Напряжение счастья (сборник)
Шрифт:
– Будьте добры Феликса Алексеевича, – сказала я.
– Он занят, – сказала она.
– Занят? – удивилась я.
Нюра подскочила и хотела нажать на рычаг, я не дала.
– Пожалуйста, передайте ему, что звонила жена, – сказала я уже своим голосом и бросила трубку.
– Зачем тебе отец? – прошипела Нюра. – Мало тебе нас с Яном?
– Когда-то, – сказала я, – мы с твоим отцом составили завещание. Я хочу внести в него кое-какие изменения.
Она странно посмотрела на меня. Поверила! Я, кажется, додумалась до чего-то стоящего! Это отличный ход! Деньги!
Мне, кстати, вот что приходит в голову: для того чтобы добиваться своего, нужно быть хорошо одетой и хорошо выглядеть, а у меня ничего нет. Все сносилось. И сама вся – в морщинах. По телевизору недавно показали, что морщины можно убрать с помощью лазера. Это очень дорого, но есть места, где это делают. Если бы мне вернуть мою молодость и мое лицо! Денег нет, это страшно. И носить нечего. Пересмотрела свой гардероб – ужасно. Раньше я не обращала на это такого внимания. Почему сейчас? Неужели эта история со старухой Антониной и мальчишкой?
Ян пришел вечером, Нюры еще не было. Я лежала с Троллем у себя. Ян заглянул и спросил, где Нюра. Мне захотелось сказать ему что-то очень насмешливое, но я испугалась. Я боюсь их всех, и Нюру боюсь, которая меня заперла. Надо сделать вид, что я ничего не заметила, или высмеять ее. Терпи, Наталья.
5 июля. Феликс позвонил и спросил, что случилось. Значит, эта его дамочка ему передала. Я сказала, что решила продать дачу. Он почти взвизгнул. Нервишки, старенький уже!
– Как дачу? – удивился он. – Ты же не собиралась?
– Я передумала, – сказала я, – но если ты хочешь, ты можешь мне помочь в этом. И тогда я, конечно, отдам тебе часть денег. Процент отдам, как агенту.
– Наташа, – сказал он гневно, – я не ожидал от тебя… Это твоя дача и твои деньги! Но мне, конечно, было бы легче знать, что ты подстрахована, потому что тянуть две семьи…
О, мерзавец, мерзавец! Он говорит мне про две семьи! С каким удовольствием я убила бы его, если б могла! На кусочки бы разрезала!
– Да, – сказала я, – если бы у меня были эти деньги, я была бы подстрахована. Ты уже стар, Феликс, тебе трудно.
Он разозлился.
– Дело не в возрасте, – сказал он, – дело в обстоятельствах. Я не ворую и не торгую.
И тут я сказала то, что придумала.
– Феликс, – сказала я. – Дача принадлежала моему отцу. Его нет в живых, но это неважно. Мне будет уютнее (я так и сказала: «уютнее»!), если мы встретимся с тобой на его могиле, и я передам тебе все бумаги.
– Что за бред, – прошептал он. – При чем тут могила!
– При том, – сказала я. – Я уже давно чувствую, что мертвые мне ближе, чем живые. Мертвые меня не предают.
Почувствовала, как он испугался там, на том конце провода.
– Наташа, – сказал он, – все это так странно. Ты слышишь себя?
– Это мое право, – сказала я, – пусть тебе оно и покажется странным, но иначе я не согласна. Я буду знать, что отец присутствует при нашем разговоре, что я делаю этот шаг с его согласия… Ты ведь помнишь, как он любил дачу.
Я знала, что Феликс пойдет на любое условие, каким бы диким оно ему ни показалось! Он хочет, чтобы я продала дом и обеспечила себя! Он мечтает, чтобы у меня появились деньги и я оставила бы его в покое! Но это не все. Я знаю, что совесть его царапается, и ему стыдно, что он бросил меня на старости лет, больную и нищую, со старой собакой! А тут деньги, и я останусь с деньгами, и он поможет мне получить эти деньги, и можно будет спокойно наслаждаться семейным счастьем с молоденькой. («Две семьи»! Никогда не забуду!)
– Ну? – спросила я (якобы нетерпеливо, а он-то на крючке, попался!).
– Хорошо, – он вздохнул тяжело, – хорошо. Если это каприз, мне стыдно за тебя.
– Как ни назови, – засмеялась я, – пусть каприз. Так завтра? В десять? Ты помнишь, где наша могила?
– Думаю, что найду, – сказал он, – но, может быть, я за тобой заеду?
– Нет, нет, – нарочно испугалась я, – Нюра дома, да и этого, лохматого, никакими силами не выкуришь. Лучше уж встретимся там, на месте. Да, кстати! (Сделала вид, что только что вспомнила!) Кстати! Скажи своей дочери, чтобы она меня не запирала.
– Запирала? – удивился он.
(Значит, она ему ничего не рассказала ни про то, что я не ночевала дома, ни про поездку в сумасшедший дом! Стесняется она его, что ли?)
– Почему Нюра тебя запирает? Зачем?
– Ну, Господи, – сказала я устало, – мало в ней дурости, что ли? Сегодня ей показалось, что будет лучше, если мать посидит взаперти. Чем бы дитя ни тешилось…
– И ты так спокойно говоришь об этом?
(Он ничего не понимает. Ура!)
– А как ты хочешь, чтобы я об этом говорила? На стену мне лезть, что ли?
Вот этим-то я его и провела! Он решил, что я понимаю Нюрины выкрутасы и реагирую на них спокойно, как разумный пожилой человек, который видит в своей дочери экзальтированного подростка! А раз так – значит, я здорова, и можно поверить в то, что я продаю дачу! Ура!
– Я поговорю с Нюрой, – сказал он, – действительно, это нелепость…
Он не был уверен, что это так, но ему ужасно хотелось! Потому что – деньги! Деньги и спокойная совесть! А иначе – просто жуть малиновая: старуха, брошенная и вдобавок – запертая! Ух!
7 июля (утро). Пишу, как есть, спасаю от самой себя, от своей головы, больной, дырявой. Сейчас Нюра принесла мне таблетку. Я положила ее под язык и сделала глотательное движение. У Нюры глаза бегают, мне кажется – ей не до меня.
– Папа сказал, что вы хотели встретиться, – сказала она осторожно, – он сказал, что у тебя к нему важное дело…
– Да, и оно имеет к тебе отношение, – кивнула я (таблетка кислая, боюсь случайно проглотить!). – Я же упоминала про завещание…