Напряжение счастья (сборник)
Шрифт:
– Мама, – перебила она нетерпеливо, – я ничего не понимаю в ваших с папой делах и – честно говоря – не хочу понимать!
– Напрасно, – говорю я, – напрасно. Не хочешь же ты весь век висеть на шее у Яна!
– При чем тут Ян! – вспыхнула она. – Ян здесь ни при чем!
Ах, вот как! Хорошо. Я так и думала: у нее другой на подходе. Или уже!
– Вы что, расстаетесь? – сказала я кротко.
– Почему расстаемся? – Глаза ее стали синими, как васильки, и забегали, забегали!
– У тебя нет денег, потому что ты ничего не зарабатываешь и зарабатывать не будешь. Тебя должен содержать мужчина. Но поскольку ты не умеешь
Она не отреагировала на это нелепое слово: «единственный»! Она забыла, что у меня есть сын, о котором я сказала ей! Она забыла! Никто не хочет помнить! Ну, вы у меня попляшете!
– Откуда ты возьмешь деньги? – спросила она.
– Помнишь, – сказала я, – анекдот про нового русского? Новый русский спрашивает у мужичка: «Откуда, мужичок, у тебя деньги?» А тот ему отвечает: «Кроликов развожу». А новый русский спрашивает: «А у них откуда?»
Она даже не улыбнулась, вылупила на меня глаза и сильно покраснела. Она всегда краснеет, когда пытается понять что-то важное, а у нее не получается. Прекрасно, прекрасно! Запертая мать анекдоты травит!
– Так откуда же деньги? – повторила она упрямо.
– Я продаю дачу, – сказала я.
Она так и подпрыгнула. Дача – это же кость в горле у них с Феликсом! Это предмет наших самых жестоких споров! Ни одному из них не нужна дача, и сколько раз они давили на меня, чтобы я ее продала! И вдруг – держите! Деньги буквально плывут в руки! Она просияла, но недоверчиво, с оглядкой.
– Что так? – радостно спросила она.
– Я, кажется, объяснила: ты – мой ребенок, тебе нужны деньги. Я – старая женщина, но мне тоже нужны деньги, я нигде не работаю, а на твоего предателя отца надежды слабые. Я могу заболеть, могу влюбиться, на все нужны деньги!
– Влюбиться? – Она опять вылупила глаза.
– А что? – надменно сказала я. – А вдруг я решусь на подтяжку? – И я двумя ладонями приподняла щеки: – Разницу видишь?
Она совершенно обомлела. Смотрит на меня, как на лунное затмение, открыв рот. Я засмеялась.
– Короче, – сказала я, – обсуждать тут нечего: дачу я продаю. Твой отец этим займется. Пусть хоть немножко посуетится, а то что же? На все готовое? Мне нужно встретиться с ним сегодня и передать ему документы. Я ему доверяю. И доверенность дам. Вот так.
Она все не могла опомниться.
– Так что ты уж будь любезна: не запирай меня сегодня. – Я сказала это легко, небрежно. Прекрасно сказала! – Не запирай свою умалишенную мать, она тебе еще пригодится.
Она покраснела сильнее.
– Никто тебя не запирает, – сказала она. – Просто ключ завалился за зеркало. Можешь идти, куда хочешь.
– Сейчас сколько? – спросила я. – Половина девятого? Чудно. Тогда я пошла. В десять у меня свидание.
– Свидание? – вскрикнула она. – С кем?
Я откинула голову, как в оперетте, и захохотала.
– С отцом моего ребенка! – захохотала я. – Пока что – только с ним!
Она выскочила, хлопнув дверью. Потом у них с Яном началось крикливое объяснение, но я не стала слушать и ушла к себе.
