Народные песни и пословицы крымчаков
Шрифт:
Людей разных поколений и в семье, и вне ее связывали трудолюбие и преданность. По обычаям крымчаков мужчина никогда не обидит женщину. Очень сильна у нас привязанность к семейному очагу. Больше всего в семье ценится верность. Мужчины – тихого и доброго нрава. Младшие дети с уважением называют старшую сестру «апай» (тетя), старшего брата «акай» (дядя).
Хоть и тяжело жили до революции крымчаки, а всегда оставались остряками и насмешниками. Они любят поговорку: «Нет еды – пусть же будет улыбка!» Только от мамы и отца я записала двести пословиц, которые были у них постоянно в ходу (многие живут и теперь в наших семьях). В них нравственное кредо
«Бахсан – баг олур, бахмасан – даг алур» («Будешь ухаживать – сад вырастет, не будешь – дремучий лес»). «Если бы от одного смотрения можно было стать мастером – все собаки были бы мясниками». Отношение к таким понятиям, как «народ» и «закон», «богатство» и «бедность», «знание» и «невежество», тоже запечатлено в наших пословицах.
В 1987 году печать рассказала о потрясающей сердце трагедии: уничтожении немцами в годы войны в Крыму десятков тысяч людей. Убиты и сброшены в противотанковый ров на 10-м километре Феодосийского шоссе и в других местах Крыма 80 % крымчаков! А. Вознесенский написал об этом поэму «Ров». О трагической судьбе крымчакской семьи Гурджи рассказал в статье «Поле Памяти» Э. Поляновский («Известия» от 9 января 1987 года). Всё это мне особенно больно ранит душу не только потому, что я по национальности крымчачка, а еще и потому, что девичья моя фамилия – Гурджи. В страшном рву на 10-м километре Феодосийского шоссе, где расстреляли фашисты двенадцать тысяч человек, лежат все родные и близкие моих родителей – те, кто не смог эвакуироваться с Крымского полуострова, Поляновский взволнованно пишет о том, что у каждого погибшего, даже самого маленького, было имя. Надо восстановить имена погибших, призывает он, собрать фотографии, документы, создать Музей памяти. «Когда на корню истребляется семья, – говорит литератор, – обрывается род, навсегда и бесследно. Что может быть трагичнее?»
Справедливые слова, но я должна добавить к ним: «А когда умирает почти полностью целый народ, пусть крошечный, малоизвестный, это трагедия вдвойне». С моим маленьким народом произошло именно такое. Было крымчаков до войны пять тысяч, осталось после войны полторы! Быт, нравы, богатое устное народное творчество умирает вместе с теми немногими, что остались в живых. Ушедшие на фронт крымчаки лишь после победы узнали, вернувшись на родное пепелище, о страшной участи своих семей, расстрелянных в противотанковом рву…
Можно не слушать народных сказаний,
Не верить газетным столбцам.
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел сам.
Вот тут – дорога. А там вон – взгорье.
Меж ними
вот этак —
ров.
Из этого рва подымается горе.
Горе без берегов…
……………………………………
Лежат, сидят, всползают на бруствер.
У каждого жест. Удивительно свой!
Зима в мертвеце заморозила чувство,
С которым смерть принимал живой…
Это из стихотворения поэта-фронтовика Ильи Сельвинского, крымчака по национальности…
Еще один поэт, поэт-комиссар Яков Чапичев, геройски погибший в боях за польский город Вроцлав за два месяца до Победы, был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.
В Феодосийском рву родители Якова Чапичева. Там же семья моего двоюродного брата – коммуниста-фронтовика Якова Пурима. Он узнал о смерти жены и детей после войны, в Симферополе. В той же могиле семья еще одного родственника – Давида Гурджи, тоже фронтовика. Его талантливый сынишка, десятилетний скрипач, был зарыт в ров вместе со своей маленькой скрипкой… Я никогда не забуду полные страдания глаза Давида, глаза пожилого солдата, когда он рассказывал мне об этом.
Весной 1950 года мне довелось быть в Симферополе на вечере памяти крымчаков, погибших во рву и на фронтах. Собралась небольшая горсточка бывших фронтовиков, раненых, прошедших с боями до Берлина, переживших все тяготы военной жизни. Они делились воспоминаниями, и больно, страшно было слушать их горькие повествования. Потом они запели скорбную крымчакскую песню. Она, вырвавшаяся, вероятно, из застенков гестапо, звучит во мне с тех пор.
Тогда же я перевела ее на русский:
В сорок первом, в сорок первом
Сжег нас пламень страшной силы:
Сотни, тысячи крымчаков
В пепел, в пепел превратил он.
В декабре, в девятый день.
Прозвучал приказ жестокий:
Собиралися крымчаки
В путь недобрый в путь далекий…
Тёмной ночью, темной ночью
Нас, как скот, толкали в спины.
На десятом километре
Всех – под корень! Всех скосили!
……………………………………….
В голос, в голос зарыдайте
Все, кто жив. Не бойтесь плакать!
Не забудьте! Отомстите!
Мы – убитые крымчаки!
Вместе с русскими, украинцами, евреями, караимами в противотанковом рву на 10-м километре Феодосийского шоссе похоронен почти целый народ – крымчаки. Похоронен и… забыт – вот что ужасно!
Старики уходят из жизни. Веками хранившаяся культура исчезает с лица земли. Это делает особенно важным, необходимым глубокое исследование происхождения, истории, культурных ценностей этнической группы крымчаков. Академик Д. Лихачев сказал о малых народах: «Малые народы постепенно исчезают. Генофонд в мире уменьшается, и мы должны успеть записать их язык и фольклор, создать сборники…» В письме, которое я получила от Дмитрия Сергеевича в ответ на свою горячую просьбу поддержать мои усилия сохранить фольклор крымчаков, он сказал о песнях: «Их непременно надо издать… Мы должны сохранить культуру малых народов…».
Нам нелегко будет собрать последние, чудом сохранившиеся остатки культуры, повторяю: материалов о крымчаках почти нет. Да и само название народности – крымчаки – долгие годы воспринималось, как туляки, сибиряки, то есть как обозначающее территориальный признак расселения, а это – подчеркну еще раз – самостоятельная, неповторимая тюркоязычная этническая группа со своими особенностями, антропологическими отличиями, своеобразными чертами характера, небывалыми фамилиями, указывающими на другие народы. Так возникли Пиастро, Ломброзо, Мизрахи, Пехлеви, Измерли, Ачкинадзе, Гурджи, Чапичо, Хондо, Леви, Манто, Бакши, Варух, Пурим…