Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации
Шрифт:
С этими словами счастливый хозяин заснул.
А его друг и остальные гости стали собирать осколки. Из одних получится чаша, а из других можно склеить кувшин – они устроили торг и, разделив прибыль между собой, разошлись, оставив хозяину его сны. Он и его богатство больше их не заботили.
«Прошел год, – рассказывает предложивший игру в кошки-мышки, – и я вдруг подумал: «Почему бы не пойти и не узнать, что случилось с несчастным юношей?» И я пошел к нему. Он продал всю мебель и потратил всю выручку. Он разобрал дом и продал материалы – даже потолки, только над комнаткой привратника еще оставалась крыша, там я его и увидел – он лежал на хлопковом холсте и укрывался от холода чьим-то старым одеялом.
– Бедняга, – сказал я. – Как же ты тут живешь?
– Как видишь, – отвечал он.
– Сожалеешь ли ты о чем-нибудь?
– Да, есть одна вещь, о которой я жалею.
– Что же это?
– Мне хочется увидеть ее (девушку-певицу, которую он любил и на которую потратил большую часть наследства).
Он расплакался. Мне стало так его жаль, что я принес ему немного одежды, и мы вместе пошли к ней.
Она, конечно, подумала, что его дела поправились, пригласила войти и усадила нас, а потом с сияющей улыбкой спросила его об этом.
Он рассказал ей правду.
– Тогда тебе лучше уйти, – сразу ответила она.
– Почему?
– Если хозяйка придет и увидит, что ты без денег, а я впустила тебя, она разозлится на меня. Поэтому уходи. Я поднимусь наверх, и мы сможем поговорить через окно.
Он вышел на улицу и сел под окном, а она вылила на него корыто с грязной водой и смеялась над ним.
Он снова заплакал и спустя некоторое время сказал мне:
– Вот что случилось. Я призываю в свидетели Всевышнего и тебя: я раскаиваюсь.
– Теперь сожалеть нет проку, – сказал я, отвел его домой и уложил на его хлопковую подстилку, а одежду забрал с собой, чтобы отмыть ее.
Три года я о нем ничего не слышал. Но однажды, в арочных воротах, я увидел раба, расчищавшего для кого-то дорогу, и узнал в подъезжающем своего друга. Он сидел на хорошей лошади, в седле, отделанном серебром, был хорошо одет и благоухал духами. Конечно, в давние дни он ездил на великолепных чистокровных лошадях в пышной упряжи и носил дорогие одежды, но все это ушло, как и его богатство. Он увидел меня.
– Это ты, друг! – закричал он.
Я поцеловал его бедро.
– Откуда все это? – спросил я.
– Всевышний милосерден, – отвечал он. – Но поедем домой. Домой!
Я пошел с ним. Это был старый дом, но отстроенный заново. Большую часть земли занимал сад, а здания были еще не окрашены. Остался только один из больших залов, на месте других тоже был сад. Дом был хорош, но это был не тот роскошный дворец, что стоял в былые дни.
Он отвел меня в комнату, в которой всегда беседовал с людьми наедине: в нее почти вернулось прежнее богатство, она была обставлена красивой мебелью, хотя и не той, что я помнил. У него было четыре раба, и я узнал привратника и конюха. Мой друг сел, и рабы подали еду: посуда чистая, но не очень богатая, немного фруктов, еда хорошая, но не больше необходимого. Мы поели. Затем мне принесли превосходное вино, а ему – финиковое желе, он раздвинул занавеси, и мы, куря благовония, слушали приятную музыку. Мне очень хотелось узнать, что же с ним произошло.
– Друг, – сказал он, – ты помнишь старые времена?
– Да, – отвечал я.
– Сейчас я свободен, – сказал он, – и я получил то, что ценнее всего, любого богатства, – некоторые знания о мире. Ты видишь эту мебель. Она не так пышна, как была раньше, но многие состоятельные люди назовут ее роскошной. Так и с посудой. И с одеждой. – И он перечислял так все, добавляя: – Это не то, что раньше, – не лучшее – но такое, какое есть. Да, – закончил он, – и всего этого вполне довольно. И нет больше того ужасного напряжения. Ты помнишь ты проклятую девчонку и что она со мной сделала? Ты помнишь, что ты предлагал мне? И как предложил игру с хрусталем?
– Но все это прошлое, – сказал я, – и хвала Всевышнему, возвратившему тебе все твои потери. Но расскажи мне, как ты вновь разбогател? И что за девушка, что поет нам сейчас?
– Я заплатил за нее тысячу динаров, – отвечал он.
– Но откуда у тебя деньги?
– В один и тот же день умерли старый служащий моего отца и мой двоюродный брат в Египте. Мне осталось наследство в сорок тысяч динаров, когда я лежал на хлопке таким, каким ты меня видел. И я почувствовал Милость Всевышнего и решил не тратить денег напрасно, а прожить на все это до смерти. Тысячу я потратил на отстройку дома. Семь тысяч – на мебель, и посуду, и одежду, и конюшню, и рабов, которых ты видишь. Две тысячи я вложил в торговлю, десять – закопал на всякий случай и на двадцать – купил участок земли, который дает мне достаточно дохода, чтобы вести хозяйство и не одалживаться до сбора урожая.
Вот что случилось со мной. Целый год я искал тебя, чтобы ты увидел, что у меня все благополучно и таким и останется. И вот ты увидел, а теперь не смей говорить со мной, грязная крыса! Выволоките его отсюда за ноги!
И они действительно выволокли меня из дома, не дав даже допить мое вино.
И с тех пор, если мы встречались на улице, он только улыбался мне. И он не хотел иметь больше дела со мной и ни с кем из его прежних друзей».
Меч и перо
Правители и слуги
Однажды я услышал, как правитель Бувейхидов Муизз аль-Даула сказал своему визирю Саймари:
– Мне нужно полмиллиона динаров, и прямо сейчас, немедленно.
– На самом деле вам нужно гораздо больше, о правитель, – ответил Саймари, – ведь только мне самому нужны полмиллиона.
– Но ты же мой визирь! – вскричал Муизз аль-Даула. – С кого еще я должен их требовать?
– Но если таких денег нет в твоей казне, где же мне их взять? – сказал Саймари.
Правитель вспыхнул гневом. Он взревел:
– Я запру тебя в уборной до тех пор, пока ты не дашь мне эти деньги!
– Запирай, – парировал Саймари, – но неужели ты думаешь, что, сидя там на корточках, я произведу ценные слитки?
Бувейхид расхохотался.
– Хорошо, – сказал он, – я прощаю тебя.
Я убивал, чтобы живым остаться,и пожинал мешками деньги мечомУдовольствий ради.Как ненавистно думать о тех или том, что пребудетвовеки со ВсевышнимИль будет брошено в огонь.