым сидела, как Меншиков в Березове, закутанная в темное тряпье генеральша.
Мы поздоровались. Мне были рады. Наташа сказала:
– А я смотрю, кто-то иностранной походкой идет по участку…
Беззубо шамкая, Зинаида Владимировна стала жаловаться на разруху (“Теперь, знаете,
Господский дом ремонтировался, значит, было на что, но пока они жили в той же избушке, что когда-то, – у разбитого корыта. Аристократическая парадигма, разыгранная генеральшей, оказала себя с неукоснительной полнотой, явив наглядную картину разорения мелкопоместного дворянства.
Интересно, как теперь? У кого деньги?
“Да” и “нет” не говорить…
Свой саббатикал [30] (1990/91) я проводил в научно-исследовательском центре на Восточном берегу, а Ольга оставалась в Санта-Монике. Мы постепенно расходились, но регулярно перезванивались и даже обменялись визитами.
Вот однажды звоню, спрашиваю, как жизнь, все ли в порядке, и в ответ слышу взволнованное:
– Меня ограбили! То есть нас с Мариной.
30
Sabbatical (year) – отпускной год (раз в шесть лет на седьмой, “субботний”).
Марина была ее школьная подруга, но не из первой, а из второй эмиграции и потому не такая аристократка и левачка, но все-таки.
– Как это случилось? Ты цела?
– Да нет, ничего страшного. Мы вечером гуляли в скверике на 4-й улице, помнишь?
– Конечно.
– Так вот, к нам подошли двое и отобрали все деньги и драгоценности – часы, кольца, сережки, цепочку.
– В полицию заявили?
– Заявили, но там нас не очень обнадежили, сказали, что вряд ли найдут. Особенно жалко маминого колечка. Да дело не в этом, а в унижении. И обидно, ведь в Санта-Монике преступности практически нет…
– Да, – говорю, – обидно.
Говорю это и замолкаю. Ольга тоже молчит. Выдержав паузу, задаю давно вертящийся на языке вопрос:
– Ну, а в какой момент в полиции зашла речь о цвете кожи грабителей?
Спрашиваю тоном, не оставляющим сомнений, что и через тысячи верст ясно его различаю.
– О нем речь не заходила.
– ???
– Они не спросили, а нам было неудобно с этим вылезать (volunteer this information).
– Понимаю, понимаю, это прозвучало бы как-то неполиткорректно. Но о колечке тогда можно забыть. Или полиция не хуже меня знает, кого ловить? Только как бы не вышло racial profiling?! [31] А так – affirmative action [32] в лучшем виде.
31
Расовое профилирование (англ.) – чрезмерное внимание к расовым признакам при поиске преступника.
32
Позитивная дискриминация (англ.) – предоставление преимущественных прав меньшинствам, ранее страдавшим от дискриминации.