Народные русские сказки

Афанасьев Александр Николаевич

Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке; живет себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке: «Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду». Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у нее, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много; пора бы и за тканье приниматься, да таких берд не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берется и сделать-то. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит: «Принеси-ка мне какое-нибудь старое бердо, да старый челнок, да лошадиной гривы; я все тебе смастерю».

Василиса добыла все, что надо, и легла спать, а кукла за ночь

приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе: «Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе». Старуха взглянула на товар и ахнула: «Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец». Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон похаживает. Царь увидал и спросил: «Что тебе, старушка, надобно?» – «Ваше царское величество, – отвечает старуха, – я принесла диковинный товар; никому, окроме тебя, показать не хочу». Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно – вздивовался. «Что хочешь за него?» – спросил царь. «Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла». Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.

Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и сказал: «Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить». – «Не я, государь, пряла и соткала полотно, – сказала старуха, – это работа приемыша моего – девушки». – «Ну так пусть и сошьет она!» Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе. «Я знала, – говорит ей Василиса, – что эта работа моих рук не минует». Заперлась в свою горницу, принялась за работу; шила она не покладываючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждет, что будет. Видит: на двор к старухе идет царский слуга; вошел в горницу и говорит: «Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить ее из своих царских рук». Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти. «Нет, – говорит он, – красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою». Тут взял царь Василису за белые руки, посадил ее подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался об ее судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.

ГУСИ-ЛЕБЕДИ

Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький. «Дочка, дочка! – говорила мать. – Мы пойдем на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, купим платочек; будь умна, береги братца, не ходи со двора». Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали; посадила братца на травке под окошком, а сама побежала на улицу, заигралась, загулялась. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках. Пришла девочка, глядь – братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда – нету. Кликала, заливалась слезами, причитывала, что худо будет от отца и матери, – братец не откликнулся! Выбежала в чистое поле; метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали; девочка угадала, что они унесли ее братца, бросилась их догонять. Бежала-бежала, стоит печка. «Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?» – «Съешь моего ржаного пирожка, скажу». – «О, у моего батюшки пшеничные не едятся!» Печь не сказала. Побежала дальше, стоит яблонь. «Яблонь, яблонь, скажи, куда гуси полетели?» – «Съешь моего лесного яблока, скажу». – «О, у моего батюшки и садовые не едятся!» Побежала дальше, стоит молочная речка, кисельные берега. «Молочная речка, кисельные берега, куда гуси полетели?» – «Съешь моего простого киселика с молоком, скажу». – «О, у моего батюшки и сливочки не едятся!»

И долго бы ей бегать по полям да бродить по лесу, да, к счастью, попался еж; хотела она его толкнуть,

побоялась наколоться и спрашивает: «Ежик, ежик, не видал ли, куда гуси полетели?» – «Вон туда-то!» – указал. Побежала – стоит избушка на курьих ножках, стоит-поворачивается. В избушке сидит баба-яга, морда жилиная, нога глиняная; сидит и братец на лавочке, играет золотыми яблочками. Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла; а гуси за нею в погоню летят; нагонят злодеи, куда деваться? Бежит молочная речка, кисельные берега. «Речка-матушка, спрячь меня!» – «Съешь моего киселика!» Нечего делать, съела. Речка ее посадила под бережок, гуси пролетели. Вышла она, сказала: «Спасибо!» и опять бежит с братцем; а гуси воротились, летят навстречу. Что делать? Беда! Стоит яблонь. «Яблонь, яблонь-матушка, спрячь меня!» – «Съешь мое лесное яблочко!» Поскорей съела. Яблонь ее заслонила веточками, прикрыла листиками; гуси пролетели. Вышла и опять бежит с братцем, а гуси увидели – да за ней; совсем налетают, уж крыльями бьют, того и гляди – из рук вырвут! К счастью, на дороге печка. «Сударыня печка, спрячь меня!» – «Съешь моего ржаного пирожка!» Девушка поскорей пирожок в рот, а сама в печь, села в устьецо. Гуси полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели. А она прибежала домой, да хорошо еще, что успела прибежать, а тут и отец и мать пришли.

КНЯЗЬ ДАНИЛА-ГОВОРИЛА

Жила-была старушка-княгиня; у нее росли сын да дочь – такие дородные, такие хорошие. Не по нутру они были злой ведьме: «Как бы их извести да до худа довести?» – думала она и придумала; скинулась такой лисой, пришла к их матери и говорит: «Кумушка-голубушка! Вот тебе перстенек, надень его на пальчик твоему сынку, с ним будет он и богат и тороват, только бы не снимал и женился на той девице, которой мое колечко будет по ручке!» Старушка поверила, обрадовалась и, умирая, наказала сыну взять за себя жену, которой перстень годится.

Время идет, а сынок растет. Вырос и стал искать невесту; понравится одна, приглянется другая, а колечко померяют – или мало, или велико; ни той, ни другой не годится. Ездил-ездил и по селам и по городам, всех красных девушек перебрал, а суженой себе не сыскал; приехал домой и задумался. «О чем ты, братец, кручинишься?» – спрашивает его сестра. Открыл он ей свое бездолье, рассказал свое горе. «Что ж это за мудреный перстенек? – говорит сестра. – Дай я померяю». Вздела на пальчик – колечко обвилось, засияло, пришлось по руке, как для ней нарочно вылито. «Ах, сестра, ты моя суженая, ты мне будешь жена!» – «Что ты, брат! Вспомни бога, вспомни грех, женятся ль на сестрах?» Но брат не слушал, плясал от радости и велел сбираться к венцу. Залилась она горькими слезами, вышла из светлицы, села на пороге и река-рекой льется!

Идут мимо старушки прохожие; зазвала их накормить-напоить. Спрашивают они: что ей за печаль, что за горе? Нечего было таить; рассказала им все. «Ну, не плачь же ты, не горюй, а послушайся нас: сделай четыре куколки, рассади по четырем углам; станет брат звать под венец – иди, станет звать в светлицу – не торопись. Надейся на бога, прощай». Старушки ушли. Брат с сестрой обвенчался, пошел в светлицу и говорит: «Сестра Катерина, иди на перины!» Она отвечает: «Сейчас, братец, сережки сниму». А куколки в четырех углах закуковали:

Куку, князь Данила!Куку, Говорила!Куку, сестру свою,Куку, за себя берет.Куку, расступись, земля,Куку, провались, сестра!

Земля стала расступаться, сестра проваливаться. Брат кричит: «Сестра Катерина, иди на перины!» – «Сейчас, братец, поясок развяжу». Куколки кукуют:

Куку, князь Данила!Куку, Говорила!Куку, сестру свою,Куку, за себя берет.Куку, расступись, земля.Куку, провались, сестра!