Народ Великого духа
Шрифт:
– Не положено, – сурово сдвинув брови, сказал князь Сергий ап Петр, и эти слова были понятны даже без перевода, – эти девочки – будущее клана Рохан и всего нашего народа, и таскать тяжелые корзины на промозглом морском ветру – не лучший способ сохранить их здоровье…
Потом он через Виктора о чем-то переговорил с капелланом. Тот говорил на латыни, не переводя свои слова и слова чужеземного князя на язык думнониев. И наконец они пришли к определенному согласию – и отец Бонифаций посмотрел в мою сторону.
– Дочь моя, – нараспев произнес он, – князь Сергий ап Петр сказал, что, поскольку ты добрая христианка, то он не будет проводить над тобой шаманский обряд временного усыновления детей, порученных твоему попечению, как он сделал бы с любой из местных женщин. Но нечто подобное именем Бога-Отца проделать с тобой могу уже я. Поклянись
И тут я поняла, кого мне напомнил князь Сергий ап Петр. Не покойного мужа, на которого он походил весьма мало и обликом и поведением, а моего отца Тристана ап Эмриса из клана Логан. У того всегда находилось доброе слово и хороший совет для всех членов большой фамилии, а смерды в окружавших наше поместье деревнях не уставали славить доброго господина.
– Хорошо, падре, – сказала я и тут же со всей серьезностью принесла требуемую клятву.
И вот сейчас, положив руки на плечи семилетней Дженнифер, дочери Альбина-гончара, и восьмилетней Уне, дочери Марвина-рыбака, я вдруг почувствовала, что эти девочки, которым тоже страшно расставаться с родными и отправляться в далекую и неизвестную страну, вдруг стали мне такими близкими и родными, почти как мои собственные дети. Другие девочки, постарше: дочь Тревора-управляющего Авалон, дочь Онгхуса-кузнеца Бриджит, дочь Корвина-плотника Эна, а также дочь Виллема-воина Фианна и моя дочь Шайлих, – стояли у меня по бокам и также смотрели на то, как берег, который только что был впереди, теперь оказывается позади. Я чувствовала, что, несмотря на разницу происхождения, все мы теперь одно целое, и это чувство наполняло меня непонятным трепетом.
В этот момент разворот корабля завершился, и нос его теперь смотрел прямо от берега; под палубой снова ожил тот урчащий зверь, голос которого мы слышали в тот день, когда судно Сергия ап Петра только прибыло к Берегу Нерожденных Душ. Босыми ногами (обувь даже у леди была только для холодного времени года) мы ощутили мелкую дрожь деревянных досок под ногами, отчего девочки вокруг меня испуганно завизжали. Потом Сергий ап Петр передвинул какой-то жезл, звук урчания изменился, а корабль сам, без гребцов и парусов, быстро поплыл в открытое море. Обернувшись назад, я увидела полосу вспененной воды, тянущуюся позади нас, а посмотрев на нашего нового князя, убедилась, что вид у него спокойный и даже скучающий, он уверенно держался руками за колесо с ручками, не демонстрируя особого волнения – а значит, и нам не нужно ничего бояться. Увидев, что я смотрю в его сторону, он ободряюще кивнул и что-то сказал на своем языке. Этот кивок окончательно вселил в меня уверенность, что все идет так, как надо.
– Прекратите визжать, девочки, и позорить клан Рохан! – сказала я своим временным дочерям. – Берите пример с местных – они не видят в этом рычании ничего опасного, как и мы с отцом Бонифацием. Ведите себя скромно и с достоинством, не заставляйте князя Сергия ап Петра пожалеть о том, что он вообще взял вас с собой, ведь даже темнокожие дикарки смотрят на вас с осуждением.
Пару часов спустя, открытое море, коч «Отважный», курс юго-юго-восток, скорость семь узлов.
отец Бонифаций, капеллан клана Рохан.
Для отца Бонифация это путешествие из безвременья Берега Нерожденных Душ оказалось не только величайшим испытанием в жизни, но и величайшей возможностью постигнуть замысел Творца. А чтобы использовать эту возможность надлежащим образом, он присоединился к урокам языка, которые леди Ляля давала леди Гвендаллион, обнаружив гораздо больше способностей к обучению, чем госпожа клана Рохан. Учить язык лучше у того, кто знает его с детства, а не у того, кто сам за пару месяцев нахватался верхов и по большому счету сам нуждается в переводчике.
