Народная Русь
Шрифт:
Волк, по народным сказаниям, является олицетворением темной тучи, заслоняющей солнце, и вообще темноты. «Пришел волк (темная ночь) — весь народ умолк; взлетел ясен-сокол (солнце) — весь народ пошел!» — загадывается старинная загадка. «Облакыгонештеи от селян влъкодлаци нарицаються; егдау бо погыбнеть лоуна или слънце — глаголють: влъкодлаци лоуну изъедоша или слънце; си же вься басни и лъжа суть!» — говорится в Кормчей Книге. Волком иногда оборачивался, по слову языческой старины, даже сам Перун, появляясь на земле; колдуны и ведьмы старались подражать богу богов славянских. В одном из наиболее древних заговоров причитается о том, что на сказочном острове Буяне «на полой поляне светит месяц на осинов пень — в зеленой лес, в широкой дол. Около пни ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый…» Повторяющиеся не только на Руси, но и у всех славянских и соседних с ними народов сказки об Иван-царевиче и сером волке наделяют этого зверя-хищника даже крыльями. Летает он быстрее ветра, переносит — серый — на своей спине царевича из одной стороны света белого в другую, помогает ему добыть чудесную жар-птицу, золотогривого коня и всем красавицам красавицу — Царь-Девицу. Говорит этот сказочный волк голосом человечьим и одарен необычайной мудростью. Старинное малорусское поверье подает пахарю-скотоводу совет класть в печку кусок железа — в случае, если отобьется от стада, забредет в лес животина, ни за что не тронет тогда ее лютый зверь-волк. С зимнего Николы, говорит народ, начинают волки рыскать стадами по лесам, полям и лугам, осмеливаясь нападать даже на целые обозы. С этого дня вплоть до Крещенья — волчьи праздники. Только после крещенского водосвятия и пропадает их смелость. По рассказам ямщиков, волки боятся колокольного звона и огня. Поддужный колокольчик отгоняет их от проезжего: «Чует нечистая сила, что крещеные едут!» — говорит бывалый, состарившийся за ямской гоньбою люд. Во всей новгородской округе для
Собака — одной породы с волком, но с давних времен стала его лютым врагом, защищая-оберегая хозяйское добро. Недаром сложилась неизменно оправдывающаяся в жизни поговорка: «Собака — человеку верный друг!» Заслышит волк собачий лай, сторонкой норовит обойти, знает, серый, что зубы-то у этих сторожей острые, а чутье — на диво. О своем верном друге-стороже насказал краснослов-пахарь немало всяких крылатых словец, и все они в один голос говорят о собачьей привязанности, о собачьем «нюхе» (чутье), о собачьей неприхотливости. По собачьему лаю узнает сбившийся с дороги путник, где поблизости жилье человеческое. По нему же загадывают на Святки и красные девушки: «Гавкни, гавкни, собаченька, где мой суженый!» Многое-множество примет связано с хорошо знакомым деревенскому человеку собачьим нравом. Если собака, стоя на ногах, качается из стороны в сторону — к дороге хозяину; воет пес, опустив морду вниз (или копает под окном яму) — быть в доме покойнику; воет, подняв голову — ждут пожара; траву ест собака — к дождю; жмется к хозяину, смотря ему в глаза — к близящемуся несчастью; мало ест, много спит — к ненастной погоде; не ест ничего после больного — дни того сочтены на небесах.
