Наречённая. Книга 2
Шрифт:
— Ненавижу тебя, ненавижу и за то, что ты делаешь со мно-о-ой, — по её вискам потекли слёзы поблёскивая на ресницах.
Маар снова попытался захватить её губы, впиться и драть её так без остановки, но Истана вновь увернулась.
— За что Ирмус посадил тебя в Колодец? — сомкнул он пальцами тонкое горло, перекрывая воздух, не останавливаясь, входил в неё, чуть сдавив шею, — ответь мне, или я тебя заставлю говорить.
Истана прикрыла ресницы, принимая его, невольно погружаясь в наслаждение, изогнулась дугой, часто дыша, постанывая, не в силах остановить пытку. Маар ослабил хватку, позволяя воздуху проникнуть в грудь.
— Я ничего тебе не скажу, — задыхаясь, ответила она.
Маар толкнулся языком в её рот, и тут же проступила кровь — Истана укусила его, но это не остановило его углубить поцелуй, заполнить, подчиняя её себе. Маар вышел из её мокрого горячего лона, перевернул Истану на живот, глядя, как она беспомощно мнёт простынь.
Страж запустил пальцы ей в волосы, собирая в кулак, наматывая, потянул на себя, проталкивая руку под живот, вынуждая прогнуться в пояснице и приподнять для него бёдра. Во рту стало сухо, Маар туго сглотнул. Глаза исгара потемнели беспросветно — один взгляд на разбухший клитор, на покрасневшие складки плоти, на нежную кожу, на эти влажные от соков лепестки, набухшие, дурманящие, призывающие прильнуть в ним губами и вылизать всё.
— Повтори ещё раз, как ты меня ненавидишь, ассару, — Маар склонился, захватывая губами плоть, втянул в себя, чуть прикусывая, проник языком, тараня пульсирующие стенки лона.
— Ненавижу! Ненавижу! Не-на-а-а-вижу… — всхлипнула Истана, бессильно зажала в кулак простыни, ткнувшись лицом в постель, сдавливая рвущийся стон в горле.
— У тебя очень хорошо это получается, Истана, сожми ещё, сильнее, туже. Я так скучал, невыносимо скучал.
Маар продолжал настойчиво растирать её пульсирующую плоть пальцами, вылизывать языком, а потом выпрямился, ввёл разгорячённый с вздувшимися венами член, плавно толкаясь в узкое отверстие лона, обжигающе горячее. Истана уже не шипела, а рвано и обречённо постанывала от его проникновения. Маар огладил её талию, скользя ладонями вверх, накрывая, сжимая груди, начал таранить беспрерывно, скользя членом по набухшим складкам лона, дёргая девушку на себя, насаживая резко, жёстко, щипая, растирая, замирая на несколько мгновений, чувствуя спазмы подступающего удовольствия. Член, мокрый от её соков, поблёскивал в тусклом свете, со шлепком проникал в неё вновь и вновь. Маар сам начал стонать, чувствуя, как Истана сдаётся под его напором, раскрывается, впуская его внутрь, но только для того, чтобы с силой сжать его собой, словно назло, вынуждая долбиться в неё ещё исступлённее и размашистее, отводя бёдра, замирая и вторгаясь снова, вгоняя член до самых яиц. Тугая, какая же она тугая. Маар жадно глотал воздух. Ритмичные сокращения вокруг его члена ввергали в блаженство, лишали воздуха и отпускали, чтобы напрячься до предела и вновь пуститься в бешеный темп. Пытка. Но чем ближе подступал к горлу ком наслаждения, тем явственней сквозь пелену билось что-то другое, что-то, что протискивалось в него, разносясь по телу жалящим, как угли, жаром, вынуждая напрягаться ещё сильнее.
— Что с тобой? — склонился Маар, прикусывая шею Истаны.
Рваное дыхание ассару спадало с губ, она не могла ничего сказать, задыхаясь, её губы стали бурыми, как виноградное вино. На её покрытое потом лицо налипли волосы, Маар убрал их, скользя губами по виску.
