Наречённая

Райн Лэйя

Маар протянул руку, подобрав лёгкий белый локон, пропустил через ладонь, ощущая, как внутри накаляется всё: каждая мышца, каждый нерв. Маар продолжал хотеть её безумно, и это желание уже не могло умещаться внутри него, оно рвалось наружу огненным вихрем. Страж коснулся её подбородка, очертив его плавный контур, тронул подушечками пальцев мягкие губы девушки, пусть и бледные. Маар остро хотел к ним прильнуть своими губами, почувствовать их вкус, именно её губ. Его яйца сжались до боли от этой мучительной жажды. Маар отступил. Впервые ему не хотелось ни одной другой, только её. Только она может утолить голод, который разбудила в нём.

Шелест одеяла заставили его застыть, а потом обернуться. Истана положила руку на живот и открыла пронзительно голубые глаза. Взгляд её

устремился на него, выхватывая из полумрака комнаты силуэт, облитый густым светом огней. Протянулась, казалось, вечность до того мига, когда вдруг синева глаз девушки замутилась влагой. Истана поджала губы, и крылья носа её задрожали. Ей было больно, Маар ощутил эту муку, как свою собственную, остро, внезапно, она разлилась ядом, отравляя. Страж в один шаг оказался возле неё, ассару отпрянула, выставив ослабшие руки вперёд, выставляя преграду, растопырив дрожащие пальцы.

— Не прикасайся… ко мне… — прошелестел в неподвижной тишине её голос, по щекам девушки скользнули блестящие капли.

Она не хотела его видеть, она хотела умереть, посмотрев в это зеркало, но не вышло, Верховный вернул её обратно в руки Маара. Мужчину обожгла ненависть, исходящая из сердца девушки. Такого сильного порыва он ещё не испытывал от неё. Страж сощурил глаза, наблюдая за ней свысока, дыхание его утяжелилось, он не понимал, что с ней.

— Ты ослушалась меня, ты посмотрела в зеркало, хотя я запретил тебе это делать, ты глупая, ассару. Ты заслуживаешь наказания.

— Провались ты в Пекло, ничтожество! — зло выплюнула она, пронизывая стража колючим взглядом.

Маар приподнял темную бровь. Вот как? Маленькая дрянь решила сбросить свой морок и показать истинное лицо?

Глаза её искрились самым холодным льдом, что сковывал чрево Бездны, губы налились краской — бордовая роза, а кожа белая, как сливки. Великолепное сочетание. Грудь под тонкой тканью вздымалась судорожно и опадала, Маар опустил взгляд вниз, туда, где находились тепло и мягкость, такие вожделенные для него сейчас и такие недоступные одновременно.

— Как ты меня назвала?

— Ты ничтожество, будь ты проклят, ублюдок, — просипела она.

Маар пригвоздил её взглядом к постели, оглохнув от всплеснувшегося в нём гнева. Девушка хоть и оцепенела, напряглась, сжимая в пальцах постель, но быстро смахнула себя страх, приподняв гордо подбородок. Бесстрашная глупая ассару.

Страж обрушился на неё мгновенно. Истана отшатнулась, но теперь бежать некуда, теперь уже нет. Ум застелила огненная пелена, всё тело Маара залило тяжёлым жаром. Он трахнет её прямо сейчас, и плевать на все запреты, что он дал себе. Пора укротить эту несносную суку. Он прыгнул на постель, как дикий молодой барс, ловя ассару за ногу. В один миг она оказалась под ним, вскрикнуть не успела. Да если бы она и кричала, никто не посмел бы сюда войти, пусть и слышны были звуки, доносившиеся снизу, хозяева, верно, сбирались за общий стол.

Маар собрал полы её сорочки, рванул, ткань с жалким треском распоролась на её гибком теле. Мужчина прошёлся ладонями по упругой груди с розовыми нежными сосками, по плоскому животу, по мягкому пушку меж бёдер. Он прижал Истану своим разгорячённом и возбуждённым телом, качнув бёдрами, исступлённо потёршись каменным членом о её тёплое маленькое лоно. Ассару вцепилась в исгара, царапая его лицо и плечи.

— Я тебя ненавижу! — сорвался её голос на хрип, девушка глотала слёзы. — Будь ты проклят. Ублюдок!

Маар расправил штаны, высвободил налившийся горячей сталью член. Зажав одной рукой тонкие запястья девушки над её головой, скользнул губами по её мокрой скуле, собирая солёную влагу — её слёзы, слизывая их. Истана замолкла, поморщилась, отворачивая лицо, изгибаясь, чтобы хоть как-то отстраниться, но бесполезно.

— Почти убедительно, лживая дрянь. Почти тебе поверил, — шептал глухо Маар, продолжая ласкать её вожделенное тело свободной рукой.