«Не бывать волку лисой!» — говорит старая пословица. И впрямь так: весь нрав ее — на свою особую стать. Зовет ее народ «кумушкой», «Патрикеевною» величает. «Лисой пройти», в его устах равносильно со словом схитрить («спроворить»); есть даже особое словцо — «лисить». Лиса — слабосильнее волка не в пример, да, благодаря своей повадке, куда сытнее его живет. Она — «семерых волков проведет»: как ни стереги собака от нее двор, а все курятинки добудет. «Лиса и во сне кур у мужика в хлеве считает!», «У лисы и во сне ушки — на макушке!», «Где я лисой пройдусь, там три года куры не несутся!», «Кто попал в чин лисой, будет в чине — волком!», «Когда ищешь лису впереди, она — позади!», «Лиса все хвостом покроет!» — перебивают одна другую старинные пословицы-поговорки. «У него лисий хвост!» — говорится о льстивых хитрецах. В простонародных сказках лиса, обыкновенно, выводится обок с зайцем, который представляется рядом со своей пушистой соседкой еще трусливее и беззащитнее. «По лесу-лесу лисье жаркое в шубейке бежит!» — загадывают про него на среднем Поволжье. «Труслив, как заяц!» — говорят в просторечье о робких не в меру людях. Зовут белого зимой, серого по осени, рыжего летом трусишку-зверька «косым». Все поговорки о нем — охотничьи. «Делу время — потехе час!» — говаривали с давних дней на Руси. И вот, любо охотнику целыми часами гоняться за косым. «Коня положу, да зайку ухожу!», «Не дорог конь — дорог заяц!», «Рубль бежит, сто догоняют!» Перебежит косой заяц дорогу — лучше вернуться домой, по охотничьей примете, а то никакого толку не будет весь день. Трусоват заяц, а есть на свете и другой зверь, что, по народному слову, и его боится: лягушка, прячущаяся в своей болотине при виде такого страшилища… В песнях зайцу-трусу посчастливилось — не «косым» зовут там его, а «заинькой» величают. Его именем прозываются в северной и средней полосе России особые игровые-хороводные песни (в Вологодской, Тверской, Псковской, Вятской, Тульской, Новгородской и Орловской губерниях). «Заинька, по сеничкам гуляй-таки, гуляй; серенький, по новеньким разгуливай, гуляй!» — запевается одна из таких «заинек-песен». «Заинька, и где был, побывал? Серенький, и где был, побывал? — Был, был, парень мой, был, был, сердце мой, я во лесе в ельничке, во зеленом сенничке!» — вторит ей другая, в ином месте записанная. «Что ж ты делал, заинька? Что ж ты делал, беленькой? — Я капусту ломал, зеленую поглодал!» — заливается третья, переносящая заиньку из лесу в огород. Каждая из этих песен продолжается вопросами о том, что делал заинька, которого, кстати сказать, изображает ходящий в кругу хоровода, и кончается припевом, вроде: «Заинька, поклонись, серенькой, поклонись! Заинька, кого любишь, серенькой, кого любишь, заинька, поцелуешь, серенькой, поцелуешь»… Заинька-парень целует которую-нибудь из девушек под припев хоровода: «Вот как, вот так, поцелуешь!»… После этого его заменяет поцелованная, а он присоединяется к поющим, которые заводят новую песню-«заиньку». Чаще всего, — если в кругу стоит-ходит девушка, — поется: «Стелю, стелю постелюшку, стелю пуховую!», кончающаяся словами: «Кого люблю, кого люблю, того поцелую!»… Заяц не только воплощение трусости, но и олицетворение быстроты. Потому-то быстрое, едва уловимое мелькание отблеска солнечных лучей на стенах, потолках и полу называется «зайчиком». Это название относится в народе и к синим огонькам, перебегающим по горящим угольям. В старину повсеместно на Руси зайчатина считалась поганой пищею; еще и до сих пор не везде станут у нас есть зайца, не говоря уже о староверах-раскольниках, у которых это прямо-таки воспрещается. Простонародное суеверие не советует вспоминать о зайце, плавая во время купания: Водяной утопить за это может.
Белка, красивый пушистый зверек, столь оживляющий своим непоседливым бойким нравом пустынное безмолвие северных угрюмых лесов, то и дело упоминается в старинных русских сказках. Перепрыгивает она с ветки на ветку, поет-распевает, по словам сказочников, веселые беличьи песенки, а сама — знай грызет орехи: не простые орехи, скорлупа у них из чистого золота, а зерна-ядрышки — жемчужные. Если случайно забежит из лесу в деревню белка, быть для всей деревни худу — гласит седое народное слово. Оно же, это умудренное многовековым опытом слово, сохранило до наших дней поверье о том, что, если волки воют по залесью да белки скачут по опушкам, — надо ждать либо морового поветрия, либо войны. «Вертлява, а не бес!» — загадывается про белку.
Из других представителей звериного царства упоминается в сказаниях русского народа об олене. Воображению славянина-северянина, жившего обок с нерусью-оленеводами, каждое грозовое облако представлялось оленем, везущим по небесному морю-океану колесницу Перуна-громовника. С Ильина дня, по наблюдениям деревенских погодоведов, холодеет в реках и озерах вода. Народ перестает с этой поры купаться, говоря, что грех и ни к чему доброму не поведет купанье после того, как «олень омочит свой хвост». С этим поверьем имеют немало общего германские предания о «солнечных оленях». Среди русских свадебных песен попадаются и такие, в которых речь идет об олене с золотыми рогами. «Не разливайся, мой тихий Дунай!» — поется в одной из них, записанной в Московской губернии: «Не заливай зеленые луга; в тех ли лугах ходит оленюшка, ходит олень — золотые рога. Мимо ехал свет Иван-господин: — Я тебя, оленюшка, застрелю, золотые роженьки изломлю! — Не убивай меня, свет Иван-господин! В некое время я тебе пригожусь: будешь жениться — на свадьбу приду, золотым рогом весь двор освещу!» («… в терем взойду, всех гостей взвеселю!» — добавляется к этому в тождественном во всем остальном саратовском разнопеве).