Вот и сейчас священник стоял на палубе и старательно наблюдал за тем, что происходит вокруг, жалея, что не понимает смысла произносимых слов. Впрочем, Сергий ап Петр не отличался особым многословием, да и его команда не требовала длинных объяснений. Когда задул подходящий ветер, темнокожие девки ловко развернули паруса (священник даже удивился тому, как просто это было сделать), рычание зверя под палубой стихло – и корабль, почти не снижая скорости, ходко заскользил по глади вод под одними парусами. Потом князь Сергий ап Петр уступил место у колеса с ручками одной из своих темных жен по имени Алуанна, но сам при этом никуда не ушел, а, подняв к глазам странный прибор из двух соединенных между собой цилиндров, принялся смотреть через него на горизонт.
Вопросы распирали священника так, что казалось, голова его сейчас лопнет от возникшего внутри давления. А ведь путешествие только началось… Но тут, к его счастью, поблизости оказался Виктор, который смог удовлетворить хотя бы часть его любопытства.
[Тогда де и там же.
Виктор де Легран, французский дворянин 16-ти лет от роду, год рождения 1777-й]
За последние полтора месяца я уже успел более-менее изучить общество, членом которого оказался волею судьбы. Хотя, по правде говоря, общество, созданное русскими выходцами из двадцать первого века, далеко не худший вариант. Я ведь мог умереть на революционной гильотине или до конца дней влачить жалкое существование в племени дикарей. Здесь же я сыт, одет и обут во все новое. И пусть эти вещи грубой местной выделки, но они прочны, добротны и практичны. Никакого сравнения с вонючими шкурами дикарей. Помимо того, поскольку я грамотен и обладаю широким кругозором вкупе со многими полезными навыками, моя особа оказалась приближенной к русским вождям, что сулит мне дальнейшие перспективы.
Правда, с предложением обучать русских искусству фехтования вышла незадача. Отставной русский офицер господин Андре скептически посмотрел в мою сторону и предложил учебную схватку, где я буду вооружен шпагой и кинжалом, как и положено дворянину, а он будет иметь в распоряжении большой и малый нож. Эта схватка (правда, без свидетелей) состоялась перед самым нашим отъездом и принесла мне величайшее разочарование. Несмотря на то, что мое оружие было почти в два раза длиннее, чем у господина Андре, я почувствовал себя несчастным мышонком, с которым играет старый опытный кот. Хорошо, что этого не видел никто из посторонних. Теперь я верю в бытующие здесь рассказы, что год назад этот человек лишь при небольшой помощи месье Гуга и огневой поддержке со стороны остальных вождей лично зарезал больше десятка кровожадных дикарей, которые ничего не смогли с ним поделать своими дубинами. А потом, как это и диктуют традиции, он там же, на поле боя, произвел своего помощника в дворяне, торжественно вручив ему кривой меч вместо мужицкого топора.
Зато востребованным оказалось мое умение обращаться с лошадьми. Я хоть не конюх, но каждый дворянин, находясь в походе, должен уметь обиходить своего четвероногого боевого товарища. И хоть лошади у русских первобытные, – широкой, крепкой конституции, с короткими ногами, – все равно это благородные лошади, а не какие-нибудь тупые мужицкие ослы. Так что место главного коневода – мое. А то понабежали к табуну разные особы женского пола со своими нежностями. А в этом походе выяснилось и то, что не зря я с детства зубрил латынь под надзором духовника нашей семьи старого доброго пастора Эугенио, который, несмотря на всю свою доброту, беспощадно сек меня мочеными розгами по заднице за ошибки в склонениях и спряжениях. Вбитых в меня знаний оказалось достаточно для того, чтобы я смог вступить в разговор с британским священником из начала седьмого века от Рождества Христова. Подумать только – когда мы находились в своих родных мирах, нас разделяло почти тысяча двести лет! За это время изменилось все: государства, народы, языки; и только древняя латынь, которая была мертвым языком уже в те далекие времена [6] , смогла наладить между нами нить взаимопонимания.
6
Виктор Легран ошибается. В начале седьмого века латынь являлась государственным языком Византийской империи, да и Рим не обратился еще окончательно в руины, а следовательно, латинский язык был еще вполне жив.