Направить в гестапо
Шрифт:
Порта поднял руку к своей старой желтой шляпе.
— У меня нет каски. Ее сбили русские.
Ольсен и Шпет с безнадежным видом переглянулись. Они всегда сдавались, когда приходилось иметь дело с Портой.
— Ладно, — устало сказал Ольсен. — Надевай опять — что там у тебя оно такое! Идти с непокрытой головой нельзя.
— Слушаюсь.
Неприглядная шляпа снова оказалась на голове Порты. Колонна двинулась под нескончаемым дождем, хлещущим нам в лица. Минуту оживления вызвал заяц, внезапно перебежавший нам дорогу, из-за него чуть не опрокинулась наша драгоценная кастрюля,
— Ты что, черт возьми? — крикнул Малыш.
— Можно было б освежевать его и съесть, — с сожалением сказал Порта. — Можно было б положить в кастрюлю с выпивкой.
Малыш уставился на него.
— Чего это портить хорошую выпивку паршивым зайцем?
— Так делают в первоклассных ресторанах, — сказал Хайде, всегда знавший все. — Тушеный в вине заяц считается превосходным деликатесом.
— Да ну его этого зайца, — отмахнулся Малыш. — Я бы предпочел птицу… — Согнутая под прямым углом кисть руки ясно давала понять, что за птицу он имел в виду. — Я почти забыл, как они выглядят, провалиться мне на месте. Помнишь того русского, который натягивал гуся? Видно, невтерпеж стало. Если подумать, то я не уверен, что не смог бы сделать с гусем того же самого…
— Ерунда, — сказал Хайде. — Ты не смог бы сделать ничего, если б его подали тебе на блюде. Да еще в такую погоду.
— Кому ты морочишь голову? — глумливо спросил Малыш. — Сейчас я мог бы сделать это совсем голым на Северном полюсе. Что скажешь о времени на турецкой границе — забыл уже, что ли? Снега чуть не по колено…
— Сравнил. Это можно делать в снегу, но определенно не голым на Северном полюсе, — серьезно возразил Шнайдер.
Шнайдер был водителем, его отправили к нам в наказание за то, что он продал в Милане итальянцу армейский автофургон. Он склонен был понимать все слишком уж буквально.
— Никто не сможет сделать этого при такой температуре, — настаивал он. — Невозможно физически.
— Говори только за себя! — рассвирепел оскорбленный Малыш. — Главное — температура внутри — все зависит от того, насколько тебе хочется, так ведь?
— Совсем нет, — упрямо ответил Шнайдер. — Прежде всего, ты не смог бы даже приступить к делу — при таком холоде.
— Кто сказал? — Малыш повернулся к нему так резко, что содержимое кастрюли плеснулось из-под крышки. — Ты, может, и не смог бы, но я совершенно уверен, что смогу. Да что там, я до сих пор помню…
— Тише вы! — прикрикнул лейтенант Ольсен, шедший в нескольких шагах позади нас. — Противник рядом; незачем объявлять ему о себе.
Мы свернули с дороги и с трудом пошли вверх по склону к горам. Ступали мы теперь по траве; густая, упругая масса не издавала под нашими ногами ни звука. Где-то поблизости в темноте довольно посапывала корова, и мы ощущали ее теплый молочный запах. Все команды отдавались вполголоса.
— Отсюда колонной по одному.
Обер-фельдфебель Хун закурил сигарету. Лейтенант Шпет заметил огонек спички и в ярости широким шагом подошел к нему.
— Ты соображаешь, что делаешь, черт возьми? Выбрось эту штуку, отправляйся в хвост колонны и оставайся там!
Хун исчез без единого слова.
Неожиданно в туманной мгле проступили очертания дома. Это был сельский дом, из одного окна шел слабый свет. Лейтенант Ольсен предупреждающе вскинул руку, мы остановились. Сельские дома были нам не в новинку. Иногда там находились безобидные крестьяне с семьями, но всякий раз ухо требовалось держать востро; случалось, что там скрывался взвод противника и пулеметные гнезда.
Ольсен повернулся и поманил нас.
— Хайде — Свен — Барселона — Порта… — Он вызывал нас по одному, и мы бесшумно выходили из строя. — Идите, наведите там порядок. И будьте осторожны; если в доме русские, они наверняка выставили часового. Без крайней необходимости не стреляйте. Действуйте своими кинжалами.
Мы достали кинжалы и бесшумно пошли в темноте. Как всегда в таких случаях, у меня все тело дрожало от напряжения.
Едва мы продвинулись всего на несколько метров, я заметил, что к нам присоединился Малыш. В зубах у него был кинжал, в руке удавка. Он довольно засмеялся, увидев выражение наших лиц, и приблизил губы к уху Порты.
— Если окажутся золотые зубы, требую половину!
Порта потряс головой и промолчал. Он первым достиг цели. Бесшумно и ловко, как кошка, подтянулся, опершись о наружный подоконник, и оказался в доме раньше, чем мы подошли к нему. Мы последовали за ним и встали, дрожа в темноте. Где-то в доме скрипнула дверь. Хайде подскочил и вытащил гранату. Барселона стиснул пальцами его запястье.
— Не дури!
Малыш, по-прежнему держа кинжал в зубах, согнул удавку. Порта повернул голову и плюнул через левое плечо; он говорил, что это приносит ему удачу.
Мы ждали с минуту, прислушиваясь, потом Малыш внезапно ринулся в темноту. Вскоре мы услышали негромкий шум; негромкое бульканье; негромкий хрип. Потом снова тишина.
Малыш вернулся с дохлой кошкой в проволочной петле.
— Бедная киска!
Он покачал ею перед лицом Хайде, и мы задышали снова.
— Это могли быть красные, — пробормотал, оправдываясь, Хайде, но гранату спрятал.
Малыш засмеялся и бросил дохлую кошку в угол.
Разделавшись с этим врагом, мы почувствовали себя свободно, стали открывать все шкафы и ящики, искать то, что могло нам приглянуться. Малыш нашел банку джема. Унес ее в угол, сел по-турецки на пол и с удовольствием запустил в нее пальцы. Порта взял какую-то бутылку, посмотрел в тусклом свете на этикетку и пришел к выводу, что это коньяк. Отпил из горлышка большой глоток, потряс головой и протянул бутылку Хайде.
— Странный коньяк, — заметил он, явно в недоумении.
Хайде поднес горлышко к носу, понюхал, осторожно отпил глоток, поболтал жидкость во рту и с отвращением выплюнул.
— Тоже мне коньяк! Это больше похоже на тетрахлорид, идиот!
Малыш довольно загоготал.
— Я обойдусь джемом — им не отравишься!
— Пошел ты! — яростно ругнулся Порта.
Снова послышался скрип двери. Мы замерли. Несколько секунд тишины, потом Малыш и Барселона шмыгнули за кушетку. Банка с джемом покатилась по полу, содержимое ее выливалось на ковер. Порта бросился к двери и ногой распахнул ее.