Старинные сказки, родственные по содержанию у всех народов, ведут, между прочим, речь и про баснословную «птицу-льва» («гриф-птица»), представляющуюся воображению сказочников наполовину птицей (голова и крылья орлиные), наполовину зверем (туловище и ноги льва). Перья у этого птице-зверя заострены, как стрелы; когти и клюв у него — железные. Величиною он — с гору. Сказочные добры молодцы, отправляясь в тридесятое царство, в тридесятое государство за невестами, приходят к синему морю — нет переправы через необозримую водную пустыню… Велят они рыбакам зашить себя в лошадиную шкуру и положить на берегу. Прилетает ночью гриф, схватывает шкуру и переносит в ней добра молодца за море, разрывает тогда он булатным мечом свою оболочку и выходит на белый свет, пугая неожиданностью чудовищного перевозчика, только что собиравшегося было позавтракать принесенной добычею. Птицы летают так быстро, как ветер, — а есть и быстрее его, — говорит народ. Болести лихие-повальные напускаются по ветру, оттого и слывут «поветриями». И самая смерть представлялась иногда суеверному воображению имеющею птичий лик. Чуме придал народ вид утки со змеиными головою и хвостом; холера в некоторых захолустных уголках олицетворяется огромною черной птицею, пролетающей над деревнями-селами по ночам и задевающею железными крыльями воду. «Птицей-Юстрицею» величает смерть старинная загадка о ней.
«На море на окияне, На острове Буяне Сидит птица-Юстрица. Она хвалится-выхваляется, Что все видала, Всего много едала: И царя в Москве, Короля в Литве, Старца в келье, Дитя в колыбели…»«Жар-птица» русских сказок,
Царь-птица орел является в сказаниях русского народа олицетворением гордого могущества, до которого, как до звезды небесной, высоко и далеко. Бог-громовник чаще всего воплощался в нем. Простонародные русские сказания приписывают орлу способность пожирать сразу по целому быку и по три печи хлеба, за един дух выпивать по целому ушату меда сыченого-ставленого. Но эти же сказания рисуют его богатырь-птицею, в мелкие щепки разбивающею своей могучей грудью вековые дубы. Может царь-птица, в своем грозном гневе, испускать из острого клюва огонь, испепеляющий целые города. Состарится орел — слепнут очи орлиные. И вот, по словам седой старины, «обрет же источник воды чист, възлетит выспрь на воздух солнечный и мракоту очию своею, и снидеть же долов и погрузится в оном источници трикраты». Появление парящего орла над войском служило предзнаменованием победы и не у одних древних славян. По старинному поверью, у каждого орла в гнезде спрятан камень огневик, предохраняющий от всех болезней. Ястреб — одной породы с орлом, да вороват не в меру. Сокол пользуется в народной Руси несравненно большим почетом, как более благородная по нраву птица. Песня русская и не называет его иначе, как «млад-ясен сокол», величая этим же именем и красавцев добрых молодцев. Соколиные очи — зоркие очи. «От соколиного глаза никуда не укроешься!» — говорит краснослов-народ, знающий, по рассказам старых памятливых людей, что соколиная охота в старину была любимой потехою русских царей и бояр. Лебедь со своей белою лебедушкой является в глазах народа сказателя-песнотворца воплощением красоты и дородства. «Лебеди на крыльях за море снег понесли!» — говорится при первом снеге. Гусь-«вертогуз» и «серая утица» тоже знакомы крылатому народному слову. Долговязый журавль зовется на Руси болотным воеводою; но — гласит старинная пословица — и «всякий кулик в своем болоте велик!»