А потом он разодрал её колени в стороны, ощущая, как её трясёт. Она дёргалась и извивалась, как рыба, выброшенная на берег, пыталась вырваться, но напрасно. Маар провёл пальцами по мягким складкам, резко проник одним внутрь. Истана вскрикнула, ресницы её вновь стали влажными и тяжёлыми, как и дыхание, она замерла в ужасе, перестав дёргаться. Такая узкая, тесная. Маар засомневался, что она сможет принять его. Вот и пускай, поделом, лживая сука.

— Ну, назови меня ещё раз так, — Маар смотрел в её затуманившиеся от боли глаза, в чёрные зрачки, расширившиеся от дикого предчувствия чего-то страшного, когда он принялся растягивать тугой захват мышц лона.

Истана поджала губы, шумно сопя, неотрывно смотрела ему в глаза, в то время как он грубо терзал её плоть.

— Ублюдок, — выплюнула она.

Это было её ошибкой. Никто Маара не называл так, никто не смел.

Маар проник пальцами ещё глубже. Лицо ассару исказила боль, низ живота девушки загорелся, она отстранила бёдра, пытаясь вытолкнуть его пальцы. Мужчина убрал их, навис, медленно ввёл в лоно свой член, а потом резко толкнулся, врываясь в нежную плоть, насаживая девушку на себя. Истана взвилась, раскрыв губы в немом крике, сжав с силой бёдра, не пуская его дальше. Она задохнулась, боль растеклась горячей лавой от живота к бёдрам. Маар продолжал держать её, погружаясь глубже, растягивая и разрывая узкую щель. Ассару зажмурилась, сжав зубы и кулаки, так и не проронив ни звука. Он задвигался размеренно и быстро, вталкиваясь в неё, ощущая липкую влагу. Он ничего не соображал, его опьянила её кровь и то, какая она была узкая для него, вожделенная. Задвигался ещё резче и безудержней, вдалбливаясь в неё, теряя контроль и ум от ощущения тёплой тугой глубины, от запаха крови, от её сладкого, невозможно головокружительного аромата, взглядом ударяясь в лёд её непроницаемо-холодных глаз. Возбуждение в нём бешено росло и ширилось, раскачивая густые волны жара по телу, толкая его с края в пропасть. Ей было больно, он чувствовал это, но ассару больше ни разу не вскрикнула, она лишь смотрела на него затуманенным ненавистью взглядом.

— Никогда так не говори… Никогда… — глухо и с натугой шептал он, совершая размашистые удары тазом, вдавливая в облако постели тело Истаны, такое красивое, такое совершенное, недоступное и запретное, нежное и хрупкое, маленькое, — …и я …никогда …не причиню тебе боли… Просто слушайся меня… Истана. Но сейчас уже поздно…

Губы её только искривились в презрении, но она молчала, снося его в себе. Маар протолкнул руки под её ягодицы, приподнимая, проникая ещё глубже. Истана продолжала смотреть на него, но по скулам уже текли слёзы. Она крепко держалась за постель, тянула ткань, вся напрягаясь и, наверное, мечтала умереть. Мужчина, не переставая двигаться, сорвался, его толкнуло изнутри к ней, он припал к её губам. Такие сладкие, такие нежные губы ассару, упоительные. Истана дёрнула подбородком, вырываясь, на лице её выразилось лишь омерзение. Маар впился в её губы вновь, с еще большим остервенением, то кусал их беспощадно, то ласкал, слизывая кровь её и свою, проталкивая в тёплый рот язык, одновременно врываясь в её тело ураганом. Такая горячая, такая пленительная Истана.

Он сошёл с ума, он рехнулся, он стал безумцем, взяв так опрометчиво ассару. Но он не мог остановиться, уже нет. Он толкался в неё всё быстрее, поднимаясь вверх, к пику блаженства, держа её в плену, целуя её всю: губы, шею, острые ключицы, слизывал с розовых тугих сосков её аромат, покусывая твёрдые горошины. Горячая волна блаженства то подкатывала, то отступала, движения его стали ещё резче, ещё безумнее. Истана выдыхала со стоном от его напора, ей хотелось, чтобы это всё скорее закончилось. И Маара подбросило в пространство, он резким толчком проник на всю длину, выплеснул семя в горячее влажное лоно, так туго сжимающее его пульсирующий член. Ощутил, как по мышцам разлилась магма истомы, отяжеляя и сотрясая его тело. От экстаза и блаженства Маар закрыл глаза, их заволокло чернотой, остановился, дыша рвано. Такой бешеной яркой разрядки он ещё не испытывал никогда и не с кем. Ещё никто и никогда не доводил его до такой грани. Но ни одна не испытывала к нему такого отвращения и ненависти, а он никогда не жаждал до вывернутой наизнанку души, до иссушающего, выпивающего до капли вожделения.