Народ
Шрифт:
В таком положении человек редко бывает мягкосердечным. Разве станет он проявлять доброту и внимание к своим рабочим и служащим? Это было бы чудом. Глядите, как он торопливо обходит свою фабрику, угрюмый, насупленный… Когда он в одном конце цеха, в другом конце рабочие шепчутся: «Хозяин нынче не в духе… Как он разнес мастера!». Он обращается с рабочими так, как недавно обращались с ним самим. Он всюду рыщет в поисках денег: из Базеля ездит в Мюлуз, из Руана – в Девиль. Он ругает порядки; кругом удивляются, не зная, что жид только что вырезал у него фунт мяса. [127]
127
Намек на Шейлока из драмы В. Шекспира «Венецианский купец».
На ком ему отыграться? На потребителях? Но те начеку: чуть повысишь цены – перестанут покупать. И фабрикант отыгрывается на рабочих. Он пользуется тем, что везде, где не требуется длительного обучения, где неосторожно увеличивают число малоквалифицированных рабочих,
128
Когда мне рассказывали о бесчестных проделках некоторых фабрикантов – надувательстве потребителей за счет качества продукции, надувательстве рабочих при оплате их труда, – я отказывался верить, но теперь вынужден все это признать, ибо мне то же самое сообщали и друзья этих фабрикантов – чиновники, коммерсанты, банкиры, говорившие об этом со скорбью и возмущением. У членов расценочно-конфликтных комиссий нет власти, чтобы пресечь эти злоупотребления; к тому же обманутые не решаются жаловаться. Расследование таких случаев – дело прокуратуры. (Прим. автора.)
Нельзя сказать, чтобы предприниматель был жесток и черств от природы: в начале своей деятельности он не пренебрегал интересами рабочих. [129] Но, мало-помалу всецело поглощенный делами, неуверенный в прочности своего положения, терзаемый страхом перед грозящими ему опасностями, он становится /равнодушен к нуждам рабочих. Он не знает эти нужды так хорошо, как знал их его отец, [130] сам вышедший когда-то из этой среды. Рабочие фабрики, состав которых все время меняется, кажутся ему безликой массой; для него это не люди, а человекоединицы, живые машины, менее послушные и не такие надежные, как настоящие. Технический прогресс позволит в конце концов обойтись без них; они – недостаток системы, неизбежное зло, с которым приходится мириться. В этом мире железа, где все движения должны быть точно выверены, единственный минус – это люди.
129
Это постепенное очерствение, появляющаяся мало-помалу привычка заглушать голос совести очень тонко подмечены г-ном Эммери в его брошюре об общественных работах* (Еmmery. L'am'elioration du sort des ouvriers dans les travaux publics, 1837). В частности, вот что он говорит о рабочих, получивших увечья на стройках, ведущихся предпринимателями для государства:
«Если у предпринимателя доброе сердце, то он в первый раз, а может быть и несколько раз, выдаст пострадавшему от несчастного случая денежное пособие; но если такие случаи будут повторяться, если жертв, которым надо помочь, слишком много, то расход становится обременительным. Предприниматель начинает кривить душой, сожалеет, зачем проявлял раньше великодушие, старается не давать ему больше воли и значительно уменьшает размеры пособий. Он замечает, что опасные работы не приносят ему почти никакой прибыли, так как он вынужден платить тем, кто их выполняет, повышенную плату. Скоро предпринимателю начинает казаться, что в эту повышенную плату входит и страховка от несчастных случаев и что всякие добавочные выплаты пострадавшим ему не по карману. Он выискивает любые предлоги для отказа: например, покалечившийся работал на стройке недолго, заболевший не принадлежал к числу самых ловких и полезных рабочих… Сердце предпринимателя в конце концов черствеет, милосердию в нем больше нет места, он привыкает или принуждает себя хладнокровно относиться к несчастным случаям, а если и выдает небольшие пособия, то распределяет их не по справедливости, а по своему усмотрению. И вот вместо щедрых даяний, к которым должны были бы приводить подобные печальные происшествия, дело ограничивается несколькими подачками, назначаемыми произвольно – не в соответствии с нуждами пострадавших или их семей, а с учетом тех выгод, какие эта помощь принесет в будущем предпринимателю, ведущему работы на данной стройке». (Прим. автора.)
* Общественными работами во Франции назывались строительные и дорожные работы, выполняемые подрядчиками для государства с широким привлечением населения. Существовало специальное министерство общественных работ.
130
Разница между отцом и сыном в том, что сын иногда черствее по неведению, так как никогда не был рабочим, хуже знает условия труда и не умеет отличать выполнимые просьбы от невыполнимых. (Прим. автора.)
Любопытно, что проявляют заботу о своих рабочих, считая их чуть не членами своей семьи, лишь немногочисленные владельцы очень мелких предприятий и, наоборот, наиболее крупные компании, которым, благодаря прочному финансовому положению, не страшны трудности сбыта. На остальных же предприятиях, находящихся между этими полюсами, рабочим не дают пощады.
