Наркоза не будет!
Шрифт:
— А-а, — Коша вздохнула. — Я уже почти все расфигачила.
— Ну-ка покажись! — Муся оглядела ее внимательно. — Тебя надо накрасить. Сейчас я из тебя сделаю артистку. И никакого нижнего белья! И не смей мне перечить. Сегодня мы твоего Рината отделаем так, что он всю жизнь будет только о тебе и думать.
Коша вытащила деньги из заначки, пересчитала, протянула пачку Мусе:
— Возьми отсюда баксов двадцать себе. А остальное пусть у тебя лежит. У меня кошелька нет. Я боюсь, что кто-то залезет и украдет. Окно-то мы не можем закрыть!
— Правильно! —
Коша села поближе к окну и с любопытством наблюдала, как Муся сыпала на стол содержимое косметички. Тушь, тени, щипчики, еще тени, карандаш белый, карандаш черный, точилка, четыре помады, тональный крем, пудра.
— И ты это делаешь каждый день? — изумилась Коша, созерцая блестящие колпачки и коробочки. — Да… Если бы я была мужиком, меня бы это свело с ума! Но это ведь ужасно — постоянно геморроиться этим.
Муся окинула подругу непонимающим взглядом:
— Ты что? Не красишься? Вообще?
Коша пожала плечами.
— Да нет… Я иногда вспоминаю, что такие штучки есть. Иногда даже что-нибудь покупаю. Но у меня никогда не бывает полного комплекта. Я как-то не чувствую себя достаточно взрослой для этого. Я с детства помню, что мама красилась, а отец носил галстук и пиджак. С тех пор для меня мужчина в галстуке — это папа и с ним ничего общего нельзя иметь. Это же папа! А все накрашенные тетки — это мама. Ну, на крайний случай — бабушка. Их надо держаться подальше. Но я-то не мама и не бабушка. Пока.
Слушая этот идиотский спич, Муся безжалостно вытаскивала блестящие черные волоски из бровей.
— Ты даже не представляешь, как много можно сделать обыкновенными щипчиками для бровей. А бровей у тебя хватит на двоих. Вообще, что-то есть в том, что ты говоришь. Только непонятно, почему надо держаться подальше?
— Ну! Они взрослые! У них менструации, дети, беременность, мужья, любовники. Они так в этом застряли, что света белого не видят.
Муся зашлась в припадке веселья:
— А у тебя что — нет менструаций?
Коша вздохнула.
— Есть. Я бы, конечно, обошлась и без этого. Но меня не спросили. Даже любовники есть. Но это как-то отдельно. Как будто это не я. Не знаю, как объяснить Короче, ядро моей личности находится где-то за пределами всего этого. Это дополнительная маленькая часть жизни. После работы. А у них это — главное.
— Вот ты наколбасила! Ты когда работала последний раз?!
— Я имею ввиду вообще! Картины там. Ну подвиги, короче! Если бы меня иногда не припирало, я бы лучше дружила с парнями.
— Ну-ну… А неделю из койки не вылезать с Ринатом! Это как?
— Раз в год-то можно! Это ж не все время! Я ж говорю — припирает. Но уже почти прошло!
Муся отодвинулась, разглядывая результаты труда:
— По-моему — зашибись. Сама посмотри в зеркало. Короче! Все, что ты говоришь — туфта.
Разомлевшая Коша поднялась, мяукнув, зевнула
— Ух ты! А я, типа, это… ничего себе… Типа, даже симпатичная.
Муся усмехнулась, собирая инструменты:
— Да ты супер!!! Пойдем! Только не городи ничего про ядро личности. Ладно?
Пока Коша закрывала окно, просунув руку в форточку, Муся тормознула машину. Они уселись вместе назад.
— Куда, девчонки? — обернулся водила.
— А куда? — спросила Коша, закрывая дверцу. — Ты знаешь, куда?
— Блин! Куда… — Муся на секунду задумалась. — А! Кажется, в Союзе художников… Да. Ну мы оттуда позвоним, если что.
Водила ехал хорошо — быстро и легко, точно вписываясь в повороты, попадая на зеленый. Коша высунула руку в окно и уперлась ладонью в ветер, который все время норовил вырваться в сторону или столкнуть руку со своего пути. Она засмеялась от приступа дикого веселья.
Водила усмехнулся им в зеркальце и поддал газу так, что кишки прилипли к спине.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! — заорала в окно Коша.
Они попали, куда надо.
Все были там. И Зыскин, и Котов, и Рыжин, и Лох малознакомый. И какие-то еще люди, которые изредка мелькази в кафе на 16-ой линии. И какие-то журналисты, и разные другие какие-то.
Все ходили по залу с умным видом и косились на шампанское, которое стояло на двух столах посреди зала. Довольно большая толпа с жужжанием перемещалась от холста к холсту. И даже рыжий мужик с татуировкой в виде жука на запястье тоже был тут. Воспоминание о сломанной ручке неприятно шевельнулось под ложечкой.
Но, увидев свое отражение в зеркале, она успокоилась. Не узнает он ее. Ни за что!
Ринат успел накрасить два холста, которые были о том, что знали только Коша и он.
Это была просто та крыша, тот день и та точка зрения, которую можно было найти там только в одном месте. Краска еще была совсем свежая, местами даже не схватившаяся. Коша оглянулась, ища Рината, и наткнулась на взгляд, который наблюдал за ней из толпы. Коша поняла, что он хотел, чтобы она пришла и увидела его работы.
Это была часть их отношений.
И она опять сошла с ума.
Синеглазый «ангел» отвел глаза и заговорил с каким-то пожилым дядькой нарочито заинтересованно.
А Коше захотелось подойти к нему и что-то сделать, что-то сказать, трахнуть его прямо тут в сортире. Но он, как будто понял это, и нарочно избегал встречи. Мусю окружили вниманием Зыскин и Рыжин.
И Коша осталась одна.
Она огляделась ища, на всякий случай жену Рината, но ее точно не было среди приглашенных.
Коша, влекомая безрассудной страстью, все-таки рискнула приблизиться к группе людей, в центре которой стоял Ринат. Он интеллигентно отвечал на вопросы и благодарил за поздравления. Появился Валентин, пожал руку «ангелу», что-то коротко сказал. И, заметив Кошу, облапал наиболее сальным из своих взглядов.