Теперь надо объяснить, откуда у меня возникла идея кладбища, а то забуду. Во-первых, я надеюсь, что опять увижу эту, с выщипанными бровями, и если со мной рядом будет Феликс, устрою им очную ставку. Это первое и главное. Но кроме того – на кладбище мне помогут МОИ, и Феликс уже не отвертится. Я в это верю. Ведь вот если человек осеняет себя крестным знамением, нечистая сила сдается, верно? Так и здесь. Одна я с Феликсом не справлюсь, значит, надо привести его туда, где я не одна. ОНИ мне помогут. Я и так слишком долго тяну. Время будет упущено, не наверстаешь. Что с моим сыном?
Записала, что могу, еду на кладбище.
7 июля (2 часа дня). Почему все время так темно? И в комнате темно, и на улице? Голова уже не болит, но в ней стоит постоянный мелодичный звон. Потрясешь ушами, как собака, – звон громче. И темно, все время темно. Что было утром? Я все время боюсь сделать что-то не то, не туда поехать, не то надеть, перепутать, забыть. И все время куда-то выскальзываю, соскальзываю, шатаюсь. Никогда ничего подобного не было. Может быть, у меня давление? Не знаю. Итак, что было утром? Вот что: приехала, иду по главной аллее. Вижу ее спину на скамеечке. Сидит! Сидит, как всегда, на своем «враче-человеке»! Господи! Я заторопилась, бегу. И никак не могу найти свою тропинку. То в одну сторону подамся, то в другую – нет! Кресты и камни вокруг, не продерешься. Не наступать же мне на могилы! Спина у женщины неподвижна, сама как каменная. Я тороплюсь, чуть не падаю, а она сидит! И вдруг вижу: встала и уходит. Куда-то в другую сторону, прочь от меня. Я кричу: «Подождите!» Она – опять, как тогда, не оглядывается. Ушла, исчезла. И тут я (сама не знаю, как!) вышла прямо к могиле родителей. Вот папа, а вот – мама. Цветы засохли, давно я не была. Ее нет. На «враче-человеке» – свежие колокольчики, синие. Значит, она только что ушла. Земля теплая, пестрая и так спокойно пахнет. Я опустилась на корточки, положила руку на отцовский бугорок. Совсем не страшно. МОИ рядом, смотрят на меня. Слышу голос Феликса:
– Наталья!
Я обернулась: стоит. Послушался. Зачем я его вызвала? Ах, да! Деньги, дача! Сына надо спасать. На Феликсе – хороший серый свитер. Ботинки – старые, еще мной когда-то купленные. Вид потасканный, а в то же время заметно, что за собой следит, хорохорится. Убийца детей моих. Сыноубийца.
– Вот, – говорю я. – Увиделись все-таки.
Он стал серым, как его свитер.
– Я так и знал, – шепчет, – ты больна, Наталья. Наталья…
Я глажу его по щеке грязной, в земле, рукой. Он отшатывается.
– Идем домой!
– Да что ты! – говорю. – Какой там дом! У меня к тебе дело.
И протягиваю ему доверенность: «Я, Мартынова Наталья Николаевна, проживающая по адресу: Никольский переулок, дом 7, квартира 310, доверяю продажу своей дачи и получение денег Мартынову Феликсу Алексеевичу и т. д.» Число и подпись.
Он молчит, смотрит на меня. Со страхом смотрит. Ноги меня не держат, опускаюсь на скамеечку. Он надо мной возвышается.
– Бери, – говорю я. – Бери и действуй. Деньги твои.
– Ничего я не возьму, – отвечает он. – Ты не отвечаешь за свои поступки.
– Ты возьмешь, – сморщилась я, – еще как возьмешь! Это же пятьдесят тысяч, не меньше! Вспомни, какой там дом! Папочка, – и глажу бугорок, – каждую половицу вылизал! Мне деньги не нужны.
– Что? – спрашивает он, – что тебе нужно?
– Ты знаешь, что, – говорю я. – Феликс! Все деньги – твои!
– Наташа, – он схватил меня за плечи, – что с тобой?
– Возьми, возьми деньги, – шепчу я, – мне ничего не нужно.