Наркоза не будет
Шрифт:
Коша с грустью сравнила названную сумму и ту, которую получила от Валентина сама. Разница была нереальна. Она покосилась взглядом в комнату на диване продолжался урок анатомии. Желудок сжался.
Никчемная! Никчемная! Никчемная!
– Да и хер с ними... Все равно мне их никак не получить было, сказала она зло. Трезвея и мрачнея.
Вдруг Зыскин обнаружил, что кончилась выпивка.
– Однако, водка кончилась. Однако, в магазинку надо... Кто со мной пойдет? Вы пойдете?
– Он покачал в воздухе пустой бутылкой.
– Пойдем!
– ответил Котов за
Зыскин грустно глянул на Кошу и очень тихо одними губами спросил:
– А ты? Пусть они тут. А мы пойдем.
Коша молча покачала головой.
– А, может, пойдешь?
– спросил Зыскин снова, взглянув на возню на диване.
Коша помотала головой:
Зыскин ткнул Евгения, сидящего у стены, в плечо:
– Айда!
Тот нехотя поднялся.
Они шумной гурьбой прокатились по лестнице, потом по двору. Голоса стихли, скрывшись за аркой. Распластавшись на подоконнике, Коша нависла над провалом двора. В небе медленно летела звездочка спутника еле видная на фоне светлого ночного неба. Стена дома круто уходила вниз. Черная кошка Рината сидела посреди асфальтового каре в глубокой задумчивости.
– Чернуха!
– шепнула ей Коша.
И эхо усилило шепот до жестяного шелеста.
Чернуха повернула мордочку и одними губами еле слышно произнесла:
– Мя-а-а.
Коша почувствовала спиной Рината.
Он подошел к ней и потянул за собой.
– Пойдем к нам. Ты же хотела!
Наклонился и поцеловал. Она позволила довести себя до дивана, равнодушно проследила, как Ринат стащил с нее платье, потом вяло повалилась в Мусины объятья. Коша заблудилась в перепутанных чувствах. Было так странно ощущать настоящее. Коша следила за тем, как ее тело все еще отзывается на движения любовника, и одновременно была где-то рядом смотрела на все со стороны и думала, зачем ей это? Она попыталась что-либо почувствовать, но не смогла - потому, что не знала, что нужно чувствовать в такой ситуации.
Зачем все это?
Коша мягко отодвинулась в сторону и с наслаждением мазохиста смотрела, как задница Рината энергично задвигалась на фоне окна.
Она подумала, что должна хотеть убить их обоих. Но не хочет.
Стало безысходно скучно. Коша незаметно выскользнула и, схватив вещи, вышла в кухню. Оделась. Все хорошо. Все хорошо. Она красивая, как артистка. Талантливая, как Пикассо ли Дали. Только в этом нет никакого смысла.
Она сама не знала, что считать правильным и чего хотеть. Уйти, остаться, жить, умереть?
Коша понимала, что это какой-то другой мир, в котором все не так, как казалось прежде. И придется научиться понимать все это, и с этим жить.
Вернулась бригада с пузырем. Из комнаты раздавались совершенно конкретные звуки, поэтому все остались на кухне. Рыжин подошел к Коше и спросил, обхватив рукой за талию:
– Ну... А ты?
– У меня выходной сегодня!
– сказала она мрачно.
– А что мы тогда тут стоим?
– Рыжин пожал плечами, взял пузырь и отправился в комнату.
– Вы что, деликатные какие-то?
За ним, пряча глаза, потянулся Зыскин.
– Я покурю, -
– Здесь.
Высунувшись в окно, плюнула вниз. Плевок звучно шмякнулся об асфальт. Когда повернулась обратно, Евгений уже устроился на столе напротив.
– Ты не хочешь меня одну оставить?
– спросила Коша его довольно резко.
Он помотал головой и улыбнулся.
– Тогда я тебя оставлю!
– сказала она злобно и пошла в туалет.
На очке Коша разрыдалась обильными пьяными слезами. Включила воду, сидела прислонившись к стене и рыдала. Рыдания выворачивали, они вылезали из нее, как змеи, ей хотелось что-нибудь себе повредить. Но было стыдно, что об этом узнают. А умирать совсем она еще не решила.
Не было у нее зла на людей!
Она хотела, чтобы они объяснили ей, что они делают. Чтобы она тоже могла жить с ними одной общей человеческой жизнью. Ведь она человек!
Кое-как заткнув глотку и отмыв лицо, Коша взялась за шпингалет. Хорошо бы в кухне было темно...
Евгений упрямо сидел на столе и нагло смотрел на ее распухшее от слез лицо.
– Черт бы побрал это электричество!
– рявкнула Коша и поднесла руку к выключателю.
Неожиданно посыпались искры, свет потух во всей квартире. Музыка сказала: "Ы-у-у!" и затихла.
И, хотя полной темноты не было - все-таки белая ночь - что-то разбилось. От неожиданности. Раздалось всеобщее громкое возмущение, и Коша, под шумок выскользнув на лестницу, побежала вниз. Через два пролета она услышала, как открылась дверь, и кто-то побежал следом.
Ее догнал Евгений.
Зло спросила:
– Что случилось?
Тот молча пыхтел.
– До свидания!
– сказала она настойчиво и быстро вышла из подъезда.
Евгений вышел тоже.
Чернуха, сидевшая во дворе, метнулась в подвал.
Повезло. На конечной станции мягко светился какой-то самый дикий последний трамвай. Коша успела в него вскочить, но и Евгений тоже. Он буквально на ходу втиснулся в уже закрывающиеся двери.
– Что тебе надо? Что?
– Коша орала на него, потеряв всякие тормоза.
Он не реагировал, тогда она со всей дури ударила его по лицу. Лицо мотнулось и поморщилось.
Евгений молча терпел. Она ударила его еще раз, потом еще и еще, пока у того из носа не пошла кровь. Он вытер кровь рукавом так же молча. Трамвай остановился. Евгений продолжая зажимать нос рукавом, спустился на нижнюю ступеньку, посмотрел на нее, как собака на живодера и вышел.
Коша рассматривала свои руки и ненавидела себя.
Осталась одна в плывущем в серебристых сумерках параллелепипеде света.
Это был правильный трамвай. Он шел на Васильевский остров. Около Университета запахло горелой проводкой, и вагон остановился. Водитель вышел наружу, обошел трамвай кругом, чем-то постучал, вернулся в кабину и устало сказал в микрофон, что трамвай по техническим причинам дальше не пойдет.
" Я сожгла трамвай," - подумала Коша равнодушно.
Она поплелась одна по пустынному проспекту в своем длинном шикарном платье. Город, усталый бродяга, плелся за ней следом.