— Говори, что с тобой? — зарычал он, ударяясь о её бёдра быстрее, резче, проникая полностью, сжимая шею пальцами, вынуждая её приподнять ягодицы выше, чтобы он мог свободней трахать её, ныряя пальцами в тугое колечко, двигаясь всё быстрее, больше чувствуя её жар, непонятный, колющий.
Глубокие жёсткие толчки всё больше наполняли тело жжением, из глотки Маара вырывался животный хрип. Он чувствовал перемены, но не мог остановиться на такой предельной скорости, когда его вот-вот разорвёт на куски от пика. Дыхания разносились в унисон — её всхлипы с его громкими стонами. Маар толкался до упора, надавливая на изгиб спины, теперь яйца бились об её мокрую текущую щель. Маар взорвался, содрогнувшись от сильного оргазма, кончил долго и протяжно, сминая ягодицы Истаны, выплёскиваясь горячей струёй под замедляющиеся толчки и обрывистые дыхания, медленно погружаясь в топкое марево. А вместе с тем по коже полз лёд, и тогда его сотнями спиц прострелило понимание истинной причины её изменений. Что-то странное там, где его член толкался в само чрево. Непрерывное движение, трение, сильные удары — они приближали Маара к чему-то… тёмному.
Он стиснул Истану, часто дышащую, ещё не очнувшуюся от оргазма, ощущая, как что-то горячее пульсирует внутри неё, обжигая головку его члена, разгоняя по телу волны колючей дрожи и простреливающие импульсы. Маар в последний раз ударился в её лоно, вынуждая ассару всхлипнуть и очнуться, рывок ещё рывок, и он выскользнул. Из заполненного лона потекло по бёдрам горячее семя, пролившееся из вздрагивающего от бешеной пульсации члена.
Истана утихала, глотая воздух, мокрые ресницы дрожали, тонкие крылья носа трепетали от того, как шумно ассару тянула в себя воздух. Она молчала.
Маар опустился на неё, опаляя дыханием мокрый висок, потянул за волосы:
— Зачем Ирмус отправил тебя в Колодец?
По щеке ассару потекли прозрачные слёзы. К`ни`го`ед`.`нет
— Он хотел… лишить меня, — прохрипела, сглатывая ослабшим голосом, собираясь в целое, — …он хотел лишить меня ребёнка, которого я ношу.
Маара будто опустили в самые недра пекла и вернули назад, он ощутил, как кожа опадает с него ошмётками, причиняя непереносимую муку. Это невозможно.
— Что ты сказала? — встряхнул грубо, дёргая волосы, вынуждая Истану скривиться.
Он не может иметь детей! Его кровь мертва. Об этого говорил колдун. Ни одна сука от него не понесла — не могла. Маар смотрел на Истану и не видел ничего, кроме пульсирующего кровавым пятном, разливающегося перед глазами собственного ошеломления. Она — асса'ру. Эта бездушная сука могла зачать от него. Могла? И то, что внутри неё — его, его часть, его кровь, Маар не сомневался в этом ни доли мгновения, ощущал в горле этот запах, этот след, жжение, он проникал под самую кожу, вливаясь в его кровь, соединяясь. Маар выпустил Истану и резко развернул её к себе, навис глыбой, оглядывая её лицо, расширенные от испуга зрачки, дрожащие губы. Придавленная, распятая под ним… То, что увидела она, вынудило ассару сжаться и затрястись.
— Нет. Не надо, — выдохнула с надрывом… — Ты не причинишь вред. Нет. Оставь, прошу. Прошу. Маар! — обвила руками его шею, прижимаясь тонким телом, но Маар её уже не видел.
