Наркоза не будет
Шрифт:
Роня остановился:
– Ну все! Не ори! Мне уже стыдно! Мы же не будем ссориться?
– Прости...
– внезапно успокоившись, тихо попросила Коша.
– конечно, не будем!
(Рита)
Рита вздрогнула от того, что сигарета дотлела до пальцев и обожгла. Ей вдруг захотелось быть там, вместе с ними, на этом сером песке. Просто ощутить горячее солнце и ветер, и сухую обветренную кожу загорелых тел.
Она оторвала взгляд от тетрадки и, открыв окно, высунулась в холодную струю воздуха. Рита с любопытством посмотрела на свое отражение в темном покачивающемся стекле.
– Слепое пятно...
– громко констатировала Рита протой физиологический факт.
– Просто! Все просто! Никакой мистики!
Однако, ей снова захотелось повторить опыт.
Она снова стала перед створкой окна и остановила взгляд на своих глазах, отражающихся в стекле. Лицо снова пропало. На этот раз Рита не спешила вернуться в действительность, пребывая в бесформенном сероватом внутреннем пространстве.
Вдруг она почувствовала легкое прикосновение в левому локтю. Рита вздрогнула и с трудом сдержала крик. Мир вернулся назад. На подоконнике стояла серая общажная кошка. Животное мявкнуло и снова потерлось о локоть девушки.
Рита Танк расхохоталась.
(Коша)
Поскальзываясь на валунах, Коша шла, пока не заледенели ноги, но воды все равно стало только чуть-чуть выше колен. За пальцы цеплялись бурые бороды водорослей и скользко ласкали икры. Она с воплем рухнула в воду и даже проплыла метров двадцать.
И снова выбралась на камень. Поверхность воды рябила текучим огнем и слепила глаза.
Роня в своих развевающихся шмотках напоминал парус на большом сером валуне около берега. Муся лежала на песке, лицом вниз. Ветер шевелил ее волосы. Коша задумалась. В конце концов, почему она злится на Мусю?
– Я же сама так хотела, - сказала она вслух, зная, что шорох волн спрячет ее слова.
– Почему бы мне не попробовать чувствовать что-то другое? Я же только отражение на поверхности воды. Пока свет - я есть, а во тьме меня - нет. Может быть я - граница между тем, что внутри и тем, что снаружи? Зачем я все усложняю? Это же все просто. Проще, чем у собак. Условный рефлекс. Даже мама не понимает, зачем я все так усложняю. Сколько раз она мне говорила, что все так живут. Почему я ей не верю?
Коша побрела к берегу.
Когда она достигла пляжа, ее уже колотило от холода. По коже пробежали пупырышки, и Коша с наслаждением закопалась в горячий песок, каждой клеточкой впитывая его стягивающее кожу тепло. Повернулась на спину. Облака.
Муся проснулась. Поднялась, сходила к воде, умылась.
Коша поняла, почему ей понравилась эта идея - ветер и горячий песок бескорыстно спасали их от них самих.
Муся спросила:
– Ты что, купалась?!
– Да.
– Но она же очень холодная.
– Но это кайф... Знаешь, как сейчас мне хорошо? У меня внутри легко и пусто.
– Бр-р-р-р...
– сказала Муся.
– Может быть.
Она опустилась над Кошей на корточки и, сорвав осоковый листочек пощекотала губы. Коша облизнулась и сжала их. На Кошиной щеке осталась белая песчаная полоска. Муся провела листочком по щеке, потом ниже, по шее. На смуглой коже
– А что это у тебя?
– спросила Муся.
– Это?
– спросила Коша, потрогав рукой шрам.
– Ага...
– Это мое первое воспоминание. Мне очень нравилось все блестящее и яркое. Стекляшки, пуговицы... Кто-то разбил зеркало. И один осколок закатился за спинку дивана. Довольно большой, с чайную ложку. Мне было года полтора. Еще не было близнецов. Была только Верка и я. Конечно, я нашла это сокровище. До тех пор я не видела более красивой вещи. Мама заметила, что я играю острым предметом и вскрикнула. Догадавшись, что она отберет у меня сокровище, я быстро сунула его в рот и сжала губы. Но она надавила мне на челюсти и открыла рот. Я заплакала от горя, вздохнула, чтобы набрать воздуха и... Дальше я не помню. Мне сказали, что я почти умерла. Был сильный отек и пришлось делать операцию. Я отстала от сверстников и, когда меня отдали в детский сад, часами стояла и смотрела в щелку в заборе. Когда спрашивали, как меня зовут, я говорила "Никак". Это было мое имя. И, наверное, оно осталось со мной навсегда. Я - Никак. Никакая.
– Прекрати! Ты говоришь полную чушь!
– лениво возразила Муся.
– Ты не понимаешь. На самом деле тебе повезло!
– Не знаю. Иногда я думаю, что в этом было проявление чего-то особенного. Что это знак счастья. А потом я думаю по-другому.
– Ты почти умерла...
– Муся грустно повторила фразу.
– Хорошо, что ты не умерла. Я где-то слышала, что те, кто в детстве сильно болел или чуть не умер, тому в жизни повезет и тот будет очень долго жить. Похоже, как в сказке про Снежную королеву. Только там осколок попал в глаз.
– Да. Похоже...
– согласилась Коша.
– Мне кажется, что я уже никогда не буду, как все. Что-то во мне изменилось в тот момент.
Муся легла рядом, закрыв рукой глаза от прямых лучей солнца. Они долго лежали молча.
Коша протянула руку, сорвала листочек осоки и стала его грызть. Она не знала, о чем думает, просто ветер шевелил волосы и шевелил осоку, и она казалась шерстью какого-то зверя.
Захотелось ощутить Мусину плоть. Убедиться в том, что Муся настоящая.
Казалось, что так она узнает, что Муся чувствует. Захотелось научиться этому. Узнавать, что чувствуют другие. Чтобы не мучить их попусту.
Коша собралась что-то сказать, но сразу все вылетело вон из головы, потому что рука нечаянно дернулась и поранила листочком уголок губы. Это долго не заживет.
Выдохнув, Коша набрала в горсть сухого песка и подвинулась к подруге. Выбеленная ультрамариновая тень повторила движение тела. И они вдвоем, Коша и тень, прикоснулись к Мусе. Горячая кожа шелестела, как осока, как песок. Коша наклонилась к лицу подруги и стала сыпать из кулака сухую струйку на грудь. Мусины веки вздрогнули и показались блестящие зрачки. Она тронула Кошу ладонью за бедро, и, повернувшись, подперла голову рукой. Коша прикоснулась к губам подруги и осторожно, боясь сама себя, поцеловала. И сразу отвернулась, спрятав лицо в небо. Только ветер нежно ласкал кожу, горячими сухими губами.