Известно, впрочем, что мюлузские фабриканты потребовали (хотя это было не в их интересах) издания закона, ограничивающего детский труд. А в 1836 г., после того как один из них сделал попытку переселить своих рабочих в благоустроенные
Фабрикант наверняка был бы гуманнее, если бы члены его семьи, зачастую не чуждые благотворительности, заглядывали на фабрику. [131] Но обычно они не интересуются ею, видят рабочих только издали, чаще всего в минуты, когда те под влиянием долго сдерживаемого стремления к свободе становятся буйными и необузданными, а именно когда отработавшая свои часы смена выбегает за фабричные ворота. Они преувеличивают недостатки и пороки рабочих. Часто владелец фабрики и члены его семьи ненавидят рабочих лишь потому, что те, по их мнению, тоже их ненавидят; надо сказать, что в этом они редко ошибаются, вопреки общепринятому мнению. Впрочем, на больших фабриках объектом ненависти рабочих чаще служат мастера, под игом которых они все время находятся; на расстоянии иго хозяина чувствуется меньше и не так раздражает рабочих. Если не подстрекать к вражде, то они примиряются с его властью, как с неизбежностью.
131
Я всегда буду помнить об одном трогательном случае, свидетелем которого оказался. Хозяин фабрики был так любезен, что сам повел меня ее осматривать; его молодая жена захотела сопровождать нас. Сначала меня удивило, зачем она в белом платье отправилась в цехи, где было то сыро, то чересчур жарко (производство даже самых красивых предметов не блещет ни красотой, ни опрятностью), но вскоре я уяснил себе причину, побудившую ее спуститься в это чистилище. Там, где ее муж замечал лишь одни машины, она видела живых людей, часто – страдающих. Хоть она ничего не говорила мне об этом, но я понимал испытываемое ею чувство. Проходя мимо рабочих, она легко угадывала их настроение, подмечала, кого из них гнетут заботы, тоска, зависть (я бы не сказал – ненависть). По дороге она обращалась то к одному, то к другому с ласковыми, ободряющими словами; будучи сама очень слабого здоровья, охотно подошла к больной девушке. Многие были тронуты; старик-рабочий, увидев, что она устала, поспешил предложить ей присесть. Некоторые молодые рабочие были угрюмы; видя это, она шутила с ними, и хмурые лица прояснялись. (Прим. автора.)
Проблема развития французской промышленности весьма усложняется внешнеполитическим положением страны. Почти вся Европа относится к нам недоброжелательно, и Франция утратила не только былых союзников, но и всякую надежду получить новые рынки сбыта как на Востоке, так и на Западе. Развивая свою промышленность, мы исходили из необоснованного предположения, что англичане, наши исконные соперники, станут нашими друзьями. Несмотря на их «дружбу», мы оказались взаперти, мы замурованы, словно в склепе. Франция, насчитывающая двадцать пять миллионов солдат-земледельцев, поверила промышленникам на слово, сдержала себя и не двинулась к берегам Рейна. Она вправе теперь сожалеть о легковерии, проявленном заправилами индустрии; будучи умнее их и дальновиднее, она не сомневалась, что англичане останутся англичанами.
Все же промышленник промышленнику рознь. Некоторые из них, вместо того чтобы мирно дремать за тройной стеной таможенных барьеров, храбро продолжают борьбу с Англией. Мы благодарны им за героические усилия, с какими они стараются удержать на весу камень, которым англичане хотят придавить нас. Борясь с английской, наша промышленность, несмотря на все невыгоды своего положения (часто издержки производства на целую треть выше, чем в Англии), тем не менее неоднократно одерживала победы над своим противником, причем именно там, где требовались блестящие способности и неистощимое богатство выдумки. Наша индустрия побеждала с помощью искусства.
Следовало бы написать отдельную книгу об энергичных стараниях Эльзаса, который, отнюдь не будучи проникнут духом наживы, сумел, не скупясь на расходы, использовать все средства производства и призвал на помощь науку, чтобы добиться красоты своих материй, чего бы это ни стоило. Лиону удалось превосходно разрешить задачу, как без конца разнообразить свои шелка, причем чем дальше, тем больше изобретательности выказывается взявшимися за это дело. А что сказать о волшебнице – парижской индустрии, которая удовлетворяет самые непредвиденные, ежеминутно меняющиеся прихоти потребителей?
Неожиданное, поразительное явление: Франция торгует! Франция, подвергшаяся изоляции, навлекшая на себя осуждение, обреченная… Приезжают гости из-за границы; сами того не желая, они вынуждены покупать.
Они покупают образцы, чтобы с грехом пополам воспроизводить их у себя дома. Один англичанин официально уведомляет, что им основан в Париже торговый дом исключительно для приобретения образцов французских товаров. Английскому или немецкому фальсификатору достаточно купить в Париже, в Эльзасе, в Лионе несколько штук сукна, полотна, шелка, чтобы имитировать их и наводнить своей продукцией весь мир. Это похоже на то, что происходит в книготорговле: во Франции пишут, а в Бельгии издают и продают.
К несчастью, высокими качествами отличаются как раз те из наших товаров, которые подвержены наибольшим изменениям, так что их производство приходится всякий раз развертывать почти заново. Хотя искусство и отличается той особенностью, что во много раз увеличивает ценность сырья, все же в таких условиях промышленность почти не дает доходов. Англия же, наоборот, сбывающая свои товары нецивилизованным народам всех пяти континентов, выпускает массовым образом стандартные, одинаковые изделия; их производство не требует ни поисков нового, ни частой переналадки. Такие товары более или менее широкого потребления всегда прибыльны.