Ворон — птица вещая, живет, по преданию, до трехсот лет, а все оттого, что питается одной мертвечиною. Он является прообразом ветра — Стрибожьего внука — и, по словам старинных сказаний, не только «приносит бурю» на своих черных крылах, а и «воду живую и мертвую». Есть у воронов свой царь-ворон и сидит он — говорят сказки — в гнезде, свитом на семи дубах. Сорока, стрекотунья белобокая, слывет за птицу-воровку да за «посвистуху, деревенскую бабу-лепетуху», приносящую на хвосте всякие вести. Кукушка-бездомница, кладущая яйца в чужие гнезда, всегда считалась вещуньей: по ее отрывистому «ку-ку» узнают красные девушки, сколько лет осталось им жить на свете. Сова, ночная гуляка, величается в простонародных сказках и присказках «совушкой-вдовушкой, разумною головушкой, залесною барыней, Ульяной Степановной». Всегда и везде с представлением о ней соединялось понятие о мудрости. Русское суеверие заставляет ее сторожить клады. Филин, «совкин деверь», постоянный спутник Лешего; сычи — гонцы последнего. Аист — желанный гость южнорусских деревень. В Малороссии нарочно ставят на крышах шесты с тележными колесами для аистовых гнезд. По старинному поверью, аисты охраняют хату от пожара: если и загорится, так начнут носить в клювах воду да заливать огонь. Обидеть аиста, разорить его гнездо — великую беду накликать на свою голову!.. Голубь — воплощение Духа Святого, священная птица. За свой незлобивый нрав прослыла она олицетворением кротости и доброты. «К недоброму человеку и голубь не летит!» — говорят у нас в народе. «Они как голубки, воркуют!» — отзываются о чьем-либо завидном супружеском согласии. «Голубка», «голубушка» — ласкательные слова. Неуклюжие обжоры — грачи со скворцами-говорунами да с голосистыми певцами полей — жаворонками приносят вести о весне. Ласточка, приводящая с собою из-за моря и самую весну на светлорусский простор, представляется олицетворением домовитости. Если не вернется по весне касатка на старое гнездо, это предвещает пожар. Соловей, маленькая серенькая птичка, наделенная от Бога чудным даром пения на усладу всему чуткому к голосам природы миру, пользуется особой любовью народной песни, то и дело упоминающей имя этого певца весны, особенно залюбившего май-месяц. Выданная на чужую сторону замуж молодая молодушка с соловьем в лесу думу думает: «Соловей ты, мой соловьюшко, соловей ты мой молоденький! Пролети ты, мой соловьюшко, на мою родную сторонушку, к моему ли отцу-матери, поклонися ты родному батюшке, что пониже того родимой матушке, поклонися всему роду-племени!» Встосковавшаяся по милом дружке красная девушка обращается к соловью с такой просьбой: «Соловейко маленький! В тебе голос тоненький; скажи — где мой миленький!» В третьей песне «жалобнехонько» плачет, соловейке наказывает дочь, отцом не любимая, за немилого выданная, чтобы снес соловей весточку ее болезной матушке: «Ты скажи, соловьюшко, чтоб родимая не плакала, во чужом пиру сидючи, на чужих детей глядючи, ко мне горькой применяючи..»; обещается прилететь она сама через три года «вольной пташечкой», говорит, что сядет «у матушки в зеленом ея садике, на любимую яблоньку, На сахарную веточку»… В четвертой песне просит «сгоревавшаяся» молодушка «у ласточки крыльев, у соловушки голосочку, у кукушечки жалобочку», летит на родимую сторонку, садится на ворота; вышел старший брат — не узнал сестры в пташечке, хочет застрелить, а младший уже тугой лук натягивает.
Остановил обоих голос матери: «Стойте, детки, не стреляйте! Не мое ли милое дитятко плачет, не ваша ли сестрица возрыдает?».. Воробей, никогда не расстающаяся с пахарем птица, слывет вором — все-то он норовит зернышко из-под самого носу утащить. Огородники не любят «вора-воробья» больше всех, — ставят для его устрашения всякие пугала по огородам, но сами же говорят, что «старого воробья на мякине не обманешь». В детских песенках-прибаутках-побасках воробью вместе с прочею мелкотой птичьего царства — синичками, чечотками, щеглами, зябликами, снегирями — отведено не последнее место. Существует целый ряд русских песен о птицах; в этих песнях воспевается то челобитье горегорькой кукушки сизому орлу «на богатую породу, на ворону», то спор птиц, разрешаемый орлом, то сватовство и свадьба совы, то — как «воробей пиво варил, всех гостей созывал, всех мелких пташечек». Есть и особая песня — «Чины на море разным великим и малым птицам».