Народные песни и пословицы крымчаков
Шрифт:
ЗАБЫТОЕ БОГАТСТВО
Помню мерное покачивание на коленях, нежная мамина рука гладит меня по плечу. Мне худо, горячее дыхание обжигает губы. «Ай-нани…», – тихо напевает мама, склонившись надо мной, и ко мне нисходит спокойствие… Но вот уже иные, скорбные мелодии возникают. Мелодии, ставшие для меня символом неумирающего духа народа. Маленькой, мне хотелось бежать от них на край света,
Они стали нужны мне, твои песни, как влага, как воздух. Передо мной вставали живые образы тех, кто сложил эти песни. Я жадно впитывала их горькую правду о древнем крошечном тюркоязычном племени крымчаков, к которому принадлежим мы с тобою, о маленьком, но великом в своих страданиях народе, обретшем счастье после Великой Октябрьской революции и теперь, после постигшей его трагедии, почти исчезнувшем.
Прошли годы, десятки лет. По сей день во мне не угас живой родник народной поэзии, что так щедро открыла ты мне в детстве. Я бережно собрала твои песни слово в слово, перевела на второй мой родной язык – русский и рассказала о них людям. Их полюбили мои мальчики – твои внуки, ими заслушивались мои ученики, ими восхищались поэты и композиторы Кубани. О них, твоих песнях, перед самой своей кончиной взволнованно отозвался Самуил Яковлевич Маршак. «Мне показалось, – писал он, – что я слышу голос самого народа».
Мамины песни… Как тревожно звучат они…
Если б реки и море
Наводнили чернила —
Описать мое горе
Тех чернил не хватило б!
Если б я вместо перьев
Камышами писала,
Чтоб излить все, поверь мне,
Камыша было б мало!.. —
рыдает девушка, проданная в рабство (песня «Анэм дэрсэм»).
Юноша-крымчак, впервые любящий, проклявший японскую войну, из окопа в полусгнившем рубище, как живой, в глаза мне заглянул:
Если, мама, под оконцем
Загорланит воронье,
Значит, впился нож японца
В сердце бедное мое…
Сядут голуби на крышу —
Не гони тех голубей!
А друзья придут утешить —
Дай им нежности своей!..
Позади дни, месяцы, годы работы. Все, что явилось моему внутреннему взору, сознанию, чувствам, обрело конкретные черты в записях, переводах, документах, письмах. Итогом долгого труда стала небольшая книжечка «Народные песни крымчаков», которая – увы! – остается пока только в рукописи… Снова и снова обращаюсь я к строкам этих песен. Вот «Песня бедняка», в которой образно показана разница между богатым (зенгын) и бедным (зюгурт):
Эй, старики! Я – нищий Гасан —
Между баем и рабом разницу открою Вам!
Открою вам!
Богач – напрямки, сквозь лес на конях —
На дороге, на прямой вдруг заблудится бедняк!
Эх, бедняк!
В долгах как в шелках, плутает бедняк,
Куриный помет хватает бедняк, неужто пятак?
Эх, пятак!
Нельзя без душевной боли слушать, а тем более петь старинную «Песню крымчаков, изгоняемых из Крыма»:
Покидаем милый Крым… Эй, яр [1] !
Будьте же здоровы…
Как не заплакать нам?
Слезы в горле, как полынь… Эй, яр!
Это нам не ново…
Как же не плакать нам?
1
Супруг (половина), любимый.
Я за дверью позабыл… Эй, яр!
Молоток с киркою…
Как не заплакать нам?
В основном, у нас песни-плачи. К примеру – песня «Горе». Пела ее лет сто назад моя бабушка.
Беда меня гонит в путь.
Беда не дает свободно вздохнуть.
……………………………………..
Рассказала б лесам – к ним слова не дойдут!
Рассказала б полям – ничего не поймут!
Рассказала бы людям – не примут участья,
А в себе схоронить – сердце рвется на части!
Это было в конце XIX столетия. Бабушка неожиданно узнала о болезни брата, который жил в Карасубазаре. Там, на ее родине, начиналась эпидемия холеры. Бабушка выехала в дилижансе из Керчи в Карасубазар, чтобы спасти детей брата, взять их к себе. И вот, оставляя свою семью, своих малышей, она пела эту старинную песню. Моя мама, тогда еще маленькая девочка, запомнила ее на всю жизнь.
Тема чужбины, одиночества, страданий варьируется во многих песнях. И одновременно часто встречаются и такие, где любящие, близкие, родные ищут, зовут, скитаясь по незнакомым дорогам, своих детей, любимых.
Песня «Салгир-сую» («Воды Салгира»):
Я исходила версты-пути Бахчисарая,
Я истомилась, только никто об этом не знает.
Джан мой ярем, где отыщу в мире тебя я?
О, мой аллах! Дай мне сил и терпенья!
Так пела моя мама эту, ставшую ей близкой песню, провожая на войну в 1914 году моего отца через несколько месяцев после их свадьбы.
Образ матери часто появляется в строках повествующих о страданиях. В песне «Ашик-Кериба» влюбленный спешит не к невесте, как в лермонтовской сказке, а в первую очередь в матери: «Как ни красивы, как ни красноречивы слова певца, они не имеют надо мной такой власти, как слова моей бедной матери, которые стрелами вонзились в мое сердце. Нет слов сильнее материнского слова! Останови же, Эраз-река, воды свои, дай пройти!..».