Я взяла его ладонь и опустила себе на живот. Ты же чувствуешь…
В какой-то миг в Мааре что-то изменилось, ярость в его глазах разлетелась на ослепительные осколки, со звоном ударяющиеся обо всё вокруг, вонзающиеся в меня. А мне сделалось больно внутри до слёз и до нехватки воздуха — он погубит, погубит свою частичку. Мне, зажатой в горячих руках исгара, с трудом удалось собрать себя воедино из тысяч хрупких частиц своего самообладания. Он это сделает, оборвёт связь. Внутри меня всё перевернулось и сузилось до трепещущей точки. Маар убрал резко руку. Я взвилась, села на его колени сверху, обняла за сильную шею, слышала, как бухает его сердце. Заглянула в лицо, чувствуя усиливающее жжение в глубине живота. Обняла отчаянно за плечи, пронизывая пальцами тёмные волосы на затылке, посмотрела в глаза, пытаясь прорваться через эту холодную черноту, но он меня как будто не видел. Глаза Маара поглотила тьма, смолой разливаясь по радужке, чёрные зрачки-провалы поглощали меня, вынуждая задыхаться. Внутри него творилось что-то страшное, что-то, что заставляло нутро сжиматься и неметь, пробуждая внутренние инстинкты: защититься, сберечь, бежать прочь, потому что гибель неизбежна. Но бежать было некуда. Окаменевшие пальцы исгара вдавливались в моё тело, причиняя боль, и жгли, оставляя следы, но я этой боли не чувствовала, я чувствовала боль внутри — он пустил свой огонь в меня, он выжжет всё, выжжет ту жизнь, что зародилась во мне. Но я этого не хочу!
— Я не позволю тебе этого сделать, — голос хриплый, надсадный, дрожащий, глаза затуманились, слёзы обжигают щёки.
Я провела рукой по щеке Маара и припала к его жёстким неумолимым губам горячо и отчаянно, сама. Я не понимала, что делаю, поддалась своему порыву, безумству. Впервые я готова была принять. Приникла увереннее к огрубевшим губам, которые совсем недавно с таким жаром и упоением скользили по моему телу, лаская и целуя. Маар задрожал, ответил, обхватил мою талию, и я прижалась к нему теснее, опуская руку по бронзовому рельефу его торса, ниже, скользя пальцами по жёстким волосам, оглаживая каменную плоть, горячую и пульсирующую, не умещающуюся в моём захвате, вздрогнувшую под моей ладонью. Дыхание Маара сбилось и сделалось тяжёлым. Он обхватил меня, жёстче стиснул, сжимая лопатки, плечи, забываясь, впиваясь в мои губы жарко, ненасытно. Я твёрдо водила пальцами по оплетённой взбухшими венами плоти быстрее и резче, чувствуя, как он увеличивается и наливается стальной силой и огнём. Он весь горел и жаждал меня, я это ощущала кожей, чувствуя, как толкается и нетерпеливо рвётся в меня его сила и страсть, заполняя. Загорелась сама, обхватив его член у снования, приподнялась и плавно опустилась, насаживаясь на него, обвила руками шею, удерживаясь, вдавливая пальцы в его литые плечи. Взгляд Маара смягчился будто, он продавил меня пальцами, клеймя ожогами, рванул на себя, зашипев в висок, выпустил, обхватывая крепко мой затылок, зарылся пальцами в волосы. Шумно вдыхал их запах. Гладил обжигающей ладонью плечи, медленно скользя внутри меня, заставляя содрогаться от волн наслаждения. Я задвигалась навстречу, приподнимаясь и опускаясь, чувствуя в себе твёрдость, наполненность, обхватила его член внутри и вновь приподнялась, плавно скользя в неспешном ритме, сжимаясь, потираясь, двигаясь всё быстрее, размереннее. В то время как Маар каменел, вынуждая подпрыгивать на нём, исгар не вынес этой пытки, подхватив за бёдра, пронизывал резко, быстро, подбрасывая меня твёрдыми толчками. Ещё и ещё, вгоняя член на всю длинны, в самую глубь до основания, так что внутри меня всё вздрагивало и плавилось, разносясь жаром по телу, блаженный туман заволок голову, и в рту стало сухо.